Одиссея многострадального Бенедиктуса
«У меня душа широкая, как у троянского коня пузо. Я многое смогу вместить, если захочу понять».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Напутствуемые этими словами, попробуем примерить парадигму о д и с с е и на творение рук Венедикта Ерофеева.
КОКТЕЙЛЬ «МОСКВА-ПЕТУШКИ».
Итак, записывайте.
Компоненты: Рабле и Радищев - по 40 грамм;
Гоголь и Достоевский - по 50 грамм;
20 граммов самобытной российской философии Василия Розанова
И 30 грамм - древнегреческий поэт Гомер.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Люмпен-интеллигент Веничка, «Человек Заблудший»; перефразируя выражение Паскаля применительно к российским широтам, «мыслящий камыш» - герой поэмы и впрямь Одиссей, через все препятствия своего пути жаждущий попасть домой, в Итаку… то бишь в Петушки - место обетованное.
И все эти Есино-Фрязево, мимо которых мчит электричка, - это Симплегады, блуждающие скалы.
И - верная, каждую пятницу встречать выходящая, от других отмахивающаяся, - белёсая Пенелопа.
Она же - Цирцея, одурманивающая похотью своего роскошного свинства.
К наследнику Телемаку рвётся родительское сердце - и вот, презрев общество лестригонов, по утрам жрущих вымя, приветив компанию лотофагов-алкашей, ищущих забвения за бутылкой столичной, герой стремится в Петушки - эту отчизну своей души, это время и пространство золотого века, «где не отцветает жасмин и не смолкает птичье пенье».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
«Сызмальства моим любимым словом было «дерзание», - молвит российский Одиссей и смело берёт на себя роль Ментора, наставляющего послушную ватагу в лице зелёных комсомольцев и махрового члена КПСС.
Герой красноречив; ведь «бене диктус» с латыни можно перевести не только как «благословен», но и как «хорошо говорящий». И купе курящее и пьющее так внимает вдохновенному рассказу Венички о странствиях и испытаниях, как царь Алкиной с придворными, затаив дыхание, слушали речи Одиссея на пиру.
И впрямь, путешествие в волшебную страну Сорбонну, где обитает Самовозрастающий Логос, - чем не мифология?
Есть в поэме и встреча с Циклопом. Полифему уподобляется контролёр Семёныч. Его, выпучившего глаза от удивления, хитрец охмуряет цветистыми россказнями, в то время как безбилетники вышмыгивают неоштрафованными, - так же беспрепятственно выходили из пещеры спутники Одиссея.
А эквивалентом морской стихии в поэме является алкоголь.
Тема «напитка богов», волшебного зелья Гермеса, помещённая на периферии гомеровского текста, нашла своё выражение в виде сверхтемы эликсира, приобретающей исключительное значение в поэме.
Алкоголь - ёмкий символ. Это и «волшебный напиток», и нечто подобное морской стихии, что захлёстывает, тянет в пучину.
Кроме того, по словам одного из литературных критиков, алкоголь - это Эрос 60-х.
Гомеровскому эпизоду нисхождения в Аид соответствует не только драматическая сцена погружения героя во тьму и встреча его с Нечистым и Сфинксом, но и в какой-то степени загадочная фраза: «подняться бы хоть раз до какой-нибудь пустяшной бездны».
Об Одиссее заботится Афина, а Ерофееву покровительствуют ангелы. Они дают советы, предостерегают, жалеют. Этот канал связи с высшими силами до поры до времени хранит героя.
Но хрупкая опека не может предотвратить надвигающуюся катастрофу.
Пронзительным трагизмом веет от финальной сцены: казнь героя, так и не достигшего своей Итаки.
Тональность произведения резко меняется. Хоровод персонажей прекращает своё карнавальное кружение и являет строгие лики вестников рока.
Карикатурные Митричи перевоплощаются в грозного Митридата и убиенного царевича Димитрия. Этим модуляционным сдвигом готовится финальный аккорд: Итаки не будет.
Будет Лобня - Лобное место, Голгофа.
Плаванью пришёл конец. Стихия сокрушила Одиссеев корабль…
В метафизическом плане фигура путешественника приобретает новую ипостась. Земной маршрут героя поэтому закономерно обрывается:
в запредельности конечной станцией будут В е р х н и е П е т у ш к и, то есть Горние Выси, Град Небесный.
_ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _ _
Подхватив через 28 веков эстафету, как изменили вектор устремлений Одиссеи века двадцатого - персонажи Джеймса Джойса и Венедикта Ерофеева?
Гомеровский герой уверенно идёт от Природы - к цивилизации, от чудовищ - к здравому смыслу и достойной людской жизни.
Персонажи урбанистического «Улисса» вообще ни в чём не уверены: здрав ли смысл? Чудовищны ли чудовища?
Блум перемещается по кругу. И Веничка в плену линейности: Москва - Петушки? (проспал по пьяни) - снова Москва…
Как в физике: путь равен нулю. Сеанс Сизифа.
Отшвырнуло от цели, прибило к старту, к непробиваемой стене (кремлёвской ли, кафкианской). И опять: из четвёртого тупика…
Прорыв линейной логики происходит уже за пределами книжных страниц, как итоговый фазис имманентного путешествия топонима. Не вправо - влево, не запад-восток, а - вверх.
Ввысь!
***********************************************************************************************************
24 октября 1938 года родился Венедикт Ерофеев
************************************************
Позднейшее добавление:
У Венедикта Ерофеева, оказывается, был преемник.
Поэта Михаила Анищенко Евг. Евтушенко назвал "Веничкой из Самары".
Сказал - как припечатал.
Я была изумлена обликом Мих. Анищенко - вылитый Веничка, как я его себе представляла!
И не только типажом, но - сутью своей они поразительно похожи.
Ну не герой ли "Петушков"?
Пост о Михаиле Анищенко, приуроченный к скорбной дате ухода из жизни, здесь:
http://evrica-taurica.livejournal.com/12079.html#comments
************************************************************************************************************