Эльдар Рязанов, "Неподведенные итоги"
Мне нравится все потертое и рваное.
У меня такая хорошая память, что я помню даже свой довоенный телефон: Г-69132. Я помню, что банка крабов в войну стоила 77 копеек. Приходишь в любой магазин - а там одни крабы; их не покупал никто. Что это и где это водится - никто ни фига не знал.
Я много с кем делал интервью - с Бельмондо, Клодом Лелюшем, Филиппом Нуаре, Альберто Сорди, но лишь когда я шел к Феллини, я шел и думал: «Иду к королю».
Только дураки думают над тем, как себя преподносить. Это, пожалуй, главное, чему я научился у Эйзенштейна.
Сегодняшнюю политическую ситуацию я сквозь себя абсолютно никак не пропускаю. Я не знаю, в какой стране живу, не знаю, какой у нас строй. Я не понимаю, условно говоря, за что сидел Ходорковский, а другой олигарх почему не сидит. Я понимаю одно: кроме русского языка, нас ничего больше не объединяет. Я сегодня живу не в стране, а на своей территории.
Когда такое вокруг происходит, я не могу больше играть в шахматы - это позиция Гарри Каспарова, бросившего шахматы ради политики. И я эту позицию не понимаю. Значит, он недостаточно любит шахматы.
Где есть юмор - там есть и правда.
«Изображая жертву» - антипоколенческая вещь. Матерный монолог следователя о молодых людях, которым все по фигу, - это сильно. Я не люблю картины с матом, но я бы на его месте говорил так же. Ненавижу это невежественное племя мальчиков и девочек.
Русские, если почитать фольклор, всегда хотели получить все сразу и много, и при этом не работать. Русские сказки - это и есть, к сожалению, национальная идея. Менталитет, который, мягко сказать, симпатии не вызывает. Лучшие люди в России всегда существуют вопреки ему.
Что меня трогало в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые - это же трогало и огромное количество людей, большинство. Сегодня таких, как я, все меньше и меньше. Феллини в восьмидесятых говорил: «Мой зритель уже умер». Это ужасная правда.
Я думаю он ошибся. Светлая память. Спасибо за доброе кино.
У меня такая хорошая память, что я помню даже свой довоенный телефон: Г-69132. Я помню, что банка крабов в войну стоила 77 копеек. Приходишь в любой магазин - а там одни крабы; их не покупал никто. Что это и где это водится - никто ни фига не знал.
Я много с кем делал интервью - с Бельмондо, Клодом Лелюшем, Филиппом Нуаре, Альберто Сорди, но лишь когда я шел к Феллини, я шел и думал: «Иду к королю».
Только дураки думают над тем, как себя преподносить. Это, пожалуй, главное, чему я научился у Эйзенштейна.
Сегодняшнюю политическую ситуацию я сквозь себя абсолютно никак не пропускаю. Я не знаю, в какой стране живу, не знаю, какой у нас строй. Я не понимаю, условно говоря, за что сидел Ходорковский, а другой олигарх почему не сидит. Я понимаю одно: кроме русского языка, нас ничего больше не объединяет. Я сегодня живу не в стране, а на своей территории.
Когда такое вокруг происходит, я не могу больше играть в шахматы - это позиция Гарри Каспарова, бросившего шахматы ради политики. И я эту позицию не понимаю. Значит, он недостаточно любит шахматы.
Где есть юмор - там есть и правда.
«Изображая жертву» - антипоколенческая вещь. Матерный монолог следователя о молодых людях, которым все по фигу, - это сильно. Я не люблю картины с матом, но я бы на его месте говорил так же. Ненавижу это невежественное племя мальчиков и девочек.
Русские, если почитать фольклор, всегда хотели получить все сразу и много, и при этом не работать. Русские сказки - это и есть, к сожалению, национальная идея. Менталитет, который, мягко сказать, симпатии не вызывает. Лучшие люди в России всегда существуют вопреки ему.
Что меня трогало в пятидесятые, шестидесятые, семидесятые и восьмидесятые - это же трогало и огромное количество людей, большинство. Сегодня таких, как я, все меньше и меньше. Феллини в восьмидесятых говорил: «Мой зритель уже умер». Это ужасная правда.
Я думаю он ошибся. Светлая память. Спасибо за доброе кино.