Мантра
Не слить финал, не слить финал, не слить финал.
Между тем, 600 К. И что-то оно еще не заканчивается никак.
Торможу на самом интересном месте.
* * *
Префектура, все то время, что префект пренебрегал руководством, как-то крутилась сама собой. Без особенных потерь и даже не без достижений. Ведра из колодца достали, портьеру в кабинете повесили на место, хотя теперь погулявшая под дождем отличалась от своей пары по цвету, полы помыли, дыру в полу залатали, покойника вынесли из склепа и сдали городским службам на захоронение, потому что родственники за ним не явились, для новой ограды между дворами к середине второй дневной поставили почти половину столбов, а бодрый стук со второго этажа всех извещал о том, что паркетную доску тоже кладут на место. Джениш показал себя молодцом, по горячим следам раскрыл серьезную кражу в порту. С чернильной работой у него обстояло похуже, рапорт по делу о взломе кассы фрахтовой конторы содержал под дюжину орфографических ошибок, множество не подобающих официальному документу просторечий, а местами в нем довольно внезапно рифмовались строки, - очевидно, в молодом инспекторе пропадал поэтический дар.
Поутру Мем не справился, где губернаторский племянник, вспомнил о нем только после обеда. А тот, разглядев сегодняшний, вчерашний и послезавтрашний день, вдохновился свободной арданской жизнью и не поспешил прилежно проявить себя на службе. Мем спросил о нем у Джениша. Джениш сказал, секретарь крутился здесь, заелся было с дураком за ящиком (в перечне запрещенных слов и выражений не позволено было называть так дежурного писаря), но Джениш пообещал писарю, что тот поест соплей, если не заткнется, и инцидент был исчерпан. Мем прошел по внутренним помещениям первого этажа, нигде Аранзара не обнаружил. Хотел идти в казармы, но за пылищей, поднятой рабочими, вколачивающими в землю железные столбы, рассмотрел своего секретаря. Тот на усадебной половине сада в тени цветущих кустов у высокой клумбы чирикал с младшей сестрой кирэс Иовис, Марой, изображая ей жестами какие-то свои подвиги, а та любовалась им, восхищенно открыв ротик. И в тот момент, когда Мем шагнул с галереи на солнце, чтобы прервать это безобразие, его ухватил под локоть инспектор Дару со словами: "Вам письмо из Солончаков. Велено отдать лично в руки!"
Мем попятился обратно в тень и развернул скрученный в трубочку листочек. Бумага была отличная, высшего качества, с вощеной обратной стороной, чернила темные, плотные, с отливом. Почерк мелкий, исполненный рукой, привычной к письму, но с какими-то пошлыми писарскими завитушками, которые озадачили Мема не меньше, чем нежданно меткие рифмы в неуклюжем, если рассматривать его в целом, рапорте Джениша. Записка гласила:
"По ту сторону карантина, между старыми службами и маяком, есть храм Единого. В поминальной чаше лежит такая же записка, в ней следующий шаг. Мое первое условие - один на один, иначе встреча не состоится".
Ни подписи, ни даты, ни печати. Мем повертел листок. Не к чему больше прицепиться. Текст рассчитан на понимание, однако пошаговые инструкции означают недоверие. Мем поглядел еще раз в сад за столбы, потом на записку. Выбор пришлось сделать не в пользу наведения нравственного порядка на службе и в семье. Мем встряхнул рукавами и отправился писать собственные письма - Намуру, доктору, жене и господину Химэ.
Между тем, 600 К. И что-то оно еще не заканчивается никак.
Торможу на самом интересном месте.
* * *
Префектура, все то время, что префект пренебрегал руководством, как-то крутилась сама собой. Без особенных потерь и даже не без достижений. Ведра из колодца достали, портьеру в кабинете повесили на место, хотя теперь погулявшая под дождем отличалась от своей пары по цвету, полы помыли, дыру в полу залатали, покойника вынесли из склепа и сдали городским службам на захоронение, потому что родственники за ним не явились, для новой ограды между дворами к середине второй дневной поставили почти половину столбов, а бодрый стук со второго этажа всех извещал о том, что паркетную доску тоже кладут на место. Джениш показал себя молодцом, по горячим следам раскрыл серьезную кражу в порту. С чернильной работой у него обстояло похуже, рапорт по делу о взломе кассы фрахтовой конторы содержал под дюжину орфографических ошибок, множество не подобающих официальному документу просторечий, а местами в нем довольно внезапно рифмовались строки, - очевидно, в молодом инспекторе пропадал поэтический дар.
Поутру Мем не справился, где губернаторский племянник, вспомнил о нем только после обеда. А тот, разглядев сегодняшний, вчерашний и послезавтрашний день, вдохновился свободной арданской жизнью и не поспешил прилежно проявить себя на службе. Мем спросил о нем у Джениша. Джениш сказал, секретарь крутился здесь, заелся было с дураком за ящиком (в перечне запрещенных слов и выражений не позволено было называть так дежурного писаря), но Джениш пообещал писарю, что тот поест соплей, если не заткнется, и инцидент был исчерпан. Мем прошел по внутренним помещениям первого этажа, нигде Аранзара не обнаружил. Хотел идти в казармы, но за пылищей, поднятой рабочими, вколачивающими в землю железные столбы, рассмотрел своего секретаря. Тот на усадебной половине сада в тени цветущих кустов у высокой клумбы чирикал с младшей сестрой кирэс Иовис, Марой, изображая ей жестами какие-то свои подвиги, а та любовалась им, восхищенно открыв ротик. И в тот момент, когда Мем шагнул с галереи на солнце, чтобы прервать это безобразие, его ухватил под локоть инспектор Дару со словами: "Вам письмо из Солончаков. Велено отдать лично в руки!"
Мем попятился обратно в тень и развернул скрученный в трубочку листочек. Бумага была отличная, высшего качества, с вощеной обратной стороной, чернила темные, плотные, с отливом. Почерк мелкий, исполненный рукой, привычной к письму, но с какими-то пошлыми писарскими завитушками, которые озадачили Мема не меньше, чем нежданно меткие рифмы в неуклюжем, если рассматривать его в целом, рапорте Джениша. Записка гласила:
"По ту сторону карантина, между старыми службами и маяком, есть храм Единого. В поминальной чаше лежит такая же записка, в ней следующий шаг. Мое первое условие - один на один, иначе встреча не состоится".
Ни подписи, ни даты, ни печати. Мем повертел листок. Не к чему больше прицепиться. Текст рассчитан на понимание, однако пошаговые инструкции означают недоверие. Мем поглядел еще раз в сад за столбы, потом на записку. Выбор пришлось сделать не в пользу наведения нравственного порядка на службе и в семье. Мем встряхнул рукавами и отправился писать собственные письма - Намуру, доктору, жене и господину Химэ.