Формулируйте заклинания в трёх словах.
«Сон. Прогулки. Шуберт» - внушает подопечному студенту преподаватель вокала.
Препод - зашоренный дундук, поэтому потенциальный конкурсант следует совету доцента на 180 и пускается во все тяжкие.
Водка, скандалы, вечеринки.
Парадоксальным образом баритон певца обретает полнокровность и глубину - ибо всё сходится: слякотная городская зима, мрачная меланхолия “Winterreise”и страсти очарованного Эрика - чтобы на конкурсе прозвучал пронзительно безысходный, но художественно совершенный «Шарманщик».
Эрик. Точное режиссёрское попадание - с именем (сразу веер ассоциаций: Эрик Курмангалиев, скандально известный контратенор; певец Эрос Рамазотти; вообще Эрос, эрот крылатый…); с имиджем (креольская внешность; лёгкий, в духе Леонардо, намёк на обоеполость).
Также вспоминается Эрика - девиантная хайнековская Пианистка, поклонница Шуберта и Шумана.
Витальность - вот чего не хватает симпатичному, но инфантильному Эрику и его друзьям. У Эрика села батарейка, ему срочно нужен аккумулятор.
Утончённые до хлипкости, эстеты подспудно тоскуют по грубой силе.
Das ewig-männlichkeit - «Вечная мужественность»! Приди!
И она заявляется - в облике отвязного экс-пролетария, гопника Лёхи.
Да, Лёха чётко выдаёт точки над «Ё».
Немотивированная агрессия и полон рот матершины у парня - последствия тяжёлой юности: высокий блондин в красных штанах убёг из родного задолбайска, где функционируют два производства - цинк и жесть.
Даже колер штанов фатального мачо знаковый - ибо в бледно-синей стратосфере (фирменный колорит оператора М. Кричмана), при температуре окружающих людей +33,3 , от хронического озноба может отвлечь только красная тряпка.
И вот антиподы встречаются.
То, что происшествие в автобусе - спонтанный ритуал побратимства, мы осознаем постепенно.
Участники судьбоносной встречи обмениваются некими личными сокровищами.
Не добровольно - всем дирижирует рок.
«Моих ушей коснулся он…» Да, хулиган грубо выдирает из ушей интеллигентного юноши наушники, присваивая их себе. Шуберта он из него выдёргивает.
Взамен роняет свой оберег - ящерицу, которую машинально подбирает Эрик.
Потом будет диалог:
- Куда дел?
- Я её сжёг.
Но саламандры не горят.
Ящерица - символ проворства, ловкости, способности к регенерации. Её расчленяют - она отрастает.
(А ещё Li zard - Wizard…)
Так дан ход необратимым процессам.
Случайные попутчики становятся энергетическими близнецами, их связывает общее биополе. И они друг в друге нуждаются.
Первое, что учиняет Эрик, расхрабрившись от водки, - останавливает автобус. То есть фактически копирует действия хулигана, с которым невольно побратался.
Жалкое фрондирование нелепо, но ценны дерзость, кураж, стереотип маскулинного поведения.
Поначалу квалифицировав музон из телефона певца как «мутняк», Лёха постепенно прорастает слухом - и в концерте, реагируя на шубертовскую музыку, даже не может сдержать слёз.
Проносясь «без руля и без ветрил» по стылой столице, брутальный демон ломает дрова: то гипнотизирует смирного посетителя столовой, то умыкает маленькую, но дорогую собачку («и мой сурок со мною»)
Шлейф безнаказанности повсюду сопровождает его - у демонов только так и бывает.
Теплота и человечность Эрика совершают чудо: отмороженная душа Алексея оттаивает. Но не ко времени это преображение.
За базар надо платить: лягавые уже на пороге.
Поэтому - опять в бега.
«В движеньи мельник жизнь ведёт, в движеньи!»
Нужда заставляет беглецов постучаться в избушку анестезиолога.
И вот благодаря искусному макияжу и порции «кайфа» угловатого провинциала превращают в инфернальную «королеву» с шармом а-ля Костя Кинчев.
Возникает идея спасения пары любовников
«В Индию духа купить билет»?
Увы, отнюдь не «духа»…
Противоположности, по сарказму судьбы, схлёстываются, чтобы устроить замыкание на двенадцать тысяч вольт.
Краток миг их гармонии - союз двоих под одной шубой.
Эрик в дурмане страсти позволяет совершиться преступлению . К великому предательству готовится и душа Лёхи.
Предаёт Лёха себя лучшего, отозвавшегося струной на камертон шубертовских песен.
Музыка Шуберта - безусловно, третий главный герой фильма.
Вспомним, тот же «Зимний путь» уже служил идейным задачам «Пианистки» . Вторжение в сюжетику современного кино музыки неприкаянного венского романтика оказалось весьма плодотворным.
Шуберт в фильме внедрён в звуковой файл мегаполиса.
Впечатляющий пробег Лёхи по мосту после кровавых разборок - настоящее инструментальное интермеццо, соло для металлических решёток.
Среди второсортной ресторанной банальщины вдруг вспыхивает протуберанцем контральто Тими Юро с её хитом «Just Say I Love Him»
Низкопробный шансон в «пазике» ненавистного отчима, похабные дойчерские зонги на именинах у Паши дополняет лёхина нецензурная брань.
И, вживленные в общую звуковую ткань, песни из «Зимнего пути».
Феномен взаимопритяжения «брутальная витальность - утончённый интеллектуализм» кинематографом исследуется внимательно.
Проекцию подобной завороженности встречаем, например, в висконтиевской картине «Семейный портрет в интерьере» (отношения со знаком амбивалентности Конрада и Профессора).
В фильме «Декалог» режиссёра Кшиштофа Кесьлёвского (пятая серия «Не убий») моральной парадигмой повязаны молодой преступник и начинающий адвокат-идеалист.
(Интересно, что совпадает даже масть, словно кто обязал творцов делить амплуа меж блондинами и брюнетами).
Но вернемся к «Зимнему пути».
К концу фильма становится ясно, что это именно Путь.
Для Эрика, обретшего вкус к свободе без условностей, вектор пути - ввысь, через драму любви и самопожертвование к смерти.
Лёха тоже пошёл в гору, но в смысле материальном. Он обрастает шиншилловой шубой, прихваченной в гардеробе элитного бара, краденой антикварной ювелиркой. А Эрик, поначалу зябко кутающийся в шарф, в финале замерзает на снегу без верхней одежды. Под мостом, на тех самых картонках, где прежде скончался бомж.
Судьба меняет прогноз: балансирующему маргиналу суждено окуклиться, а музыкант, казавшийся благополучным, уносИм за край бездны.
Для него отчётлива презумпция вины: он - Другой. «Чужим пришёл сюда я, чужим покинул край»
Для Лёхи же отождествление с нормативом - мощная подпитка. Брезгливость общества к геям - его козырь.
Поэтому - бег от Эрика, без оглядки…без оглядки на Содом и Гоморру…
И невдомёк узколобику, что любовь и жертвенность, переживаемые Эриком в эти минуты, и есть момент наивысшей самореализации.
Вот он, шубертовский «отравленный мажор»…
Финал хватает зрителя за все органы чувств, заставляя причаститься экзистенциальной боли от невозможности человека, заброшенного в сию юдоль, полюбить другого.
Академично, странно индифферентно звучит ария из рубинштейновского «Демона».
И то, воплотить лермонтовскую тоску у Антона Р. кишка тонка.
Под отрешённые звуки этой сомнамбулической музыки разворачиваются сцены предельного психологического напряжения.
Последний поединок - словесный.
Виртуозно и яростно обрушивает Лёха батманы и глиссады черноречия на своего ошеломлённого воздыхателя, пользуясь только пятёркой обсценных слов.
Брюнет бессильно бормочет жалкие междометия.
Шуберта, классику, музыку - всё заплёвывает мат.
Шуберту - мат.
Нам окончательно ясно: победил Лёха, неубиваемый, как мировое зло, как мифическая саламандра, как очередная инкарнация благодетельного порока, его дрожжевой концентрат. С хрустом протопавшая по
чужим жизням белокурая бестия.
Когда звучит кадансовый квартсекстаккорд, песенка спета. Путь исчерпан.
Остаётся коснуться доминанты и возвратиться в тонику.
Опрокинутый ничком в снег, человек заканчивает свой зимний путь и, замерзая, видит картинку блаженства: счастье полёта с Ним, с любимым.
Райские песни чудятся находящемуся в межмирье коченеющему герою.
Так Шуберт и прогулки обрываются - сном.