О чуде
I
Одно из самых больших недоразумений между верующими и неверующими заключается в
подходе и тех и других к чуду. Верующие очень любят ссылаться на чудеса, и создается печатление,
что вся их вера и основана только на «чудесах», на сверхъестественных явлениях. Верующие не по-
нимают, что эти настойчивые ссылки на чудеса, эти рассказы о львах, роющих могилы для святых
отшельников, о чудесных вмешательствах потустороннего в повседневную жизнь, о снах и видениях,
- это все очень часто, вместо того чтобы убедить неверующих и привлечь их к вере, наоборот, раз-
дражает их и настраивает против веры. Действительно, если бы в мире было столько видимых чудес -
повсеместно, постоянно, ежедневно - как это выходит у некоторых верующих и в определенной ре-
лигиозной литературе, то просто непонятно, как все еще существуют неверующие...
А с другой стороны, со стороны неверующих, это упорное отрицание чего бы то ни было
«чудесного», неизменное желание не признавать, не видеть, не чувствовать, пускай и непонятных ра
зуму, но несомненных прорывов в жизнь несказанного, необъяснимого, к одной таблице умножения
несводимого, - также свидетельствует о какой-то страшной духовной слепоте и узости.
И вот создались и стоят, один против другого, два лагеря - одинаково упрямых, одинаково
непримиримых. Одни твердят, когда нужно и не нужно: чудо, сверхъестественное нарушение законов природы. Другие в ответ: никаких чудес, все да конца объяснимо, прозрачно разуму, рационально. И вот очевидно, что и те и другие, и верующие и неверующие, просто забыли, а, может быть, никогда и не знали, что вопрос о чуде в христианстве во всяком случае совсем не так прост, и никак нельзя свести его к простой дилемме: либо естественное - либо сверхъестественное, либо законы природы - либо их нарушение. Вот почему и необходимо начать обсуждение вопроса о чуде с христианского его понимания и восприятия. И тут сразу же приходится напоминать, что Евангелие отрицает чудо как «причину веры», как доказательство бытия Божиего. О Христе сказано, что в одном месте Он не смог совершить чудес из-за неверия людей. И, таким образом, как бы мы ни определяли чудо, для христиан не вера от чуда, а чудо от веры.
Но и это еще не все, так как в том-то и все дело, что сама сущность христианства отрицает
чудо как основу религии, как «сердцевину» религии. Действительно, о чем учит, что провозглашает
христианство? Что Христос - Сын Божий, Бог, ставший человеком, принявший на Себя нашу челове-
ческую природу. А это исключает всякое привлечение людей к Богу путем «сверхъестественных» до-
водов и доказательств, так как очевидно, что если бы Христос хотел заставить людей верить в Себя, то, будучи Богом, Он это и сделал бы при помощи чудес. Но нет - в памяти Церкви, в памяти человечества Христос остался прежде всего в образе нищего, гонимого, бездомного человека. Христос уставал, плакал, страдал, был искушаем. В ночь предания на смерть Он молил Отца Своего не дать вкусить Ему отчаяния смерти. И когда Христос совершил величайшее из всех чудес - воскрес из мертвых - то ни ученики, ни женщины, пришедшие ко гробу, не узнавали Его иначе как верой, каким-то внутренним, таинственным, а не нашим «объективным» знанием. В конце все бросают Христа, все отрекаются от Него, и Христос умирает на Кресте. И потому, когда начинается распространение веры в Христа, приятие Христа как Бога, Спасителя, Учителя, то начинается оно не с «доказательств» от чуда, а с приятия Христа как раз в этом человеческом, смиренном образе. Ведь именно тогда, когда Сам Христос, идя на смерть, говорит: «Душа моя скорбит смертельно», когда умирает на Кресте, именно тогда распинавший Его римский сотник замечает: «Воистину человек этот - Сын Божий...»
Всего этого достаточно, чтобы утверждать: нет, не чудо, не чудо, понимаемое как некое не-
понятное, видимое нарушение самых элементарных, самых абсолютных законов природы, не чудо
как некий Божественный фокус, производимый для того чтобы люди поверили в Бога, - не это и не
такое чудо составляет сердцевину христианского восприятия, христианского понимания чуда. Так
как, повторяю, - те, кто «принимают» Христа, принимают Его не из-за чудес, а по любви, принимают
Его и следуют за Ним прежде всего сердцем. И именно такого приятия хочет и ищет Сам Христос.
«Если любите Меня, заповеди Мои соблюдаете...» Если любите Меня...
А вместе с тем Евангелие действительно полно чудес: чудесных исцелений, воскрешения
мертвых, видений и тому подобного. Как же согласовать эту несомненную «чудесность» христиан-
ской веры с отрицанием ею чуда как простого доказательства? Об этом мы будем говорить в следую-
щей нашей беседе. Однако уже сейчас скажем, что тайна чуда в христианском его понимании неотде-
лима от тайны свободы, а это значит от христианского же понимания места человека в мире, места
его в природе - и по отношению к природе, и к ее так называемым законам.
Вот к этой тайне, радостной и, скажу, чудесной, мы и вернемся в следующий раз...
II
В прошлой моей беседе я говорил, что не чудо и не доказательство от чуда стоят в центре
христианской веры, как это иногда может показаться со слов и из писаний верующих. Я говорил, что
одним из главных грехов самих верующих против своей веры является это частое низведение религии
до уровня сверхъестественных явлений, нарушающих законы природы и тем самым якобы доказы-
вающих и существование Бога, и истинность христианской религии. Я напоминал, что в Евангелии
сказано, как в некоторых местах Христос не смог совершить чудес именно из-за неверия людей, чем
подтверждается христианское учение о том, что не вера от чуда, а чудо от веры.
Перейдем теперь к другой установке - к той, что характеризует неверующих, и которая, увы,
часто вызвана безудержными рассказами самих верующих о чудесах. Эта установка состоит в ради-
кальном отрицании чуда как чего-то невозможного и в попытках так или иначе развенчать, объяс-
нить, снизить те таинственные и необъяснимые явления, которые верующие называют «чудом». Если
в первом случае мы имеем некую измену самих христиан духу христианства, то во втором перед нами
не меньшая узость, слепота, непонимание и упрямство. Но прежде всего нужно понять обе эти уста-
новки в их глубоких психологических корнях.
Если верующий так часто и так много говорит о чуде и чудесном, то это не потому, что сама
его вера обязательно зависит от этих чудес, а потому, что чудо представляется ему наилучшим дока
зательством для неверующего. О сути веры, о блаженной наполненности его души, о любви и радо-
сти, открываемых ею, так трудно говорить. И вот верующий с самыми, так сказать, лучшими намере-
ниями пытается перевести этот опыт на язык, представляющийся ему более «объективным», более
способным разрушить скепсис, неверие неверующего. И он часто не понимает, что вредит сам себе и
вере, которую защищает, ибо он делает это от избытка любви и ревности о Боге.
Неверующий же, со своей стороны, если он так упрямо и настойчиво отвергает даже очевид-
ные чудеса, тоже делает это не от каких-то отрицательных чувств, а потому что он также что-то за
щищает. Что же? Да вот эти самые «законы природы», о нарушении которых так любят вещать по-
борники и защитники чудес. Тут сказывается даже своеобразное уважение к религии, ибо если, как
говорят верующие, Бог создал законы природы, почему и зачем их все время «нарушать»? Если ве-
рующий видит и хочет «доказать» прежде всего всемогущество Божие, Бога как Бога, то неверующий
с таким же рвением защищает тот незыблемый и по-своему тоже чудесный и даже необъяснимый по-
рядок и строй жизни и вселенной, вне которого все становится хаосом и произволом. И человек с та
кой установкой сознания не придет к вере от «чудес», ибо они представляются ему не только ненуж-
ными, но снижающими понятие о религии. «Если это» религия, если это вера, - как бы говорит такой
человек, - то и оставайтесь при ней, она не для меня».
Так вот, может быть, настоящее разрешение этого многовекового недоразумения состояло бы
в том прежде всего, чтобы от этого бесплодного спора о чуде перейти сначала к попытке понять, о
чем говорит христианство, о чем говорит Евангелие, когда говорит о чуде. Все как бы сговорились
определять чудо как нарушение законов природы и спорить о том, возможно оно или невозможно. А
что если христианское чудо - это совсем не нарушение законов природы, что если оно - высшее, предельное исполнение этого закона, что между ним и этими пресловутыми «законами» нет противоре-
чия, которое видят и те, кто хочет чудес, и те, кто отвергает их? Да, это трудно доказать, ибо речь здесь идет о чем-то, что можно скорее почувствовать, увидеть, воспринять сердцем, чем доказать. И это так потому, что такое понимание чуда укоренено прежде всего в восприятии как чудесного самой жизни, самого мира - а это значит, в первую очередь, и вот этих самых «законов природы».
Сам закон природы открывается и воспринимается как какое-то необъяснимое в своей глуби-
не, в своей мудрости чудо. И не этот ли опыт как раз имели в виду те великие ученые, те открыватели законов природы, которые ближе и глубже других вникли в тайны природы. Таков, во всяком случае, был опыт Эйнштейна и Пастера; таков, совсем недавний, опыт великого французского палеонтолога и антрополога Тейяра де Шардена. Но если так, если сам мир, если сама жизнь есть чудо, в которую никогда не устанет вникать, которой никогда не перестанет удивляться и восхищаться человек, и чем больше он постигает его, тем сильнее, - то тогда граница между «чудом» религиозным и этим общим ощущением чудесного как бы стирается. Ибо отличие религиозного чуда от этой всемирной чудесности только в одном: это чудо есть плод любви, а любовь есть самый таинственный, самый неизученный, но, пожалуй, и самый глубокий из всех законов природы.
Христос творил чудеса. И никогда - для того чтобы «доказать» Свою Божественность или заставить людей поверить в Себя. Но всегда потому, что любил, жалел, сострадал, страдания и нужды
людей воспринимал Своими нуждами, Своим страданием. Между тем все, что мы знаем о любви,
весь наш опыт ее, сколь бы он ни был ограничен, - указывает на ее потрясающую, действительно чудесную силу и возможности. В любви становится возможным то, что по-человечески кажется невозможным. В любви человек преодолевает свою естественную ограниченность и открывает еще один - высший - закон природы, который обычно остается скрытым от него. В любви узнает он, таким обра
зом, ключ ко всем законам природы, последнюю их подчиненность человеку, его духу, его царственному достоинству. Чудеса без любви - обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Но любовь есть чудо, и это чудо открывает нам чудесные возможности, не увидеть, не признать которые - значит ничего не увидеть и не понять на земле.
(с)протоиерей Александр Шмеман Из «Воскресных бесед по Радио "Свобода"» (№№ 1262 и 1263).
Одно из самых больших недоразумений между верующими и неверующими заключается в
подходе и тех и других к чуду. Верующие очень любят ссылаться на чудеса, и создается печатление,
что вся их вера и основана только на «чудесах», на сверхъестественных явлениях. Верующие не по-
нимают, что эти настойчивые ссылки на чудеса, эти рассказы о львах, роющих могилы для святых
отшельников, о чудесных вмешательствах потустороннего в повседневную жизнь, о снах и видениях,
- это все очень часто, вместо того чтобы убедить неверующих и привлечь их к вере, наоборот, раз-
дражает их и настраивает против веры. Действительно, если бы в мире было столько видимых чудес -
повсеместно, постоянно, ежедневно - как это выходит у некоторых верующих и в определенной ре-
лигиозной литературе, то просто непонятно, как все еще существуют неверующие...
А с другой стороны, со стороны неверующих, это упорное отрицание чего бы то ни было
«чудесного», неизменное желание не признавать, не видеть, не чувствовать, пускай и непонятных ра
зуму, но несомненных прорывов в жизнь несказанного, необъяснимого, к одной таблице умножения
несводимого, - также свидетельствует о какой-то страшной духовной слепоте и узости.
И вот создались и стоят, один против другого, два лагеря - одинаково упрямых, одинаково
непримиримых. Одни твердят, когда нужно и не нужно: чудо, сверхъестественное нарушение законов природы. Другие в ответ: никаких чудес, все да конца объяснимо, прозрачно разуму, рационально. И вот очевидно, что и те и другие, и верующие и неверующие, просто забыли, а, может быть, никогда и не знали, что вопрос о чуде в христианстве во всяком случае совсем не так прост, и никак нельзя свести его к простой дилемме: либо естественное - либо сверхъестественное, либо законы природы - либо их нарушение. Вот почему и необходимо начать обсуждение вопроса о чуде с христианского его понимания и восприятия. И тут сразу же приходится напоминать, что Евангелие отрицает чудо как «причину веры», как доказательство бытия Божиего. О Христе сказано, что в одном месте Он не смог совершить чудес из-за неверия людей. И, таким образом, как бы мы ни определяли чудо, для христиан не вера от чуда, а чудо от веры.
Но и это еще не все, так как в том-то и все дело, что сама сущность христианства отрицает
чудо как основу религии, как «сердцевину» религии. Действительно, о чем учит, что провозглашает
христианство? Что Христос - Сын Божий, Бог, ставший человеком, принявший на Себя нашу челове-
ческую природу. А это исключает всякое привлечение людей к Богу путем «сверхъестественных» до-
водов и доказательств, так как очевидно, что если бы Христос хотел заставить людей верить в Себя, то, будучи Богом, Он это и сделал бы при помощи чудес. Но нет - в памяти Церкви, в памяти человечества Христос остался прежде всего в образе нищего, гонимого, бездомного человека. Христос уставал, плакал, страдал, был искушаем. В ночь предания на смерть Он молил Отца Своего не дать вкусить Ему отчаяния смерти. И когда Христос совершил величайшее из всех чудес - воскрес из мертвых - то ни ученики, ни женщины, пришедшие ко гробу, не узнавали Его иначе как верой, каким-то внутренним, таинственным, а не нашим «объективным» знанием. В конце все бросают Христа, все отрекаются от Него, и Христос умирает на Кресте. И потому, когда начинается распространение веры в Христа, приятие Христа как Бога, Спасителя, Учителя, то начинается оно не с «доказательств» от чуда, а с приятия Христа как раз в этом человеческом, смиренном образе. Ведь именно тогда, когда Сам Христос, идя на смерть, говорит: «Душа моя скорбит смертельно», когда умирает на Кресте, именно тогда распинавший Его римский сотник замечает: «Воистину человек этот - Сын Божий...»
Всего этого достаточно, чтобы утверждать: нет, не чудо, не чудо, понимаемое как некое не-
понятное, видимое нарушение самых элементарных, самых абсолютных законов природы, не чудо
как некий Божественный фокус, производимый для того чтобы люди поверили в Бога, - не это и не
такое чудо составляет сердцевину христианского восприятия, христианского понимания чуда. Так
как, повторяю, - те, кто «принимают» Христа, принимают Его не из-за чудес, а по любви, принимают
Его и следуют за Ним прежде всего сердцем. И именно такого приятия хочет и ищет Сам Христос.
«Если любите Меня, заповеди Мои соблюдаете...» Если любите Меня...
А вместе с тем Евангелие действительно полно чудес: чудесных исцелений, воскрешения
мертвых, видений и тому подобного. Как же согласовать эту несомненную «чудесность» христиан-
ской веры с отрицанием ею чуда как простого доказательства? Об этом мы будем говорить в следую-
щей нашей беседе. Однако уже сейчас скажем, что тайна чуда в христианском его понимании неотде-
лима от тайны свободы, а это значит от христианского же понимания места человека в мире, места
его в природе - и по отношению к природе, и к ее так называемым законам.
Вот к этой тайне, радостной и, скажу, чудесной, мы и вернемся в следующий раз...
II
В прошлой моей беседе я говорил, что не чудо и не доказательство от чуда стоят в центре
христианской веры, как это иногда может показаться со слов и из писаний верующих. Я говорил, что
одним из главных грехов самих верующих против своей веры является это частое низведение религии
до уровня сверхъестественных явлений, нарушающих законы природы и тем самым якобы доказы-
вающих и существование Бога, и истинность христианской религии. Я напоминал, что в Евангелии
сказано, как в некоторых местах Христос не смог совершить чудес именно из-за неверия людей, чем
подтверждается христианское учение о том, что не вера от чуда, а чудо от веры.
Перейдем теперь к другой установке - к той, что характеризует неверующих, и которая, увы,
часто вызвана безудержными рассказами самих верующих о чудесах. Эта установка состоит в ради-
кальном отрицании чуда как чего-то невозможного и в попытках так или иначе развенчать, объяс-
нить, снизить те таинственные и необъяснимые явления, которые верующие называют «чудом». Если
в первом случае мы имеем некую измену самих христиан духу христианства, то во втором перед нами
не меньшая узость, слепота, непонимание и упрямство. Но прежде всего нужно понять обе эти уста-
новки в их глубоких психологических корнях.
Если верующий так часто и так много говорит о чуде и чудесном, то это не потому, что сама
его вера обязательно зависит от этих чудес, а потому, что чудо представляется ему наилучшим дока
зательством для неверующего. О сути веры, о блаженной наполненности его души, о любви и радо-
сти, открываемых ею, так трудно говорить. И вот верующий с самыми, так сказать, лучшими намере-
ниями пытается перевести этот опыт на язык, представляющийся ему более «объективным», более
способным разрушить скепсис, неверие неверующего. И он часто не понимает, что вредит сам себе и
вере, которую защищает, ибо он делает это от избытка любви и ревности о Боге.
Неверующий же, со своей стороны, если он так упрямо и настойчиво отвергает даже очевид-
ные чудеса, тоже делает это не от каких-то отрицательных чувств, а потому что он также что-то за
щищает. Что же? Да вот эти самые «законы природы», о нарушении которых так любят вещать по-
борники и защитники чудес. Тут сказывается даже своеобразное уважение к религии, ибо если, как
говорят верующие, Бог создал законы природы, почему и зачем их все время «нарушать»? Если ве-
рующий видит и хочет «доказать» прежде всего всемогущество Божие, Бога как Бога, то неверующий
с таким же рвением защищает тот незыблемый и по-своему тоже чудесный и даже необъяснимый по-
рядок и строй жизни и вселенной, вне которого все становится хаосом и произволом. И человек с та
кой установкой сознания не придет к вере от «чудес», ибо они представляются ему не только ненуж-
ными, но снижающими понятие о религии. «Если это» религия, если это вера, - как бы говорит такой
человек, - то и оставайтесь при ней, она не для меня».
Так вот, может быть, настоящее разрешение этого многовекового недоразумения состояло бы
в том прежде всего, чтобы от этого бесплодного спора о чуде перейти сначала к попытке понять, о
чем говорит христианство, о чем говорит Евангелие, когда говорит о чуде. Все как бы сговорились
определять чудо как нарушение законов природы и спорить о том, возможно оно или невозможно. А
что если христианское чудо - это совсем не нарушение законов природы, что если оно - высшее, предельное исполнение этого закона, что между ним и этими пресловутыми «законами» нет противоре-
чия, которое видят и те, кто хочет чудес, и те, кто отвергает их? Да, это трудно доказать, ибо речь здесь идет о чем-то, что можно скорее почувствовать, увидеть, воспринять сердцем, чем доказать. И это так потому, что такое понимание чуда укоренено прежде всего в восприятии как чудесного самой жизни, самого мира - а это значит, в первую очередь, и вот этих самых «законов природы».
Сам закон природы открывается и воспринимается как какое-то необъяснимое в своей глуби-
не, в своей мудрости чудо. И не этот ли опыт как раз имели в виду те великие ученые, те открыватели законов природы, которые ближе и глубже других вникли в тайны природы. Таков, во всяком случае, был опыт Эйнштейна и Пастера; таков, совсем недавний, опыт великого французского палеонтолога и антрополога Тейяра де Шардена. Но если так, если сам мир, если сама жизнь есть чудо, в которую никогда не устанет вникать, которой никогда не перестанет удивляться и восхищаться человек, и чем больше он постигает его, тем сильнее, - то тогда граница между «чудом» религиозным и этим общим ощущением чудесного как бы стирается. Ибо отличие религиозного чуда от этой всемирной чудесности только в одном: это чудо есть плод любви, а любовь есть самый таинственный, самый неизученный, но, пожалуй, и самый глубокий из всех законов природы.
Христос творил чудеса. И никогда - для того чтобы «доказать» Свою Божественность или заставить людей поверить в Себя. Но всегда потому, что любил, жалел, сострадал, страдания и нужды
людей воспринимал Своими нуждами, Своим страданием. Между тем все, что мы знаем о любви,
весь наш опыт ее, сколь бы он ни был ограничен, - указывает на ее потрясающую, действительно чудесную силу и возможности. В любви становится возможным то, что по-человечески кажется невозможным. В любви человек преодолевает свою естественную ограниченность и открывает еще один - высший - закон природы, который обычно остается скрытым от него. В любви узнает он, таким обра
зом, ключ ко всем законам природы, последнюю их подчиненность человеку, его духу, его царственному достоинству. Чудеса без любви - обман и самообман, и их действительно нужно и можно отвергнуть. Но любовь есть чудо, и это чудо открывает нам чудесные возможности, не увидеть, не признать которые - значит ничего не увидеть и не понять на земле.
(с)протоиерей Александр Шмеман Из «Воскресных бесед по Радио "Свобода"» (№№ 1262 и 1263).