"Вокруг слишком много людей, постоянно подымающих, как говорил Мусоргский, с важностью
"индийского петуха", вопрос о жизни и смерти. Это все сознательные
граждане. Они всерьез задумались о жизни, о судьбе, о деньгах и об искусстве.
Им от их серьезности и сознательности может быть и легче. А мне нет.
В человеческом теле постоянно происходят, так сказать, неприятные факторы, и
медицина в этом теряется. Следовательно, остановка организма неминуема, а
загробной жизни не существует. И Мусоргский, в котором наши казенные
неославянофилы числят человека шибко религиозного, таковым, мне кажется, не
был. Так, во всяком случае, получается, если верить его письмам. А чему же еще
верить: во времена Мусоргского, вроде бы, чтение чужих писем тайной полицией не
было еще поставлено на должную высоту и не достигло еще такого развития.
Мусоргский в письме к Стасову сокрушается о смерти Гартмана и приводит стишок:
"Мертвый мирно в гробе спи/Жизнью пользуйся живущий". К этому стишку
он делает характерное добавление: "Скверно, но искренне". Он очень
сильно сокрушается по поводу смерти Гартмана, но не поддается соблазну
утешительных идеек. Тут он, может быть, даже перегибает палку. Нет и не может
быть покоя. Нет и не должно быть утешения - это дрябло. Всем сердцем чувствую
его правоту, а рассудок продолжает искать логическую лазейку, рассудок
продолжает навевать различные мысли и грезы. Рассудок довольно-таки глупо
напирает: то, что человек сделал, остается после него. И снова этот несносный
Мусоргский возражает: "Опять биток с хреном для слезы с человеческого
самолюбьица". И получается, что этот печальный процесс умирания предстает
у Мусоргского безо всяких прикрас, нарядов и драпировок. И даже он сам себя
обрывает, дескать, басни, помолчим кое о чем. Помолчу и я"
*
"Этическую основу "Бориса" я всегда ощущал как свою собственную. Автор бескомпромиссно осуждает аморальность антинародной власти. Такая власть неизбежно преступна. Червь точит такую власть изнутри. И особенно отвратительно, что она прикрывается именем народа. Я всегда надеюсь, что простого слушателя в зале зацепят эти слова Бориса, помните: "Не я... народ... воля народа". Фразеология какая знакомая! Стиль оправданий в злодействах на Руси не меняется. Живуч злодейский дух. И тут же, конечно, наглые экивоки на "законность". Лицемерное возмущение Бориса: "...Допрашивать царей законных, назначенных, избранных всенародно, увенчанных великим Патриархом!" Я от этого места всякий раз вздрагиваю. Нет, до чего же живуч злодейский дух.
И, странное дело, может быть, это профессиональный порок, но в Пушкине я всего этого не вычитываю. То есть, умом понимаю, а прочувствовать полностью не могу. У Пушкина это все как-то изящнее выражено. И получается, что абстрактное искусство - музыка - сильнее человека ранит. Даже когда речь идет о том - преступник человек или нет. За это я музыкой всегда особенно гордился. Музыка человека высвечивает до дна. И она же для него - последняя надежда и последнее прибежище.
И даже полоумный Сталин, зверь и палач, своим звериным чутьем в музыке это учуял. Потому ее боялся и ненавидел. Мне рассказали, что он исправно посещал "Бориса" в Большом Театре. В музыке ведь он совсем, вопреки укоренившемуся мнению, не разбирался. Сейчас я наблюдаю возрождение этой легенды, что Сталин, якобы, смыслил кое-что в изящных искусствах. Это холуйская легенда. Не удивлюсь, если окажется, что и "гениальные труды" его написаны кем-то другим. Он был вроде крошки Цахес, но в миллионы раз зловредней и ужасней. Что же цепляло Сталина в "Борисе"? А вот то, что кровь невинных рано или поздно выступает из земли. Вот она, главная этическая идея оперы этой. Значит, преступления власти ни оправдать именем народа, ни прикрыть палаческой "законностью" нельзя. И не оправдаешь их ничем. Кому-нибудь придется отвечать"
Из мемуаров Шостаковича
Click to view
21 марта 1839 года родился Модест Петрович Мусоргский