Ко дню рождения Дмитрия Шостаковича
Вспоминает филолог и переводчик Валентина Чемберджи
"Со слов самого уважаемого мною из музыковедов я знаю, как смертельно боялся Шостакович всякого соприкосновения с властью, как готов был на все, лишь бы только «они ушли» (если с чем-нибудь обращались к нему), как твердо был уверен, что царство советов установилось навеки и никто никогда не посягнет на это царство зла, а если и посягнет, то тут же окажется в небытии, но и посягательства никакие невозможны, так непоколебима его вечная мощь.
Хорошо помню один его социально выразительный поступок. На фоне всячески поощряемых усилий в доведении музыки народов СССР до цивилизованного уровня он не выдержал несправедливости по отношению к композитору Василенко, который всю жизнь писал партитуры для узбекского «классика», музыкально безграмотного: тот не мог писать музыку не только в партитуре, но и в клавире тоже. Между тем Василенко пил и погибал в нищете, а «классик», ректор консерватории, царствовал в Узбекистане, как сановная феодальная персона или даже просто царек; его именем называли улицы и площади, на дне его бассейна лежали драгоценности для купавшихся в нем гостей, ему давали в Рузе лучший коттедж, перед ним заискивали, его боялись.
И вдруг Шостакович во всеуслышание разоблачил типичное для советских времен жульничество, правда, «в особо крупных размерах», и сделал это так доказательно, что пришлось, несмотря на всю дружбу народов, теплые чувства к узбекам и так далее и тому подобное, лишить «классика» и ректорства, и всех самых наивысших званий. И стал он временно жалким и никому не нужным. Самое интересное - конец этой истории. Умер Дмитрий Дмитриевич, и немедленно «классик» воцарился снова на всех своих постах, и звания ему вернули. Как знакомо.
Очень многое я знаю о Шостаковиче понаслышке, из самых достоверных источников, но писать об этом не буду. Есть у меня история, косвенно связанная с его дружбой со Святославом Теофиловичем Рихтером. Неистовый ревнитель порядка во всем, будь то письма, открытки или ноты, картины, альбомы и т.д., Святослав Теофилович время от времени проводил как бы ревизию всего своего огромного архива. Я однажды принимала участие в одной из таких разборок. Сортировала письма. И вот в тот памятный день нашла два письма: одно - от Генриха Густавовича Нейгауза и другое...
Сначала долго не могла понять, что это за письмо, разбирала характерный корявый почерк и вдруг поняла, что это письмо Шостаковйча! Я побежала с этим известием к Святославу Теофиловичу и сказала ему, что нашла письмо Шостаковича. И Рихтер подарил мне это письмо. Уже много лет мне хочется опубликовать его вместе с его историей, но все кажется, что еще не пришло его время и оно потонет в океанском прибое новейших биографических сведений, публицистики и разных интереснейших эссе, которыми переполнены сейчас наши толстые журналы. А теперь, когда толстые журналы еле-еле теплятся живыми, без денег и потока новых публикаций, может быть, уже и поздно. Но я верю в отклик в душах еще живых духом людей.
История этого письма такова: среди бесчисленных писем поклонников и поклонниц рихтеровского гения мне часто встречались письма от некоей Алениной (она не была москвичкой и писала Рихтеру откуда-то из провинции). Писала часто, и эти страницы, исписанные бисерным почерком, я всегда узнавала среди сотен других. Сами эти письма Алениной тоже могли бы, наверное, дать основу для всякого рода литературных произведений, потому что это пример какого-то особенно чистого, возвышенного и беспримесного преклонения женщины перед гениальным артистом. Так она годами писала и писала Рихтеру, откликаясь на всякий доступный ей его концерт, каждую выпущенную пластинку. Я этих писем не читала, потому что Аленина была жива, и мне не приходило в голову читать ее письма.
Как явствует из всего дальнейшего, в какой-то момент своей, видимо, не слишком счастливой жизни, Аленина обратилась за помощью к Шостаковичу, и он ответил ей. Шостакович всегда помогал всем, если мог, откликаясь на самые трудные просьбы. Одного музыканта даже вызволил из тюрьмы. Но, видимо, в случае с Алениной Шостакович не мог ничем помочь и написал письмо. Аленина же (поистине «есть женщины в русских селеньях»), предчувствуя расставание с жизнью и понимая всю бесценность оказавшегося в ее руках письма, переслала его Рихтеру! Чтобы оно не пропало, не затерялось, не исчезло. И оно не исчезло. Вот оно:
"23.11.1962 Москва
Многоуважаемая тов. Аленина!
Ваше письмо я получил. Я совершенно согласен с Вами, что наше искусство должно почтить светлую память многих невинных людей, трагически погибших в дни сталинского произвола. Среди погибших был и М. Н. Тухачевский, память о котором мне особенно дорога, т.к. я очень хорошо его знал. Это был, можно сказать, мой старший друг.
Я поставил своей ближайшей задачей написать одно, а может быть и несколько сочинений, посвященных памяти многих погибших наших людей. Не знаю, хватит ли у меня на это сил, но приложу все свои старания для этой цели - цели моей жизни.
В Вашем письме много горестных слов. Трудно мне Вас утешить, но не теряйте мужества. «Деньги потерять - ничего не потерять. Друзей потерять - много потерять. Мужество потерять - все потерять» - гласит старая немецкая пословица.
За все добрые слова по моему адресу примите мою самую сердечную благодарность.
Крепко жму руку.
Д. Шостакович."
*
Из книги Валентины Чемберджи "В доме музыка жила"
*
Звучит Andante из Второго фортепианного концерта (1957)
Одна из самых прекрасных мелодий, созданных для фортепиано.
За роялем внук композитора, Дмитрий Шостакович.
Дирижирует сын, Максим Шостакович
Click to view