Неспешное житьё и чтенье под лучину.
Уж пора бы привыкнуть.
Но нет - я вздрагиваю, когда в 18 часов по щелчку невидимого тумблера отрубаются свет и холодильник. Иногда диспетчер производит отключение «с оттяжкой», скажем, в 18.09, и тогда подопытный кролик ждёт, как в анекдоте про снимаемые об стенку сапоги, наступления «часа Икс».
Немного утрирую, но немного.
Население издёргалось, однако привыкло кантоваться под согласный вой генераторов, исходящих децибелами.
Мусолить эту тему я не собираюсь, а предлагаю взглянуть на парадоксальный плюс периодического исчезновения электричества.
- Знаешь, - сказал мне один приятель, - я такую интересную конструкцию изобрёл. Взял за основу фонарь «летучая мышь»…
В ответ я поделилась идеей своего гаджета: гирлянда светодиодов на тракторном аккумуляторе.
Собираюсь приобрести красивую керосиновую лампу. Ищу винтажный вариант.
Да, эти 2+2 (в среднем) часа отсутствия света могут быть использованы для чтения бумажных книг и музицирования при свечах.
"Неспешное житьё" в заголовке поста - это Slow life
Не всем, возможно, понятно это выражение
Поясню. Сначала возникло движение slow food, в противовес фастфуду.
А потом это стало частью более широкого опыта, стиля жизни, миросозерцания; неторопливого темпа жизни - вопреки суете, погоне за высоким кпд, поверхностной «всеохватности».
"Ритм жизни нарастает, мы торопимся, но ничего не приобретаем. Даже хуже: мы теряем даже то, что имели. Потому что пролистанный по диагонали журнал - не чтение, проглоченный на ходу бутерброд - не еда, а отпуск в режиме «галопом по достопримечательностям» - вовсе не отдых и не удовольствие".
«Долой дедлайны, многозадачность, стрессоустойчивость и повышенную производительность!»
"Цифровая революция породила радикально новый информационный ландшафт, в котором огромное число людей непрерывно производит и потребляет миллиарды сообщений, изображений, видеофрагментов, коротких обрывочных текстов. Стремительные потоки мелких инфочастиц стали привычной средой обитания, где интенсивная смена впечатлений превращается в наркотик, требующий все время оставаться на связи, пропуская через себя все новые и новые сведения. Когда на кону особенно острые темы вроде той же войны, суть явления не меняется - это инфомания, - только эмоциональный градус взлетает выше.
Все бы ничего, но чем плотнее «подсаживается» человек, тем заметнее мутирует сам: мышление оказывается все более поверхностным, суждения - необдуманными и быстрыми. Формируется ярко выраженный дефицит внимания - неспособность долго концентрироваться на чем-то одном, воспринимать длинные тексты, вникать в сложные идеи и большие истории. В конечном итоге информационный шум целиком засоряет и жизнь, и сознание, не оставляя пространства для пауз и тишины, возможности для выстраивания из хаоса данных связной картины мира, которую можно было бы вместить в себя и найти в ней свое место."
Мне это весьма близко.
В вечернее отключение я бралась за книгу.
Потянуло перечитать «Солярис», потом взяла в библиотеке (!) другие вещи Лема.
Почему-то тема космоса, повествование про иные формы жизни и необычные виды энергии, антиутопические мотивы живее воспринимались на ограниченном клочке освещённого пространства.
И мне стало принципиально важно вернуться к вдумчивому чтению «с карандашом».
Может, кому-то будут интересны мои выписки.
Вот несколько взволновавших меня мыслей из
повести Станислава Лема «ГЛАС ГОСПОДА».
Учёный, физик Питер Хогарт размышляет о вере и науке.
Физика, царица эмпирических знаний, не случайно возникла на Западе. Благодаря христианству культура Запада есть культура Греха. Грехопадение - а его сексуальный смысл очевиден! - вовлекает всего человека в борьбу со своей греховностью; отсюда - различные способы сублимации влечений, а важнейший из них - познавательная активность.
В этом смысле христианство поощряло опытные исследования - разумеется, неосознанно: оно открыло им поле деятельности, позволило им развиваться. Напротив, в восточных культурах центральное место занимала категория Стыда: неподобающие поступки не считаются «грешными» в христианском смысле слова, а разве что позорными, особенно в смысле внешних форм поведения. Категория Стыда как бы перебрасывает человека «вовне» духа, в область ритуала и церемониала. Для эмпирии места не остается, ее возможность исчезает вместе с обесцениванием материальной деятельности; «ритуализация» влечений заменяет их сублимацию; распутство не связывается с «грехопадением», обособляется от личности и даже получает узаконенный выход в особом репертуаре форм поведения. Здесь нет ни Греха, ни Благодати - есть только Стыд и способы поведения, позволяющие его избегать. Нет места и углубленному самоанализу: представления о том, «что предписано», «что положено», заменяют Совесть, а лучшие умы целью своих стремлений ставят «отрешение от чувств». Хороший христианин вполне может быть хорошим физиком, но для хорошего буддиста или конфуцианца было бы затруднительно заниматься тем, что лишено какой-либо ценности в свете его вероучения. В результате «интеллектуальные сливки» общества проявляют себя в медитации и мистических упражнениях наподобие йоги, а культура действует по принципу центрифуги: отбрасывает одаренных людей от тех точек социального пространства, где может быть положено начало эмпирическим знаниям, «закупоривает» их умы, объявляя занятия, имеющие практическое значение, чем-то «низким» и «недостойным». Не избежало этого и христианство, однако потенциал христианского эгалитаризма не исчезал никогда, и из него-то косвенно - родилась физика со всеми ее последствиями.
*********************************************************************************************
Будь секс феноменом, биологически маловажным или периодическим, фазовым, как у некоторых млекопитающих, он не занял бы в культуре видного места. Но вышло иначе, и решилось это примерно полтора миллиона лет назад. Отныне секс стал punctum saliens [трепещущая точка (лат.)] едва ли не каждой культуры, его нельзя было попросту не замечать - следовало непременно его «окультурить». Достоинство человека Запада всегда было задето тем, что inter faeces et urina nascimur [между калом и мочой рождаемся (лат.)]; отсюда, собственно, в Книге Бытия и появился Первородный Грех - на правах Тайны. Так уж случилось. Возобладай в свое время иная цикличность сексуальной жизни - или иной тип религии, - и мы могли бы пойти по иному пути.
**********************************************************************************************
Эволюционное сознание, то есть осознание того, что разум возникает в процессе гомеостатического роста - вопреки энтропии, - побуждает нас признать свою солидарность с древом эволюции, которое нас породило. Но распространить эту солидарность на все древо эволюции нельзя: «высшее» существо неизбежно питается «низшими». Где-то нужно провести границу солидарности. На Земле никто не проводил ее ниже той развилки, где растения отделяются от животных.
**********************************************************************************************
Генетический отбор по анатомическим признакам кажется вполне безопасным для культуры, в остальном же - весьма привлекательным; почему бы не сделать нормой физическую красоту? Но это лишь начало пути, снабженного указателем с надписью: «Разум на службе влечений». Уже и сейчас материализованные творения разума в своем большинстве потворствуют бездумному сибаритству. Мудро устроенный телевизор тиражирует всякую чушь; чудесные средства передвижения позволяют недоумкам под видом туризма наклюкаться не в своей родной забегаловке, а рядом с собором святого Петра. И вторжение техники в человеческие тела наверняка свелось бы к тому, чтобы до предела расширить гамму чувственных наслаждений и кроме секса, наркотиков, кулинарных изысков испробовать новые, еще неизведанные разновидности чувственных возбудителей и переживаний.
Коль скоро у нас есть «центр наслаждения», что нам мешает подключить к нему синтетические органы ощущений, позволяющие испытывать мистические и немистические оргазмы или «многопредельный экстаз»? Такая автоэволюция ведет к необратимому замыканию человека внутри культуры, делает его пленником жизненных привычек, отрезает от мира за пределами планеты - и кажется самой приятной формой духовного самоубийства.
***********************************************************************************************
Скептицизм подобен непрерывному, многократному усилению разрешающей силы микроскопа; резкое поначалу изображение под конец расплывается, последнюю реальность увидеть нельзя, ее существование можно только
логически вывести.
***********************************************************************************************
Животное приковано к своему «здесь» и «сейчас» всеми своими чувствами, а человек способен отвлечься от этого, вспоминать, сочувствовать другим, представлять себе их состояние, их чувства… только это, к счастью, неправда. В попытках такого перевоплощения мы воображаем - смутно, туманно - только себя. Что стало бы с нами, умей мы на самом деле сочувствовать другим, переживать в точности то же, что они, страдать вместо них? Людские горести, страхи, страдания исчезают со смертью не остается ни следа от падений и взлетов, оргазмов и пыток - и это неоценимый дар эволюции, которая уподобила нас животным. Если б от каждого несчастного, замученного человека оставался хоть один атом его чувств, если бы так возрастало наследие поколений, если б хоть искорка могла пробежать от человека к человеку - мир переполнился бы криком, силой исторгнутым из кишок.
Мы, как улитки, прилепились каждый к своему листку. Я отдаюсь под защиту своей математики и повторяю, когда и она не спасает, последнюю строфу стихотворения Суинберна:
Устав от вечных упований,
Устав от радостных пиров,
Не зная страхов и желаний,
Благословляем мы богов
За то, что сердце в человеке
Не вечно будет трепетать,
За то, что все вольются реки
Когда-нибудь в морскую гладь.