Статья С.Минакова "Советская военная элита в политической борьбе 20-30-х годов", фрагмент
Фрагмент статьи С.Минакова Советская военная элита в политической борьбе 20-30-х годов. Статья опубликована была в журнале "Кадровая политика" в № 1 за 2003 год. Отдельные фрагменты этой статьи Минаков использовал в своих более поздних публикациях. В данном отрывке описывается комсостав советского Западного фронта в начале двадцатых годов прошлого века.
Командный состав и военная элита Западного фронта в 1922-1924 гг.
Социо-культурная среда комсостава и военной элиты Западного фронта была, несомненно, той средой, где формировалась "бонапартистская легенда" и "наполеоновская репутация" М. Тухачевского.
Особого внимания заслуживают обстоятельства возвращения М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом 24 января 1922 г. Этому в немалой степени способствовали выступления Л. Троцого, в которых нарочито утверждалось о подготовке новой интервенции с Запада против Советской России. Однако согласно разведсводке ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., никаких определенных намерений со стороны Польши начать военные действия против РСФСР не было замечено (см. Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов. Все последующие высказывания цитируются по этому документы). Более того, в разведсводке ИНО ВЧК от 13 апреля 1922 г. сообщалось: "Польша не намерена в своей русской политике идти рядом с Румынией, напротив, - она определенно склоняется к русофильской политике Балтийских государств. Польша считает, что в случае вторжения советских войск в Румынию, поскольку это будет результатом провокации со стороны Врангеля, поляки должны сохранить нейтралитет".
Таким образом, несмотря на всю сложность и напряженность отношений между РСФСР и Польшей, советское руководство не имело достаточных оснований для того, чтобы ожидать нападения Польши на Советскую Россию в 1922 г. Гораздо большее беспокойство могли вызывать отношения РСФСР с Румынией, т.к. согласно разведсводки ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., опиравшейся на информацию из зарубежных правительственных кругов, "в румыно-русских взаимоотношениях назревает очень серьезный конфликт", вызванный отказом румынского правительства удовлетворить требования РСФСР о том, "чтобы обе договаривающиеся стороны объявили о своем взаимном нейтралитете. Румыния не могла пойти на это предложение из-за договора с Польшей, и, в случае нападения Красной Армии на последнюю, должна объявить войну Совроссии. Нежелание Румынии дать обещание о нейтралитете и было, главным образом, причиной разрыва между ней и Совроссией". В этом контексте вновь всплыл вопрос о Бессарабии и ее возвращении в состав Советской Украины. Таким образом, обострение советско-румынских отношений провоцировалось опасением, что Красная Армия собирается напасть на Польшу. Врангелевская разведка, в свою очередь, прямо обвиняла советское руководство в провокационных действиях. Так в донесении начальника Константинопольского Информационного пункта Русской армии генерала П. Врангеля генерал-майора Глобачева по результатам разведовательной работы в Советской России от 26 марта 1922 г. говорилось об усилении "самых нелепых слухов, распускаемых в беженской среде советскими агентами. Передаются слухи о том, что 26 марта должен последовать приказ о возглавлении Великим князем Николаем Николаевичем всего белого движения, о предстоящей в связи с этим мобилизации, о возобновлении активных действий белых армий против Советской России… все эти слухи имеют целью создать впечатление, что предстоит возобновление военных действий против Советской России. Муссируемые советскими агентами эти слухи, как достоверные, передаются в Совдепию, где они служат материалом для воинственных речей Троцкого и других коммунистов-империалистов, замышляющих новую военную авантюру и нуждающихся… в доказательствах, что усиление Красной Армии необходимо ввиду предстоящей интервенции".
В западных политических кругах и во врангелевском руководстве еще в начале февраля 1922 г. считали, что "развивая свою агитацию и доказывая, что Антанта вредит России, большевики утверждают, что Советское правительство создает могучую русскую армию, которая могла бы посчитаться с врагами России". На Западе и во врангелевском руководстве знали о якобы состоявшемся в Москве "тайном заседании Главного командования, где обсуждались меры подготовки к будущей войне с Польшей и Румынией, которая якобы должна будет вспыхнуть весной 1922 г.". На основании информации своей агентуры, разведка П. Врангеля сообщала о "решении Советского правительства начать активные военные действия на Польском и Румынском фронтах после окончания распутицы", утверждая, что данные сведения вполне достоверные.
В разведсводке от 13 апреля 1922 г. сообщалось о том, как представляют себе планы и намерения советского правительства и командования Красной Армии на Западе. Там были убеждены, что " главное ядро Красной Армии с большими массами кавалерии сосредоточено в районе Смоленска. Южная группа Красной Армии сосредоточена у Днестра и снабжена с избытком артиллерией. По заявлению представителей Врангеля, Красная Армия, в случае победоносного похода на Польшу, будет продвигаться на Верхнюю Силезию". В разведсводке ИНО сообщалось, что "французский Генеральный штаб только о том и мечтает, чтобы какой-нибудь провокацией вызвать военные действия со стороны России,… чтобы окружить новую войну против России ореолом борьбы за право и справедливость". Однако в информации ИНО ВЧК в то же время отмечалось, что "определенных агрессивных планов Франция не имеет, по крайней мере, до выяснения результатов Генуэзской конференции".
Однако в разведдонесениях и разведсводках ИНО-ВЧК, ни Польша, ни Врангель не проявляли стремления к войне и интервенции к 24 января 1922 г. Что касается интервенционистских намерений П. Врангеля, то слухи о них появились в начале марта 1922 г. Очевидно, они имели под собой и достаточно конкретные основания, т.к. еще в январе 1922 г. началось составление списков личного состава Русской армии, регистрация всех бывших военных чинов белых армий и возможностей русского белого флота. К 10 февраля 1922 г. ИНО ВЧК был проинформирован своей агентурой о дислокации частей Русской армии, переброшенной к началу 1922 г. на Балканы для последующего наступления против Советской России. Было известно, что "высадку войск Врангель предполагает в двух пунктах: в бухте Жуглы на Кавказе, севернее Поти или южнее Новороссийска, где местность наиболее удобная для легкого подъезда и завязывания связи с повстанцами Пржевальского; в Бессарабии по линии Днестра в 60 верстах от Бендер, где в районе Тирасполя существует повстанческая организация профессора Байкова, объединяющая остатки карательной экспедиции, сформированной еще при генерале Шиллинге. Высадке на Кавказе должно будет предшествовать восстание…". В конце апреля 1922 г. ИНО ВЧК стало известно, что в начале марта 1922 г. "вопрос о возобновлении военных действий считался принципиально решенным и подлежал обсуждению…". На совещании в Белграде 5-12 марта 1922 г. в присутствии представителей Франции, Болгарии и Сербии были приняты следующие решения: "военные действия должны начаться по почину Красной Армии. Последняя принуждена будет выступить против Польши и Румынии в том случае, если Генуэзская конференция не даст никаких результатов или если весною в России разовьется широкое повстанческое движение. Боевая готовность должна последовать к концу русской весны и началу лета, т.е. к первой половине мая месяца". Согласно принятому оперативному плану намечалось вторжение в Россию трех групп: "группы Врангеля с Юга, группы войск "Спасения родины" и Западной группы под командою Краснова. Все три группы будут объединены под одним командованием… Наступление предполагается вести в двух главных направлениях - на Петербург и Москву, и на второстепенном на Киев. С Юга операцию должны обеспечивать десанты. Не исключена возможность содействия французского флота как на Черном море, так и на Балтийском. Большая надежда возлагается на военное повстанческое движение".
О высадке десантов врангелевских войск предположительно в Одессе и Новороссийска при поддержке французской эскадры стало известно ИНО ВЧК уже во второй половине марта 1922 г. 25 марта 1922 г. руководство ИНО ВЧК информировало советское руководство о том, что "штаб Врангеля ведет лихорадочную работу по подготовке новой авантюры. Все войска из Турции переброшены в Сербию и Болгарию". В начале апреля 1922 г., на основании сведений, поступивших из Германии, ИНО ВЧК информировало о том, что "Врангель решил во что бы то ни стало начать военные действия, так как очень опасается, что к будущему году они будут немыслимы ввиду все больше и больше возрастающего желания среди беженцев возвратиться обратно в Россию". Сообщалось, что П. Врангель "ведет переговоры с французами о предоставлении ему для военных действий и флота, который находится в настоящий момент в Бизерте", о переброске войск в Бессарабию, поддержке румын, Петлюры и, возможно, даже сербов".
Однако по оценке германской разведки, ставшей доступной ИНО ВЧК, "состояние частей армии Врангеля не такое блестящее, как то принято было считать до настоящего времени… Идея интервенции встречает наибольшее сочувствие в низшем командном составе. Всякая наступательная попытка обречена на неудачу из-за отсутствия необходимых материальных средств и вооружения, а также за неимением оперативного базиса и невозможности создать этапные пункты". Германская разведка считала, что у П. Врангеля "все военные планы сводятся к сохранению армии, чтобы в случае решительного восстания в России двинуться туда".
22 апреля 1922 г. из Берлина поступило сообщение о том, что "весной 1922 г. готовится новое врангелевское наступление на Россию и части пройдут через Восточную Пруссию - Польшу, и он имеет задание начать наблюдать и сосредоточивать всех русских батраков (солдат) в Восточной Пруссии в имениях". Это, в сущности, единственное упоминание о связи планируемого врангелевского наступления на Советскую Россию с боевыми действиями на советско-польской границе. Впрочем, планируемые десантные операции в районе Одессы и Новороссийска, наступление врангелевцев совместно с петлюровцами и румынами из Бессарабии не состоялись. Планам этим не суждено было осуществиться. Удачные для Советской России итоги Генуэзской конференции, русско-германское соглашение в Рапалло, были главными факторами разрушившими планы возобновления войны белых против красных в России. Уже к июню 1922 г. возможное выступление Русской армии связывалось исключительно с восстаниями внутри Советской России.
Все вышесказанное о "военной тревоге" 1922 г., возвращение М. Тухачевского на должность командующего войсками Западного фронта нельзя рассматривать как откровенное политическое "блефование". Учитывая, что Польша сама по себе не испытывала большого желания возобновить боевые действия против РСФСР, следует рассматривать перемещение М. Тухачевского как угрозу начала боевых действий Красной Армии против Польши в случае начала интервенционистских действий врангелевских войск на юге России при поддержке французского флота. Таким образом, перемещение М. Тухачевского на Западный фронт являлось мерой стратегического характера: не обязательно начало войны против Польши, но как угроза наступления Красной Армии под командованием М. Тухачевского на западе.
…В 1922 - 1924 гг. в состав войск Западного фронта входили три стрелковых корпуса: 4-й, 5-й, 16-й; две кавалерийские дивизии - 6-я и 7-я - и 4-я отдельная кавалерийская бригада. Соответственно, в состав 4-го стрелкового корпуса входили 2-я, 5-я и 27-я стрелковые дивизии. В состав 5-го стрелкового корпуса входили 4-я и 8-я стрелковые дивизии. В состав 16-го стрелкового корпуса - 29-я, 33-я и 37-я стрелковые дивизии.
Комсостав Западного фронта, если учитывать только командование и штаб фронта, командиров и начальников штабов корпусов, дивизий, полков, начальников ВВС и артиллерии фронта, а также начальников корпусной артиллерии, в 1922 - марте 1924 гг. насчитывал свыше 320 человек. Из них 63 человека составляли командование и штаб фронта (в том числе 12 руководящих работников разведовательного отдела штаба фронта). За редким исключением, все эти лица были кадровыми офицерами старой армии. Свыше 20 из них офицеры Генштаба старой армии. Остальные имели достаточно большую практику штабной работы в частях и соединениях. По социальному происхождению это в основном были выходцы из дворян, служащих и интеллигенции. Свыше 70 человек являлись начальниками штабов корпусов, дивизий полков, их помощниками и начальниками оперативно-строевых частей соответствующих штабов. За редким исключением (в основном в корпусных штабах) это были кадровые обер-офицеры старой армии без академического образования, лишь некоторые из них окончили Военную академию РККА в 1922 г. В основном это были выходцы из служащих и интеллигенции. Оставшиеся (ок.190 человек) были командирами корпусов, дивизий, полков, начальниками корпусной или дивизионной артиллерии, помощниками указанных командиров. В подавляющем большинстве это младшие офицеры военного времени, по социальному происхождению - служащие, интеллигенция, казаки, крестьяне. Однако среди них встречались и дворяне и даже из старинных фамилий.
Число большевиков в комсоставе Западного фронта было сравнительно невелико. Среди фронтового командования лишь сам М. Тухачевский являлся членом РКП (б). Фронтовой штаб был беспартийным (за исключением руководства Разведовательным отделом штаба). Руководство и состав корпусных штабов (за единичными исключениями), состояло из беспартийных. Большинство командиров дивизий являлись членами РКП (б), однако их штабы оставались беспартийными, как и большинство командиров полков, их помощников и начальников полковых штабов. Не принадлежали к партии и авиационные командиры.
По национальному составу 56% командного состава всех вышеозначенных уровней были великорусами (или таковыми себя считали), 23% - "польско-литовско-белорусского" происхождения, 9% - латыши, 8% - украинцы или "кубанцы" малороссийского происхождения. Кроме того, в комсоставе фронтовых соединений и частей были 4 немца, 4 еврея, 3 эстонца, 2 армянина, 1 грузин. Они вместе составили ок.4%.
Те или иные этно-культурные группы доминировали в отдельных соединениях фронта. Так, в 27-й стрелковой дивизии и отчасти в 5-й преобладали "поляки-литовцы-белорусы". 2-я стрелковая дивизия считалась "белорусской", в 4-м стрелковом корпусе также большинство составляли лица, тех же национальностей.
В 4-й стрелковой дивизии заметную роль играли латыши, хотя в целом в 5-м стрелковом корпусе большинство являлись русскими, впрочем, в его составе могло находится много белорусов и украинцев, считавших себя великорусами.
В кавалерийских соединениях этнокультурный состав в основном был представлен "казаками" - донскими, кубанскими, "иногородными" и украинцами.
Командиры корпусов, дивизий, полков, батальонов, их заместители, разных национальностей, в подавляющем большинстве принадлежали к "золотопогонникам" - младшему офицерству военного времени, которое и оказалось вызванным к жизни 1-ой Мировой и гражданской войнами. Одни из них, вчерашние студенты или гимназисты, выходцы из обеспеченных дворянских, мелкобуржуазных семей, из интеллигенции или служащих, получили офицерский чин, пройдя ускоренный курс подготовки в военных училищах и школах прапорщиков. Другие, из унтер-офицеров и фельдфебелей, были произведены в офицеры за храбрость или по выслуге лет во время войны. В поведении, нравственной и социокультурной ориентации этих офицеров военного времени были общие черты, но и различия, обусловленные их социальным и этнокультурным происхождением. Через войны и через офицерские погоны они оказались приобщенными к традиционной, привычной, скрыто-желанной, хотя и привычно-ненавистной социокультурной атмосфере Российской империи, но им не довелось прочувствовать морально-психологическое удовлетворение от вхождения в эту социальную элиту России - "офицерство". Старая Россия оказалась разрушена революцией. Хотя вполне объяснимое удовлетворение от этого крушения "старого" несправедливого мира, с еще большей несомненностью охватывало все их существо. Невозможность "покрасоваться" в "золотых погонах", обретая последующую легитимность от продвижения по военной службе при "старом режиме", сполна компенсировалась открывшейся широкой возможностью в условиях "революционной войны" достать из своего "солдатского ранца маршальский жезл", и именно он двигал их доблестью и боевой энергией, самоотверженностью, т.к. казался им скоро и обязательно достижимым. Такого рода настрой, усугублялся и обострялся в связи с реформами, начавшимися в Красной Армии. Они были тесно взаимосвязаны с процессом перехода от армии "военного времени" к армии "мирного времени", резким и значительным сокращением армии. В ходе этого реформирования была упразднена и расформирована структура "армии". Теперь фронтовому (или военно-окружному) командованию непосредственно подчинялся командир корпуса. Таким образом было сокращено число командных звеньев в дивизии. Была упразднена структура "бригады". Командующие армиями превращались в командиров корпусов, а командиры бригад переводились в категорию командиров полков, командиры же полков становились командирами батальонов. Многих охватывало разочарование, окончание войны, в такой ситуации, казалось, приводило к крушению военной карьеры.
Примечательны в этом отношении рассуждения Ю. Саблина, прапорщика военного времени. "В царской армии я мог дослужиться до высокого офицерского звания. А теперь, что меня ждет?". А ведь Ю. Саблин был одним из творцов Октябрьской революции, сначала видный член партии левых эсеров, затем член РКП (б) (см. Качелина).
А вот другой прапорщик военного времени - вспоминал один из сослуживцев о В. Путна. - Он не сразу стал строевым начальников. Оказавшись в Красной Армии, бывший прапорщик и бывший художник сначала некоторое время был военным комиссаром". "Передо мной открытое юное лицо политического комиссара бригады. - Писатель А. Серафимович дает нам такой портрет, - Чистый открыты лоб, волнистые светлые, назад, волосы, и молодость, смеющаяся, безудержная молодость брызжет из голубых, радостных глаз, из молодого рдеющего румянца, от всей крепкой фигуры, затянутой в шинель и перетянутой ремнями, от револьвера и сабли". Сам В. Путна в беседе с писателем дополняет штрихи к своему образу прапорщика военного времени. "Политком должен на такой недосягаемой высоте стоять, и - твердость, ни малейшей уступки, - делился он своими представлениями о нравственных качествах военного комиссара. - Уступил - все пропало! И это не во внешних отношениях. Тут с ним и шутишь, и балуешься, а как только к делу, политком для них - бог, на высоте. И чтоб ни одного пятнышка! Другой может устать, политком - нет. Другой захочет выпить, ну душу хоть немного отвести, это же естественно, политком - нет. Другой поухаживает за женщиной, политком - нет. Другой должен поспать шесть-семь часов в сутки, политком бодрствует двадцать четыре часа в сутки. И в этом сила. А в красноармейских массах - признание правоты всего этого. И от этого та глубокая почва, на которой вырастают побеги железной дисциплины".
Затем В. Путна дополняет рассказ о себе: "Я литвин, мой отец крестьянин. Знаете, у нас народ такой неподатливый, упорный, но твердый. Вот и у отца бедность тяжелая, но он, молча и упорно, пробивал жизнь железным трудом". Я смотрю на него: белолицый, под ушами бачки. Молодой, а фигура железная, видно - крестьянский сын, но движения руки - интеллигента" - заметил Серафимович (см.).
В своем дневнике писатель И. Бабель записывает: "Начдив Тимошенко в штабе - Колоритная фигура. Колосс, красные полукожаные штаны, красная фуражка, строен, из взводных, был пулеметчиком, артиллерийский прапорщик в прошлом. Легендарные рассказы".
"Тупое, страшное лицо, крепкая сбитая фигура…, - такое впечатление произвел на И. Бабеля другой офицер военного времени. - Апанасенко - жаден к славе, вот он новый класс… организатор отрядов, просто против офицерства, 4 Георгия, службист, унтер-офицер, прапорщик при Керенском, председатель полкового комитета, срывал погоны у офицеров…, непререкаемый авторитет, профессионал военный... Ненависть Апанасенки к богатым, к интеллигентам, неугасимая ненависть" (см. Бабеля).
…К концу гражданской войны острота "красно-белого" противостояния в значительной мере притупилась. Причин тому было слишком много, в частности, и возрождение патриотических настроений в обстановке советско-польской войны среди "красных командиров", включение в комсостав РККА многих бывших офицеров и командиров "белых армий". Среди командиров Западного фронта на разных уровнях также встречались лица, ранее служившие в "белых армиях". Даже начальник ВВС фронта С. Корф до начала 1920 г. служил в армии адмирала А. Колчака. Некоторые имели родных братьев, служивших в "белых армиях" и оказавшихся в эмиграции (братья А. Виноградова, В. Дьякова, Ю. Навроцкого и др.). Бывший полковник старой армии и командир дивизии с Красной Армии В.И. Солодухин на вопрос об отношении комсостава РККА к возвращению офицеров из эмиграции в Россию дал весьма примечательный ответ: "Новый коммунистический состав отнесся бы хорошо, но старый офицерский состав - явно враждебно". Он объяснял это тем, "что оценивая эмиграцию высоко с точки зрения умственной и зная, что в Красной Армии даже бывший белогвардеец может хорошо пойти, боялись бы его ранее всего как конкурента, а кроме того, …в каждом переходящем они видели бы прямого предателя…" (см. ГАРФ. Ф. 5853). Скрытое уважение к более высоким профессиональным качествам "белого" командного состава проявляли и "вожди Красной Армии" М. Тухачевский и С. Буденный. В одной из своих статей начала 20-х годов, как бы "кстати", М. Тухачевский выразил свое, не лишенное некоторого скрытого восхищения, отношение к белому офицерству: "Белогвардейщина предполагает людей энергичных, предприимчивых, мужественных…" (см. Тухачевского). Приехавшие из Советской России в 1922 г. сообщали о "заявлении Буденного, который познакомился со Слащевым, а остальных белых вождей не ругает, а считает себе равными". Все это порождало весьма странное впечатление от командиров Красной Армии. "Красная Армия - что редиска: снаружи она красная, а внутри - белая", иронизировали с надеждой в белом русском зарубежье (см. ГАРФ. Ф. 5853).
По оценкам ответственных работников Политуправления фронта "командный состав в полках, штабах бригад и дивизий в большинстве своем политически малограмотен, несмотря на интеллигентность". Речь идет о старшем и высшем командном составе и работниках штабов, т.е., бывших офицерах часто с академическим образованием. В качестве примера указывалось, что "в штабе одной из бригад нашего фронта был опрошен весь комсостав, и выяснилось, что ни один из них не читал конституции РСФСР. Все они были с законченным средним образованием, один - с высшим, все служащие в Красной Армии с 1918 г. В их числе были комбриг и наштабриг. В трех полках той же бригады почти все комбаты имели очень смутное представление о сущности советской власти". Политработник обратил внимание на полнейшее политическое равнодушие и безразличие командиров. "Нашелся комроты (бывший офицер, до службы учащийся), прослуживший в свое время у Колчака. На вопрос о разнице между белой и Красной Армией ответил, что белые носят погоны, а красные - нарукавные знаки. Представитель Политуправления фронта возмущался тем, что " в политических беседах политруков с красноармейцами эта группа комсостава почти никогда не бывает, в политпросветработе участия не принимает. В лучшем случае можно видеть их участвующими в постановке спектакля" (см. Литке). Вся атмосфера повседневности, военного быта пронизана равнодушием к политике, идеологической пропаганде. Подобная профессиональная аполитичность характерна была и для многих кадровых офицеров, оказавшихся добровольно или по мобилизации в составе РККА. Командовавший в 1922-1924 гг. 3-м стрелковым корпусом, до Октября 1917-го "подполковник Грушецкий считался в полку отличным стрелком и хорошим гимнастом. Он был вежлив с солдатами, и те относились к нему неплохо. В то же время Грушецкий мало интересовался делами батальона и большую часть времени проводил за карточным столом", - вспоминал А. Черепанов. "Но и партийные комполки, комбриги и начдивы немногим выделяются в лучшую сторону от беспартийных, - с горечью и тревогой констатировал неравнодушный политработник. - Пренебрежение к политработе, незнание ее, специфический военный дух свойственны всему комсоставу".
На Западном фронте было много командиров, исключенных из партии. Среди них - даже один прославленный герой гражданской войны, командир 4-го стрелкового корпуса А. Павлов. Представитель Политуправления с сожалением наблюдал за постепенным возрождением дореволюционных военно-бытовых привычек и традиций. "Очень часто, - обращал он внимание на некоторые факты такого рода, - можно слышать с удовольствием рассказываемые истории о "цуке" в военных училищах, о разных дикостях царской армии. Многие командиры Красной Армии упорно делят себя на "павлонов", "александронов", "алексеевцев" и т.д., смотря по училищу, какое пришлось кончить. Даже канты гвардейских полков нашиваются еще на гимнастерки…" (см. Черепанова). Фактически, уже с 1922-1923 гг. восстанавливаются и действуют училищные и "полковые землячества", группировавшиеся вокруг "полковых музеев", где главной реликвией являлись сохраненные полковые знамена полков дореволюционной русской армии. Особенно это характерно было для бывших офицеров императорской гвардии, особенно в Петрограде. Здесь в форме полковых землячеств, восстанавливаются гвардейские "Преображенский", "Семеновский", "Измайловский", "Егерский", "Финляндский", "Московский" полки. В скором времени эти "группировки" оказывались в сфере внимания, наблюдения ОГПУ, а в 1930-1931 гг. подверглись арестам, судебному разбирательству и репрессиям как "контрреволюционные организации". Впрочем, в Украинском военном округе и на Западном фронте также было достаточно много бывших офицеров гвардии.
Штабные документы Западного фронта 1922-1923 гг. свидетельствуют также о бытовом и "служебном" антисемитизме в командном и политическом составе фронтовых управлений, среди членов партии. "В Смоленске погромные настроения против коммунистов и евреев…", - сообщал информацию из Советской России А. Гучков. "В Смоленске, вокруг Тухачевского группируется часть спецов и недовольных наличием жидов в армии…", - записал в своем дневнике генерал А.Фон Лампе.
О широком распространении антисемитизма в эти годы во всех слоях общества и в разных регионах, в том числе в Смоленской губернии, в Белоруссии, поступала информация в ОГПУ через его агентуру. Сообщалось о существовании организации "Ордена русских фашистов", ликвидированной в октябре 1923 г. Поступала информация о "контрреволюционной организации" "белогвардейской интеллигенции" из числа воспитанников 1-го Московского кадетского корпуса. "Почти все 12 обвиняемых, проходивших по данному делу, - зафиксировано в справке ИНФО ОГПУ, - сами заявляют, что они видят засилье евреев и признают, что государственная власть находится в руках последних. С целью борьбы с еврейским засильем они и пытались создать организацию". Обращая внимание на "Орден русских фашистов" и группировку выпускников 1-го Московского кадетского корпуса, в ИНФО ОГПУ подытоживали: "Последние два факта говорят за то, что антисемитское настроение не только широко прививается другим, но и выливается в определенную форму контрреволюционных организаций и группировок" (см. РГВА. Ф. 104. Ф. 33987; ГАРФ. Ф. 5853). Антиеврейские настроения в этот период стали характерной особенностью социокультурных обыденных настроений. "Евреи всюду, - пишет в дневнике Г.А. Князев. - Неужели эта диктатура пролетариата превратилась в диктатуру евреев... Среди самых коммунистов зреет страшное недовольство. Некоторые и вышли бы из партии, если бы это было возможно... Все высшие должностные лица - евреи, все низшие - русские". В 1922 г. те же эмоции вновь выплескиваются на страницы дневника: "Все бы ничего. Со многим можно примириться, - говорил сегодня мне один знакомый, - но евреи нами правят, вот что нестерпимо обидно. Всюду евреи. И, действительно, везде и всюду евреи". И вновь возвращение к тому же вопросу: "Ненависть к евреям у русских людей перешла всякие границы. Только "страх возмездия" и удерживает от самых крайних действий. Многие мечтают о "ВЭП" (Всероссийском еврейском погроме). Даже Горький не выдержал и предупреждал еврейского писателя о том, какие последствия могут быть для евреев от такого вмешательства в русскую жизнь. У нас, у многих такое чувство, что мы под властью завоевателя. Подчиняемся, но до поры до времени. Унижаемся, но в кармане кулаки от злости сжимаем… Интересно, что головные уборы (шляпы) красноармейцев зовут в просторечьи "синагогами" (см. Князева).
…М. Тухачевскому, как командующему фронтом, "ставили на вид" в приказе, что на Западном фронте "процветает самый отвратительный пережиток офицерщины - дуэли". Они случались часто в Петрограде, Москве. По некоторым сведениям даже в 1925 г. произошло 90 дуэлей и 60 из них со смертельным исходом, несмотря на введенное наказание - до 6 лет лишения свободы (см. Воспоминания Норд).
…Поддерживалась и такая вековечная офицерская "традиция" как - пьянство. Оно было распространено и среди белых, и среди красных командиров, несмотря на то, что это считалось весьма серьезным нарушением норм нравственности и партийной этики и за него сурово наказывали даже известных "революционных генералов" - членов партии вплоть до исключения из ее рядов.
"…Т. Серго! - обращался в начале 1920 г. В. Ленин к Г. Орджоникидзе по поводу разгульного образа жизни последнего, который они вели вместе с командармом-14 И. Уборевичем. - Получил сообщение, что Вы + командарм-14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю… Скандал и позор! А я-то Вас направо-налево всем нахваливал!! и Троцкому доложено…
Ответьте тотчас:
Кто Вам дал вино?
Давно ли в РВС 14 у вас пьянство?
С кем еще пили и гуляли?
- Тоже - бабы?
Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.
Командарм 14 - пьяница? Неисправим? Ответьте тотчас…" (см. В.И.Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 1999. С. 317).
…В августе 1922 г. Ф. Дзержинский докладывал в ЦК РКП (б) о пьянстве и крупной картежной игре Главкома С. Каменева, заместителя Председателя РВСР Э. Склянского, С. Коссиора и Н. Подвойского (см. Шульгина).
…Пьянство было бичом и комсостава Западного фронта, В ЦКК поступала в связи с этим информация о М. Тухачевском, командирах корпусов А. Павлове, П. Дыбенко. "Выпивка, хотя бы по случаю Нового Года, да еще грубость…рассматривались как очень серьезные проступки, - вспоминал один из начдивов тех лет. - Коммунисты видели в этом склонность к излишествам, особенно недопустимую в тяжелое время". Л. Норд вспоминала: "…Тухачевский… в тот день часто чокался с любившим выпить Фрунзе…" (см. Софронова, Норд).
"Ностальгия" по дореволюционному офицерскому быту находила свое выражение в стремлении к "буржуазным" ценностям жизни. Командующий Западным фронтом М. Тухачевский возвратил себе бывшее отцовское имение в Смоленской губернии, где поселил свою родню (мать с сестрами).
…"Амурными подвигами" на "женском фронте" прославлен был не один М. Тухачевский, но и его подчиненные. При этом "красные командиры", как правило, в этом деле не обращали внимание на "классовую принадлежность" объекта ухаживания. Вот в связи с этим характерная реакция полковой парторганизации. В 1924 г. "ячейка одного кавполка вынесла следующее постановление: "Заслушав доклад о коммунистической этике и классовой морали, постановили считать необходимым для каждого коммуниста жениться исключительно на коммунистке, все остальные связи признать неэтичными... Воздержаться всем членам ячейки от половых сношений в течение двух лет для того, чтобы показать пример не на словах, а на деле беспартийным массам".
Взяточничество и воровство были распространенными должностными пороками в частях и соединениях Западного фронта. Особенно эти случаи были часты в 4-м стрелковом корпусе, 2-й, 5-й, 8-й стрелковых дивизиях, в 7-й кавалерийской дивизии (см. Красная звезда, 1924. № 188). Так, по обвинению в хищении казенного имущества было заведено "дело" на командира 7-й кавалерийской дивизии прославленного Г. Гая. Однако, вмешался командующий фронтом М. Тухачевский, и "дело" было закрыто.
…В ходе гражданской войны принцип формирования военной элиты как в Красной Армии, так и в армиях белых, был в общем один и тот же - "дружинный". Отдельные воинские части и соединения либо с момента зарождения, либо в ходе боевых действий, особенно победоносных, превращались в относительно независимые боевые единицы. Появление последних связано с их успехом на полях сражений, а сам успех оказывался чаще всего результатом способностей, умения, "боевого счастья" командиров-героев. Таковыми были, в частности, 24-я Железная стрелковая дивизия, 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, 8-я Червоноказачья кавалерийская дивизия, кавалерийская бригада Г. Котовского, 1-я Конная армия, 45-я стрелковая дивизия, 44-я стрелковая дивизия, 27-я стрелковая дивизия и др. Эти "дружины" либо были сформированы "вождями-демиургами", либо обретали "вождей" в ходе боевых действий. Такие "вожди" "дружин" и составляли группу военных лидеров в период войны и в первые послевоенные годы "ожидания войны". Обстановка продолжающейся войны или настороженного ожидания ее возобновления или продолжения поддерживали почву для сохранения такой системы формирования военной элиты...
Командный состав и военная элита Западного фронта в 1922-1924 гг.
Социо-культурная среда комсостава и военной элиты Западного фронта была, несомненно, той средой, где формировалась "бонапартистская легенда" и "наполеоновская репутация" М. Тухачевского.
Особого внимания заслуживают обстоятельства возвращения М. Тухачевского на должность командующего Западным фронтом 24 января 1922 г. Этому в немалой степени способствовали выступления Л. Троцого, в которых нарочито утверждалось о подготовке новой интервенции с Запада против Советской России. Однако согласно разведсводке ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., никаких определенных намерений со стороны Польши начать военные действия против РСФСР не было замечено (см. Русская военная эмиграция 20-х - 40-х годов. Все последующие высказывания цитируются по этому документы). Более того, в разведсводке ИНО ВЧК от 13 апреля 1922 г. сообщалось: "Польша не намерена в своей русской политике идти рядом с Румынией, напротив, - она определенно склоняется к русофильской политике Балтийских государств. Польша считает, что в случае вторжения советских войск в Румынию, поскольку это будет результатом провокации со стороны Врангеля, поляки должны сохранить нейтралитет".
Таким образом, несмотря на всю сложность и напряженность отношений между РСФСР и Польшей, советское руководство не имело достаточных оснований для того, чтобы ожидать нападения Польши на Советскую Россию в 1922 г. Гораздо большее беспокойство могли вызывать отношения РСФСР с Румынией, т.к. согласно разведсводки ИНО ВЧК от 10 февраля 1922 г., опиравшейся на информацию из зарубежных правительственных кругов, "в румыно-русских взаимоотношениях назревает очень серьезный конфликт", вызванный отказом румынского правительства удовлетворить требования РСФСР о том, "чтобы обе договаривающиеся стороны объявили о своем взаимном нейтралитете. Румыния не могла пойти на это предложение из-за договора с Польшей, и, в случае нападения Красной Армии на последнюю, должна объявить войну Совроссии. Нежелание Румынии дать обещание о нейтралитете и было, главным образом, причиной разрыва между ней и Совроссией". В этом контексте вновь всплыл вопрос о Бессарабии и ее возвращении в состав Советской Украины. Таким образом, обострение советско-румынских отношений провоцировалось опасением, что Красная Армия собирается напасть на Польшу. Врангелевская разведка, в свою очередь, прямо обвиняла советское руководство в провокационных действиях. Так в донесении начальника Константинопольского Информационного пункта Русской армии генерала П. Врангеля генерал-майора Глобачева по результатам разведовательной работы в Советской России от 26 марта 1922 г. говорилось об усилении "самых нелепых слухов, распускаемых в беженской среде советскими агентами. Передаются слухи о том, что 26 марта должен последовать приказ о возглавлении Великим князем Николаем Николаевичем всего белого движения, о предстоящей в связи с этим мобилизации, о возобновлении активных действий белых армий против Советской России… все эти слухи имеют целью создать впечатление, что предстоит возобновление военных действий против Советской России. Муссируемые советскими агентами эти слухи, как достоверные, передаются в Совдепию, где они служат материалом для воинственных речей Троцкого и других коммунистов-империалистов, замышляющих новую военную авантюру и нуждающихся… в доказательствах, что усиление Красной Армии необходимо ввиду предстоящей интервенции".
В западных политических кругах и во врангелевском руководстве еще в начале февраля 1922 г. считали, что "развивая свою агитацию и доказывая, что Антанта вредит России, большевики утверждают, что Советское правительство создает могучую русскую армию, которая могла бы посчитаться с врагами России". На Западе и во врангелевском руководстве знали о якобы состоявшемся в Москве "тайном заседании Главного командования, где обсуждались меры подготовки к будущей войне с Польшей и Румынией, которая якобы должна будет вспыхнуть весной 1922 г.". На основании информации своей агентуры, разведка П. Врангеля сообщала о "решении Советского правительства начать активные военные действия на Польском и Румынском фронтах после окончания распутицы", утверждая, что данные сведения вполне достоверные.
В разведсводке от 13 апреля 1922 г. сообщалось о том, как представляют себе планы и намерения советского правительства и командования Красной Армии на Западе. Там были убеждены, что " главное ядро Красной Армии с большими массами кавалерии сосредоточено в районе Смоленска. Южная группа Красной Армии сосредоточена у Днестра и снабжена с избытком артиллерией. По заявлению представителей Врангеля, Красная Армия, в случае победоносного похода на Польшу, будет продвигаться на Верхнюю Силезию". В разведсводке ИНО сообщалось, что "французский Генеральный штаб только о том и мечтает, чтобы какой-нибудь провокацией вызвать военные действия со стороны России,… чтобы окружить новую войну против России ореолом борьбы за право и справедливость". Однако в информации ИНО ВЧК в то же время отмечалось, что "определенных агрессивных планов Франция не имеет, по крайней мере, до выяснения результатов Генуэзской конференции".
Однако в разведдонесениях и разведсводках ИНО-ВЧК, ни Польша, ни Врангель не проявляли стремления к войне и интервенции к 24 января 1922 г. Что касается интервенционистских намерений П. Врангеля, то слухи о них появились в начале марта 1922 г. Очевидно, они имели под собой и достаточно конкретные основания, т.к. еще в январе 1922 г. началось составление списков личного состава Русской армии, регистрация всех бывших военных чинов белых армий и возможностей русского белого флота. К 10 февраля 1922 г. ИНО ВЧК был проинформирован своей агентурой о дислокации частей Русской армии, переброшенной к началу 1922 г. на Балканы для последующего наступления против Советской России. Было известно, что "высадку войск Врангель предполагает в двух пунктах: в бухте Жуглы на Кавказе, севернее Поти или южнее Новороссийска, где местность наиболее удобная для легкого подъезда и завязывания связи с повстанцами Пржевальского; в Бессарабии по линии Днестра в 60 верстах от Бендер, где в районе Тирасполя существует повстанческая организация профессора Байкова, объединяющая остатки карательной экспедиции, сформированной еще при генерале Шиллинге. Высадке на Кавказе должно будет предшествовать восстание…". В конце апреля 1922 г. ИНО ВЧК стало известно, что в начале марта 1922 г. "вопрос о возобновлении военных действий считался принципиально решенным и подлежал обсуждению…". На совещании в Белграде 5-12 марта 1922 г. в присутствии представителей Франции, Болгарии и Сербии были приняты следующие решения: "военные действия должны начаться по почину Красной Армии. Последняя принуждена будет выступить против Польши и Румынии в том случае, если Генуэзская конференция не даст никаких результатов или если весною в России разовьется широкое повстанческое движение. Боевая готовность должна последовать к концу русской весны и началу лета, т.е. к первой половине мая месяца". Согласно принятому оперативному плану намечалось вторжение в Россию трех групп: "группы Врангеля с Юга, группы войск "Спасения родины" и Западной группы под командою Краснова. Все три группы будут объединены под одним командованием… Наступление предполагается вести в двух главных направлениях - на Петербург и Москву, и на второстепенном на Киев. С Юга операцию должны обеспечивать десанты. Не исключена возможность содействия французского флота как на Черном море, так и на Балтийском. Большая надежда возлагается на военное повстанческое движение".
О высадке десантов врангелевских войск предположительно в Одессе и Новороссийска при поддержке французской эскадры стало известно ИНО ВЧК уже во второй половине марта 1922 г. 25 марта 1922 г. руководство ИНО ВЧК информировало советское руководство о том, что "штаб Врангеля ведет лихорадочную работу по подготовке новой авантюры. Все войска из Турции переброшены в Сербию и Болгарию". В начале апреля 1922 г., на основании сведений, поступивших из Германии, ИНО ВЧК информировало о том, что "Врангель решил во что бы то ни стало начать военные действия, так как очень опасается, что к будущему году они будут немыслимы ввиду все больше и больше возрастающего желания среди беженцев возвратиться обратно в Россию". Сообщалось, что П. Врангель "ведет переговоры с французами о предоставлении ему для военных действий и флота, который находится в настоящий момент в Бизерте", о переброске войск в Бессарабию, поддержке румын, Петлюры и, возможно, даже сербов".
Однако по оценке германской разведки, ставшей доступной ИНО ВЧК, "состояние частей армии Врангеля не такое блестящее, как то принято было считать до настоящего времени… Идея интервенции встречает наибольшее сочувствие в низшем командном составе. Всякая наступательная попытка обречена на неудачу из-за отсутствия необходимых материальных средств и вооружения, а также за неимением оперативного базиса и невозможности создать этапные пункты". Германская разведка считала, что у П. Врангеля "все военные планы сводятся к сохранению армии, чтобы в случае решительного восстания в России двинуться туда".
22 апреля 1922 г. из Берлина поступило сообщение о том, что "весной 1922 г. готовится новое врангелевское наступление на Россию и части пройдут через Восточную Пруссию - Польшу, и он имеет задание начать наблюдать и сосредоточивать всех русских батраков (солдат) в Восточной Пруссии в имениях". Это, в сущности, единственное упоминание о связи планируемого врангелевского наступления на Советскую Россию с боевыми действиями на советско-польской границе. Впрочем, планируемые десантные операции в районе Одессы и Новороссийска, наступление врангелевцев совместно с петлюровцами и румынами из Бессарабии не состоялись. Планам этим не суждено было осуществиться. Удачные для Советской России итоги Генуэзской конференции, русско-германское соглашение в Рапалло, были главными факторами разрушившими планы возобновления войны белых против красных в России. Уже к июню 1922 г. возможное выступление Русской армии связывалось исключительно с восстаниями внутри Советской России.
Все вышесказанное о "военной тревоге" 1922 г., возвращение М. Тухачевского на должность командующего войсками Западного фронта нельзя рассматривать как откровенное политическое "блефование". Учитывая, что Польша сама по себе не испытывала большого желания возобновить боевые действия против РСФСР, следует рассматривать перемещение М. Тухачевского как угрозу начала боевых действий Красной Армии против Польши в случае начала интервенционистских действий врангелевских войск на юге России при поддержке французского флота. Таким образом, перемещение М. Тухачевского на Западный фронт являлось мерой стратегического характера: не обязательно начало войны против Польши, но как угроза наступления Красной Армии под командованием М. Тухачевского на западе.
…В 1922 - 1924 гг. в состав войск Западного фронта входили три стрелковых корпуса: 4-й, 5-й, 16-й; две кавалерийские дивизии - 6-я и 7-я - и 4-я отдельная кавалерийская бригада. Соответственно, в состав 4-го стрелкового корпуса входили 2-я, 5-я и 27-я стрелковые дивизии. В состав 5-го стрелкового корпуса входили 4-я и 8-я стрелковые дивизии. В состав 16-го стрелкового корпуса - 29-я, 33-я и 37-я стрелковые дивизии.
Комсостав Западного фронта, если учитывать только командование и штаб фронта, командиров и начальников штабов корпусов, дивизий, полков, начальников ВВС и артиллерии фронта, а также начальников корпусной артиллерии, в 1922 - марте 1924 гг. насчитывал свыше 320 человек. Из них 63 человека составляли командование и штаб фронта (в том числе 12 руководящих работников разведовательного отдела штаба фронта). За редким исключением, все эти лица были кадровыми офицерами старой армии. Свыше 20 из них офицеры Генштаба старой армии. Остальные имели достаточно большую практику штабной работы в частях и соединениях. По социальному происхождению это в основном были выходцы из дворян, служащих и интеллигенции. Свыше 70 человек являлись начальниками штабов корпусов, дивизий полков, их помощниками и начальниками оперативно-строевых частей соответствующих штабов. За редким исключением (в основном в корпусных штабах) это были кадровые обер-офицеры старой армии без академического образования, лишь некоторые из них окончили Военную академию РККА в 1922 г. В основном это были выходцы из служащих и интеллигенции. Оставшиеся (ок.190 человек) были командирами корпусов, дивизий, полков, начальниками корпусной или дивизионной артиллерии, помощниками указанных командиров. В подавляющем большинстве это младшие офицеры военного времени, по социальному происхождению - служащие, интеллигенция, казаки, крестьяне. Однако среди них встречались и дворяне и даже из старинных фамилий.
Число большевиков в комсоставе Западного фронта было сравнительно невелико. Среди фронтового командования лишь сам М. Тухачевский являлся членом РКП (б). Фронтовой штаб был беспартийным (за исключением руководства Разведовательным отделом штаба). Руководство и состав корпусных штабов (за единичными исключениями), состояло из беспартийных. Большинство командиров дивизий являлись членами РКП (б), однако их штабы оставались беспартийными, как и большинство командиров полков, их помощников и начальников полковых штабов. Не принадлежали к партии и авиационные командиры.
По национальному составу 56% командного состава всех вышеозначенных уровней были великорусами (или таковыми себя считали), 23% - "польско-литовско-белорусского" происхождения, 9% - латыши, 8% - украинцы или "кубанцы" малороссийского происхождения. Кроме того, в комсоставе фронтовых соединений и частей были 4 немца, 4 еврея, 3 эстонца, 2 армянина, 1 грузин. Они вместе составили ок.4%.
Те или иные этно-культурные группы доминировали в отдельных соединениях фронта. Так, в 27-й стрелковой дивизии и отчасти в 5-й преобладали "поляки-литовцы-белорусы". 2-я стрелковая дивизия считалась "белорусской", в 4-м стрелковом корпусе также большинство составляли лица, тех же национальностей.
В 4-й стрелковой дивизии заметную роль играли латыши, хотя в целом в 5-м стрелковом корпусе большинство являлись русскими, впрочем, в его составе могло находится много белорусов и украинцев, считавших себя великорусами.
В кавалерийских соединениях этнокультурный состав в основном был представлен "казаками" - донскими, кубанскими, "иногородными" и украинцами.
Командиры корпусов, дивизий, полков, батальонов, их заместители, разных национальностей, в подавляющем большинстве принадлежали к "золотопогонникам" - младшему офицерству военного времени, которое и оказалось вызванным к жизни 1-ой Мировой и гражданской войнами. Одни из них, вчерашние студенты или гимназисты, выходцы из обеспеченных дворянских, мелкобуржуазных семей, из интеллигенции или служащих, получили офицерский чин, пройдя ускоренный курс подготовки в военных училищах и школах прапорщиков. Другие, из унтер-офицеров и фельдфебелей, были произведены в офицеры за храбрость или по выслуге лет во время войны. В поведении, нравственной и социокультурной ориентации этих офицеров военного времени были общие черты, но и различия, обусловленные их социальным и этнокультурным происхождением. Через войны и через офицерские погоны они оказались приобщенными к традиционной, привычной, скрыто-желанной, хотя и привычно-ненавистной социокультурной атмосфере Российской империи, но им не довелось прочувствовать морально-психологическое удовлетворение от вхождения в эту социальную элиту России - "офицерство". Старая Россия оказалась разрушена революцией. Хотя вполне объяснимое удовлетворение от этого крушения "старого" несправедливого мира, с еще большей несомненностью охватывало все их существо. Невозможность "покрасоваться" в "золотых погонах", обретая последующую легитимность от продвижения по военной службе при "старом режиме", сполна компенсировалась открывшейся широкой возможностью в условиях "революционной войны" достать из своего "солдатского ранца маршальский жезл", и именно он двигал их доблестью и боевой энергией, самоотверженностью, т.к. казался им скоро и обязательно достижимым. Такого рода настрой, усугублялся и обострялся в связи с реформами, начавшимися в Красной Армии. Они были тесно взаимосвязаны с процессом перехода от армии "военного времени" к армии "мирного времени", резким и значительным сокращением армии. В ходе этого реформирования была упразднена и расформирована структура "армии". Теперь фронтовому (или военно-окружному) командованию непосредственно подчинялся командир корпуса. Таким образом было сокращено число командных звеньев в дивизии. Была упразднена структура "бригады". Командующие армиями превращались в командиров корпусов, а командиры бригад переводились в категорию командиров полков, командиры же полков становились командирами батальонов. Многих охватывало разочарование, окончание войны, в такой ситуации, казалось, приводило к крушению военной карьеры.
Примечательны в этом отношении рассуждения Ю. Саблина, прапорщика военного времени. "В царской армии я мог дослужиться до высокого офицерского звания. А теперь, что меня ждет?". А ведь Ю. Саблин был одним из творцов Октябрьской революции, сначала видный член партии левых эсеров, затем член РКП (б) (см. Качелина).
А вот другой прапорщик военного времени - вспоминал один из сослуживцев о В. Путна. - Он не сразу стал строевым начальников. Оказавшись в Красной Армии, бывший прапорщик и бывший художник сначала некоторое время был военным комиссаром". "Передо мной открытое юное лицо политического комиссара бригады. - Писатель А. Серафимович дает нам такой портрет, - Чистый открыты лоб, волнистые светлые, назад, волосы, и молодость, смеющаяся, безудержная молодость брызжет из голубых, радостных глаз, из молодого рдеющего румянца, от всей крепкой фигуры, затянутой в шинель и перетянутой ремнями, от револьвера и сабли". Сам В. Путна в беседе с писателем дополняет штрихи к своему образу прапорщика военного времени. "Политком должен на такой недосягаемой высоте стоять, и - твердость, ни малейшей уступки, - делился он своими представлениями о нравственных качествах военного комиссара. - Уступил - все пропало! И это не во внешних отношениях. Тут с ним и шутишь, и балуешься, а как только к делу, политком для них - бог, на высоте. И чтоб ни одного пятнышка! Другой может устать, политком - нет. Другой захочет выпить, ну душу хоть немного отвести, это же естественно, политком - нет. Другой поухаживает за женщиной, политком - нет. Другой должен поспать шесть-семь часов в сутки, политком бодрствует двадцать четыре часа в сутки. И в этом сила. А в красноармейских массах - признание правоты всего этого. И от этого та глубокая почва, на которой вырастают побеги железной дисциплины".
Затем В. Путна дополняет рассказ о себе: "Я литвин, мой отец крестьянин. Знаете, у нас народ такой неподатливый, упорный, но твердый. Вот и у отца бедность тяжелая, но он, молча и упорно, пробивал жизнь железным трудом". Я смотрю на него: белолицый, под ушами бачки. Молодой, а фигура железная, видно - крестьянский сын, но движения руки - интеллигента" - заметил Серафимович (см.).
В своем дневнике писатель И. Бабель записывает: "Начдив Тимошенко в штабе - Колоритная фигура. Колосс, красные полукожаные штаны, красная фуражка, строен, из взводных, был пулеметчиком, артиллерийский прапорщик в прошлом. Легендарные рассказы".
"Тупое, страшное лицо, крепкая сбитая фигура…, - такое впечатление произвел на И. Бабеля другой офицер военного времени. - Апанасенко - жаден к славе, вот он новый класс… организатор отрядов, просто против офицерства, 4 Георгия, службист, унтер-офицер, прапорщик при Керенском, председатель полкового комитета, срывал погоны у офицеров…, непререкаемый авторитет, профессионал военный... Ненависть Апанасенки к богатым, к интеллигентам, неугасимая ненависть" (см. Бабеля).
…К концу гражданской войны острота "красно-белого" противостояния в значительной мере притупилась. Причин тому было слишком много, в частности, и возрождение патриотических настроений в обстановке советско-польской войны среди "красных командиров", включение в комсостав РККА многих бывших офицеров и командиров "белых армий". Среди командиров Западного фронта на разных уровнях также встречались лица, ранее служившие в "белых армиях". Даже начальник ВВС фронта С. Корф до начала 1920 г. служил в армии адмирала А. Колчака. Некоторые имели родных братьев, служивших в "белых армиях" и оказавшихся в эмиграции (братья А. Виноградова, В. Дьякова, Ю. Навроцкого и др.). Бывший полковник старой армии и командир дивизии с Красной Армии В.И. Солодухин на вопрос об отношении комсостава РККА к возвращению офицеров из эмиграции в Россию дал весьма примечательный ответ: "Новый коммунистический состав отнесся бы хорошо, но старый офицерский состав - явно враждебно". Он объяснял это тем, "что оценивая эмиграцию высоко с точки зрения умственной и зная, что в Красной Армии даже бывший белогвардеец может хорошо пойти, боялись бы его ранее всего как конкурента, а кроме того, …в каждом переходящем они видели бы прямого предателя…" (см. ГАРФ. Ф. 5853). Скрытое уважение к более высоким профессиональным качествам "белого" командного состава проявляли и "вожди Красной Армии" М. Тухачевский и С. Буденный. В одной из своих статей начала 20-х годов, как бы "кстати", М. Тухачевский выразил свое, не лишенное некоторого скрытого восхищения, отношение к белому офицерству: "Белогвардейщина предполагает людей энергичных, предприимчивых, мужественных…" (см. Тухачевского). Приехавшие из Советской России в 1922 г. сообщали о "заявлении Буденного, который познакомился со Слащевым, а остальных белых вождей не ругает, а считает себе равными". Все это порождало весьма странное впечатление от командиров Красной Армии. "Красная Армия - что редиска: снаружи она красная, а внутри - белая", иронизировали с надеждой в белом русском зарубежье (см. ГАРФ. Ф. 5853).
По оценкам ответственных работников Политуправления фронта "командный состав в полках, штабах бригад и дивизий в большинстве своем политически малограмотен, несмотря на интеллигентность". Речь идет о старшем и высшем командном составе и работниках штабов, т.е., бывших офицерах часто с академическим образованием. В качестве примера указывалось, что "в штабе одной из бригад нашего фронта был опрошен весь комсостав, и выяснилось, что ни один из них не читал конституции РСФСР. Все они были с законченным средним образованием, один - с высшим, все служащие в Красной Армии с 1918 г. В их числе были комбриг и наштабриг. В трех полках той же бригады почти все комбаты имели очень смутное представление о сущности советской власти". Политработник обратил внимание на полнейшее политическое равнодушие и безразличие командиров. "Нашелся комроты (бывший офицер, до службы учащийся), прослуживший в свое время у Колчака. На вопрос о разнице между белой и Красной Армией ответил, что белые носят погоны, а красные - нарукавные знаки. Представитель Политуправления фронта возмущался тем, что " в политических беседах политруков с красноармейцами эта группа комсостава почти никогда не бывает, в политпросветработе участия не принимает. В лучшем случае можно видеть их участвующими в постановке спектакля" (см. Литке). Вся атмосфера повседневности, военного быта пронизана равнодушием к политике, идеологической пропаганде. Подобная профессиональная аполитичность характерна была и для многих кадровых офицеров, оказавшихся добровольно или по мобилизации в составе РККА. Командовавший в 1922-1924 гг. 3-м стрелковым корпусом, до Октября 1917-го "подполковник Грушецкий считался в полку отличным стрелком и хорошим гимнастом. Он был вежлив с солдатами, и те относились к нему неплохо. В то же время Грушецкий мало интересовался делами батальона и большую часть времени проводил за карточным столом", - вспоминал А. Черепанов. "Но и партийные комполки, комбриги и начдивы немногим выделяются в лучшую сторону от беспартийных, - с горечью и тревогой констатировал неравнодушный политработник. - Пренебрежение к политработе, незнание ее, специфический военный дух свойственны всему комсоставу".
На Западном фронте было много командиров, исключенных из партии. Среди них - даже один прославленный герой гражданской войны, командир 4-го стрелкового корпуса А. Павлов. Представитель Политуправления с сожалением наблюдал за постепенным возрождением дореволюционных военно-бытовых привычек и традиций. "Очень часто, - обращал он внимание на некоторые факты такого рода, - можно слышать с удовольствием рассказываемые истории о "цуке" в военных училищах, о разных дикостях царской армии. Многие командиры Красной Армии упорно делят себя на "павлонов", "александронов", "алексеевцев" и т.д., смотря по училищу, какое пришлось кончить. Даже канты гвардейских полков нашиваются еще на гимнастерки…" (см. Черепанова). Фактически, уже с 1922-1923 гг. восстанавливаются и действуют училищные и "полковые землячества", группировавшиеся вокруг "полковых музеев", где главной реликвией являлись сохраненные полковые знамена полков дореволюционной русской армии. Особенно это характерно было для бывших офицеров императорской гвардии, особенно в Петрограде. Здесь в форме полковых землячеств, восстанавливаются гвардейские "Преображенский", "Семеновский", "Измайловский", "Егерский", "Финляндский", "Московский" полки. В скором времени эти "группировки" оказывались в сфере внимания, наблюдения ОГПУ, а в 1930-1931 гг. подверглись арестам, судебному разбирательству и репрессиям как "контрреволюционные организации". Впрочем, в Украинском военном округе и на Западном фронте также было достаточно много бывших офицеров гвардии.
Штабные документы Западного фронта 1922-1923 гг. свидетельствуют также о бытовом и "служебном" антисемитизме в командном и политическом составе фронтовых управлений, среди членов партии. "В Смоленске погромные настроения против коммунистов и евреев…", - сообщал информацию из Советской России А. Гучков. "В Смоленске, вокруг Тухачевского группируется часть спецов и недовольных наличием жидов в армии…", - записал в своем дневнике генерал А.Фон Лампе.
О широком распространении антисемитизма в эти годы во всех слоях общества и в разных регионах, в том числе в Смоленской губернии, в Белоруссии, поступала информация в ОГПУ через его агентуру. Сообщалось о существовании организации "Ордена русских фашистов", ликвидированной в октябре 1923 г. Поступала информация о "контрреволюционной организации" "белогвардейской интеллигенции" из числа воспитанников 1-го Московского кадетского корпуса. "Почти все 12 обвиняемых, проходивших по данному делу, - зафиксировано в справке ИНФО ОГПУ, - сами заявляют, что они видят засилье евреев и признают, что государственная власть находится в руках последних. С целью борьбы с еврейским засильем они и пытались создать организацию". Обращая внимание на "Орден русских фашистов" и группировку выпускников 1-го Московского кадетского корпуса, в ИНФО ОГПУ подытоживали: "Последние два факта говорят за то, что антисемитское настроение не только широко прививается другим, но и выливается в определенную форму контрреволюционных организаций и группировок" (см. РГВА. Ф. 104. Ф. 33987; ГАРФ. Ф. 5853). Антиеврейские настроения в этот период стали характерной особенностью социокультурных обыденных настроений. "Евреи всюду, - пишет в дневнике Г.А. Князев. - Неужели эта диктатура пролетариата превратилась в диктатуру евреев... Среди самых коммунистов зреет страшное недовольство. Некоторые и вышли бы из партии, если бы это было возможно... Все высшие должностные лица - евреи, все низшие - русские". В 1922 г. те же эмоции вновь выплескиваются на страницы дневника: "Все бы ничего. Со многим можно примириться, - говорил сегодня мне один знакомый, - но евреи нами правят, вот что нестерпимо обидно. Всюду евреи. И, действительно, везде и всюду евреи". И вновь возвращение к тому же вопросу: "Ненависть к евреям у русских людей перешла всякие границы. Только "страх возмездия" и удерживает от самых крайних действий. Многие мечтают о "ВЭП" (Всероссийском еврейском погроме). Даже Горький не выдержал и предупреждал еврейского писателя о том, какие последствия могут быть для евреев от такого вмешательства в русскую жизнь. У нас, у многих такое чувство, что мы под властью завоевателя. Подчиняемся, но до поры до времени. Унижаемся, но в кармане кулаки от злости сжимаем… Интересно, что головные уборы (шляпы) красноармейцев зовут в просторечьи "синагогами" (см. Князева).
…М. Тухачевскому, как командующему фронтом, "ставили на вид" в приказе, что на Западном фронте "процветает самый отвратительный пережиток офицерщины - дуэли". Они случались часто в Петрограде, Москве. По некоторым сведениям даже в 1925 г. произошло 90 дуэлей и 60 из них со смертельным исходом, несмотря на введенное наказание - до 6 лет лишения свободы (см. Воспоминания Норд).
…Поддерживалась и такая вековечная офицерская "традиция" как - пьянство. Оно было распространено и среди белых, и среди красных командиров, несмотря на то, что это считалось весьма серьезным нарушением норм нравственности и партийной этики и за него сурово наказывали даже известных "революционных генералов" - членов партии вплоть до исключения из ее рядов.
"…Т. Серго! - обращался в начале 1920 г. В. Ленин к Г. Орджоникидзе по поводу разгульного образа жизни последнего, который они вели вместе с командармом-14 И. Уборевичем. - Получил сообщение, что Вы + командарм-14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю… Скандал и позор! А я-то Вас направо-налево всем нахваливал!! и Троцкому доложено…
Ответьте тотчас:
Кто Вам дал вино?
Давно ли в РВС 14 у вас пьянство?
С кем еще пили и гуляли?
- Тоже - бабы?
Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.
Командарм 14 - пьяница? Неисправим? Ответьте тотчас…" (см. В.И.Ленин. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 1999. С. 317).
…В августе 1922 г. Ф. Дзержинский докладывал в ЦК РКП (б) о пьянстве и крупной картежной игре Главкома С. Каменева, заместителя Председателя РВСР Э. Склянского, С. Коссиора и Н. Подвойского (см. Шульгина).
…Пьянство было бичом и комсостава Западного фронта, В ЦКК поступала в связи с этим информация о М. Тухачевском, командирах корпусов А. Павлове, П. Дыбенко. "Выпивка, хотя бы по случаю Нового Года, да еще грубость…рассматривались как очень серьезные проступки, - вспоминал один из начдивов тех лет. - Коммунисты видели в этом склонность к излишествам, особенно недопустимую в тяжелое время". Л. Норд вспоминала: "…Тухачевский… в тот день часто чокался с любившим выпить Фрунзе…" (см. Софронова, Норд).
"Ностальгия" по дореволюционному офицерскому быту находила свое выражение в стремлении к "буржуазным" ценностям жизни. Командующий Западным фронтом М. Тухачевский возвратил себе бывшее отцовское имение в Смоленской губернии, где поселил свою родню (мать с сестрами).
…"Амурными подвигами" на "женском фронте" прославлен был не один М. Тухачевский, но и его подчиненные. При этом "красные командиры", как правило, в этом деле не обращали внимание на "классовую принадлежность" объекта ухаживания. Вот в связи с этим характерная реакция полковой парторганизации. В 1924 г. "ячейка одного кавполка вынесла следующее постановление: "Заслушав доклад о коммунистической этике и классовой морали, постановили считать необходимым для каждого коммуниста жениться исключительно на коммунистке, все остальные связи признать неэтичными... Воздержаться всем членам ячейки от половых сношений в течение двух лет для того, чтобы показать пример не на словах, а на деле беспартийным массам".
Взяточничество и воровство были распространенными должностными пороками в частях и соединениях Западного фронта. Особенно эти случаи были часты в 4-м стрелковом корпусе, 2-й, 5-й, 8-й стрелковых дивизиях, в 7-й кавалерийской дивизии (см. Красная звезда, 1924. № 188). Так, по обвинению в хищении казенного имущества было заведено "дело" на командира 7-й кавалерийской дивизии прославленного Г. Гая. Однако, вмешался командующий фронтом М. Тухачевский, и "дело" было закрыто.
…В ходе гражданской войны принцип формирования военной элиты как в Красной Армии, так и в армиях белых, был в общем один и тот же - "дружинный". Отдельные воинские части и соединения либо с момента зарождения, либо в ходе боевых действий, особенно победоносных, превращались в относительно независимые боевые единицы. Появление последних связано с их успехом на полях сражений, а сам успех оказывался чаще всего результатом способностей, умения, "боевого счастья" командиров-героев. Таковыми были, в частности, 24-я Железная стрелковая дивизия, 25-я Чапаевская стрелковая дивизия, 8-я Червоноказачья кавалерийская дивизия, кавалерийская бригада Г. Котовского, 1-я Конная армия, 45-я стрелковая дивизия, 44-я стрелковая дивизия, 27-я стрелковая дивизия и др. Эти "дружины" либо были сформированы "вождями-демиургами", либо обретали "вождей" в ходе боевых действий. Такие "вожди" "дружин" и составляли группу военных лидеров в период войны и в первые послевоенные годы "ожидания войны". Обстановка продолжающейся войны или настороженного ожидания ее возобновления или продолжения поддерживали почву для сохранения такой системы формирования военной элиты...