CHOPIN
В ночь на 17 октября 1849 года закончилась земная жизнь Фридерика ШОПЕНА
…Лондонская сырость доконала больной организм Шопена. Парижские друзья еле узнали Фридерика - так изменила его болезнь. Последние месяцы стали медленным угасанием гения.
Он пытался систематизировать свои мысли о фортепианной педагогике, богатейший методический опыт, но успел сделать лишь наброски плана.
Шопен умоляет приехать сестру Людвику: «Твой приезд будет для меня лучшим лекарством. Если нет денег, займите. Если мне станет лучше, я заработаю и отдам.»
Драматичные строки!
Шопен никогда не делал сбережений. Английские гонорары быстро иссякли. Работать больной Шопен не мог. Сочинения свои он продавал издателям «на вечные времена». Те могли переиздавать шопеновские произведения бесчисленное число раз, ничего не платя автору. Шопен стал продавать вещи.
Джейн Стирлинг и Обрескова (мать одной из русских учениц Шопена) помогли деньгами.
У Шопена однажды вырвались горькие слова о Жорж Санд: «Она мне обещала, что я умру на её руках». Ж.С. хорошо знала о положении Шопена, но была хладнокровна: «Его привязанность давно умерла, он чувствует только угрызения совести».
В начале августа 1849 года Людвика Енджеевич вместе с дочерью Людкой, пятнадцатилетней племянницей Шопена, приехала в Париж и осталась там до самой смерти брата. Величайшей радостью для Шопена было пребывание родных рядом.
* * * * * * * * * * * * *
Шопена лечили в общей сложности 50 врачей (!) - целый взвод шарлатанов, с глубокомысленным видом прописывавших то кровопускание, то серную микстуру, то… «ничего не предпринимать и сидеть спокойно».
Среди тогдашних светил - д-р Рот, д-р Груби, д-р Крювейе, чьи имена говорят сами за себя. При нынешнем развитии фтизиатрии (науки о лечении туберкулёза) Шопену была бы уготована сравнительно долгая жизнь, не отягощённая изнурительными приступами. Кстати, и отец, и мать Шопена были чуть ли не долгожителями по тем временам: мать умерла в 80 лет, отец - в 73 года; стало быть, наследственность у Шопена была хорошая.
* * * * * * * * * * * *
…Началась агония. Эскулап с напускным добродушием пытался приободрить больного, но Шопен, который мог только беззвучно шептать, произнёс «конец».
Ещё будучи 25-летним молодым человеком, Шопен написал своё завещание.
«Я еду умирать», - эти слова, сказанные перед путешествием, он помнил всегда.
«Проездом в Лондон через Париж», - формулировка в визе.
Что-то постоянно заставляло Шопена думать о смерти. Это «что-то» - тот удел, который ожидал романтического художника, та безжалостная Судьба, которая отмерила «тридцать с небольшим» Моцарту, Пушкину, Мендельсону, Байрону, Шуберту, Мюллеру и множеству других.
Физические муки были так невыносимы, что ещё за год до этого у Шопена вырвались слова: «Я предпочёл бы, чтобы Господь Бог убил меня сразу, а не так медленно».
Помимо болезни лёгких, началась болезнь сердца, отёки, кислородное голодание и тяжёлые приступы удушья.
Полина Виардо - Жорж Санд:
«Все гранд-дамы Парижа сочли своим долгом упасть в обморок в его комнате; множество художников делало эскизы, а дагерротипист попытался переставить его кровать к окну таким образом, чтобы солнце лучше осветило умирающего».
Весь вечер 16 октября прошёл в молитвах. Шопен хранил молчание. Крювейе поднёс свечу к лицу Шопена, почерневшему от удушья, и сказал, что чувства оставили больного.
Виардо: «Когда бедный мальчик умирал, его мучили священники, на протяжении 6 часов, до последнего вздоха заставлявшие его целовать святые мощи».
Ксендз Александр Еловицкий заставил Шопена принять причастие на смертном одре.
Дельфина Потоцка пела любимые мелодии Шопена. Марцеллина Чарторыская играла на фортепиано, Огюст Франкомм - на виолончели. Незадолго до смерти Шопен просил сестру сжечь все неизданные сочинения. «Публиковать нужно только хорошие вещи».
Шопен мечтал быть похороненным в Польше, но предвидел, что разрешение на это родные не получат.
«Паскевич не позволит вам перевезти моё тело в Варшаву; поэтому возьмите туда хотя бы моё сердце».
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ШОПЕНА
Версии
1. Шопен умирал с мыслью о матери.
«Мать, моя бедная мать!» - это последние отчётливо произнесённые слова Шопена (свидетельство Людки Енджеевич).
2.Ксендз Александр Еловицкий:
«Фридерик прижал крест к устам и с последним дыханием произнёс слова: Я уже у источника счастья!»
3.Бывший ученик Шопена Гутман: «Шопен скончался на моих руках (!); его последние слова - «мой друг!» - обращённые к Гутману.
В 2 часа ночи на 17 октября 1849 года Шопен умер
Соланж Клезенже находилась у смертного одра.
Протокол вскрытия погиб при пожаре полицейского архива.
Сердце Шопена было погружено в сосуд со спиртом и перевезено в Варшаву, в костёл св. Креста.
В годы фашистской оккупации польские патриоты спрятали сосуд с сердцем Шопена и хранили его до прихода Красной Армии. 17 октября 1945 года, в годовщину смерти Шопена, сердце было торжественно возвращено. На мраморной доске, прикрывшей нишу с хранящимся там сосудом, кроме имени композитора и дат жизни, начертаны слова из шестой главы Евангелия от Матфея:
«Где сокровище твоё, там и сердце твоё»
Набальзамированное тело Шопена ждало погребения 13 дней.
30 октября при огромном стечении народа в храме святой Магдалены состоялась траурная церемония, открывшаяся исполнением Похоронного марша Шопена в оркестровке Анри Ребера, после чего был исполнен «Реквием» Моцарта, как желал того Шопен. Одну из сольных партий исполняла Полина Виардо. Парижский органист Лефебюр сыграл шопеновские прелюдии e-moll и h-moll, затем импровизировал.
Траурный кортеж двинулся на кладбище Пер-Лашез. Во главе процессии шёл князь Адам Чарторыский; Мейербер представлял музыкальную общественность Парижа. Ленты балдахина держали Делакруа, Александр Чарторыский, Франкомм и Плейель.
Похоронили Шопена между могилами Керубини и Беллини.
В первую годовщину смерти Шопена на его могиле благодаря заботам Делакруа, Джейн Стирлинг и других был открыт памятник работы Клезенже.
«Варшавянин по происхождению, сердцем поляк, а по таланту гражданин мира, - Шопен, кому Польша обязана тем, что пролитые на протяжении многих веков слёзы польского народа стали бриллиантами в диадеме человечества»
Киприан Норвид, польский поэт
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись «Осторожно, листопад!»,
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА №2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ
*
Станислав НЕЙГАУЗ исполняет Вторую сонату Фридерика Шопена
…Лондонская сырость доконала больной организм Шопена. Парижские друзья еле узнали Фридерика - так изменила его болезнь. Последние месяцы стали медленным угасанием гения.
Он пытался систематизировать свои мысли о фортепианной педагогике, богатейший методический опыт, но успел сделать лишь наброски плана.
Шопен умоляет приехать сестру Людвику: «Твой приезд будет для меня лучшим лекарством. Если нет денег, займите. Если мне станет лучше, я заработаю и отдам.»
Драматичные строки!
Шопен никогда не делал сбережений. Английские гонорары быстро иссякли. Работать больной Шопен не мог. Сочинения свои он продавал издателям «на вечные времена». Те могли переиздавать шопеновские произведения бесчисленное число раз, ничего не платя автору. Шопен стал продавать вещи.
Джейн Стирлинг и Обрескова (мать одной из русских учениц Шопена) помогли деньгами.
У Шопена однажды вырвались горькие слова о Жорж Санд: «Она мне обещала, что я умру на её руках». Ж.С. хорошо знала о положении Шопена, но была хладнокровна: «Его привязанность давно умерла, он чувствует только угрызения совести».
В начале августа 1849 года Людвика Енджеевич вместе с дочерью Людкой, пятнадцатилетней племянницей Шопена, приехала в Париж и осталась там до самой смерти брата. Величайшей радостью для Шопена было пребывание родных рядом.
* * * * * * * * * * * * *
Шопена лечили в общей сложности 50 врачей (!) - целый взвод шарлатанов, с глубокомысленным видом прописывавших то кровопускание, то серную микстуру, то… «ничего не предпринимать и сидеть спокойно».
Среди тогдашних светил - д-р Рот, д-р Груби, д-р Крювейе, чьи имена говорят сами за себя. При нынешнем развитии фтизиатрии (науки о лечении туберкулёза) Шопену была бы уготована сравнительно долгая жизнь, не отягощённая изнурительными приступами. Кстати, и отец, и мать Шопена были чуть ли не долгожителями по тем временам: мать умерла в 80 лет, отец - в 73 года; стало быть, наследственность у Шопена была хорошая.
* * * * * * * * * * * *
…Началась агония. Эскулап с напускным добродушием пытался приободрить больного, но Шопен, который мог только беззвучно шептать, произнёс «конец».
Ещё будучи 25-летним молодым человеком, Шопен написал своё завещание.
«Я еду умирать», - эти слова, сказанные перед путешествием, он помнил всегда.
«Проездом в Лондон через Париж», - формулировка в визе.
Что-то постоянно заставляло Шопена думать о смерти. Это «что-то» - тот удел, который ожидал романтического художника, та безжалостная Судьба, которая отмерила «тридцать с небольшим» Моцарту, Пушкину, Мендельсону, Байрону, Шуберту, Мюллеру и множеству других.
Физические муки были так невыносимы, что ещё за год до этого у Шопена вырвались слова: «Я предпочёл бы, чтобы Господь Бог убил меня сразу, а не так медленно».
Помимо болезни лёгких, началась болезнь сердца, отёки, кислородное голодание и тяжёлые приступы удушья.
Полина Виардо - Жорж Санд:
«Все гранд-дамы Парижа сочли своим долгом упасть в обморок в его комнате; множество художников делало эскизы, а дагерротипист попытался переставить его кровать к окну таким образом, чтобы солнце лучше осветило умирающего».
Весь вечер 16 октября прошёл в молитвах. Шопен хранил молчание. Крювейе поднёс свечу к лицу Шопена, почерневшему от удушья, и сказал, что чувства оставили больного.
Виардо: «Когда бедный мальчик умирал, его мучили священники, на протяжении 6 часов, до последнего вздоха заставлявшие его целовать святые мощи».
Ксендз Александр Еловицкий заставил Шопена принять причастие на смертном одре.
Дельфина Потоцка пела любимые мелодии Шопена. Марцеллина Чарторыская играла на фортепиано, Огюст Франкомм - на виолончели. Незадолго до смерти Шопен просил сестру сжечь все неизданные сочинения. «Публиковать нужно только хорошие вещи».
Шопен мечтал быть похороненным в Польше, но предвидел, что разрешение на это родные не получат.
«Паскевич не позволит вам перевезти моё тело в Варшаву; поэтому возьмите туда хотя бы моё сердце».
ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА ШОПЕНА
Версии
1. Шопен умирал с мыслью о матери.
«Мать, моя бедная мать!» - это последние отчётливо произнесённые слова Шопена (свидетельство Людки Енджеевич).
2.Ксендз Александр Еловицкий:
«Фридерик прижал крест к устам и с последним дыханием произнёс слова: Я уже у источника счастья!»
3.Бывший ученик Шопена Гутман: «Шопен скончался на моих руках (!); его последние слова - «мой друг!» - обращённые к Гутману.
В 2 часа ночи на 17 октября 1849 года Шопен умер
Соланж Клезенже находилась у смертного одра.
Протокол вскрытия погиб при пожаре полицейского архива.
Сердце Шопена было погружено в сосуд со спиртом и перевезено в Варшаву, в костёл св. Креста.
В годы фашистской оккупации польские патриоты спрятали сосуд с сердцем Шопена и хранили его до прихода Красной Армии. 17 октября 1945 года, в годовщину смерти Шопена, сердце было торжественно возвращено. На мраморной доске, прикрывшей нишу с хранящимся там сосудом, кроме имени композитора и дат жизни, начертаны слова из шестой главы Евангелия от Матфея:
«Где сокровище твоё, там и сердце твоё»
Набальзамированное тело Шопена ждало погребения 13 дней.
30 октября при огромном стечении народа в храме святой Магдалены состоялась траурная церемония, открывшаяся исполнением Похоронного марша Шопена в оркестровке Анри Ребера, после чего был исполнен «Реквием» Моцарта, как желал того Шопен. Одну из сольных партий исполняла Полина Виардо. Парижский органист Лефебюр сыграл шопеновские прелюдии e-moll и h-moll, затем импровизировал.
Траурный кортеж двинулся на кладбище Пер-Лашез. Во главе процессии шёл князь Адам Чарторыский; Мейербер представлял музыкальную общественность Парижа. Ленты балдахина держали Делакруа, Александр Чарторыский, Франкомм и Плейель.
Похоронили Шопена между могилами Керубини и Беллини.
В первую годовщину смерти Шопена на его могиле благодаря заботам Делакруа, Джейн Стирлинг и других был открыт памятник работы Клезенже.
«Варшавянин по происхождению, сердцем поляк, а по таланту гражданин мира, - Шопен, кому Польша обязана тем, что пролитые на протяжении многих веков слёзы польского народа стали бриллиантами в диадеме человечества»
Киприан Норвид, польский поэт
Еще не осень - так, едва-едва.
Ни опыта еще, ни мастерства.
Она еще разучивает гаммы.
Не вставлены еще вторые рамы,
и тополя бульвара за окном
еще монументальны, как скульптура.
Еще упруга их мускулатура,
но день-другой -
и все пойдет на спад,
проявится осенняя натура,
и, предваряя близкий листопад,
листва зашелестит, как партитура,
и дождь забарабанит невпопад
по клавишам,
и вся клавиатура
пойдет плясать под музыку дождя.
Но стихнет,
и немного погодя,
наклонностей опасных не скрывая,
бегом-бегом
по линии трамвая
помчится лист опавший,
отрывая
тройное сальто,
словно акробат.
И надпись «Осторожно, листопад!»,
неясную тревогу вызывая,
раскачиваться будет,
как набат,
внезапно загудевший на пожаре.
И тут мы впрямь увидим на бульваре
столбы огня.
Там будут листья жечь.
А листья будут падать,
будут падать,
и ровный звук,
таящийся в листве,
напомнит о прямом своем родстве
с известною шопеновской сонатой.
И тем не мене,
листья будут жечь.
Но дождик уже реже будет течь,
и листья будут медленней кружиться,
пока бульвар и вовсе обнажится,
и мы за ним увидим в глубине
фонарь у театрального подъезда
на противоположной стороне,
и белый лист афиши на стене,
и профиль музыканта на афише.
И мы особо выделим слова,
где речь идет о нынешнем концерте
фортепианной музыки,
и в центре
стоит - ШОПЕН, СОНАТА №2.
И словно бы сквозь сон,
едва-едва
коснутся нас начальные аккорды
шопеновского траурного марша
и станут отдаляться,
повторяясь
вдали,
как позывные декабря.
И матовая лампа фонаря
затеплится свечением несмелым
и высветит афишу на стене.
Но тут уже повалит белым-белым,
повалит густо-густо
белым-белым,
но это уже - в полной тишине.
Юрий ЛЕВИТАНСКИЙ
*
Станислав НЕЙГАУЗ исполняет Вторую сонату Фридерика Шопена
Click to view