* * *
В ответ на вопрос:
«Где твои крылья, которые нравились мне?»,
я бы мог сказать, приблизительно, следующее:
Песня моя, берега твоих крыльев, как прежде, остры,
но - размашистей и неядовитее, что ли,
та же ранимость, та же травмоопасность в них,
лишь объем обещанья принявшему страшную рану -
больше.
«Обещанье» - хорошее слово,
так мой ближний "апокалипсис" переводит с древнегреческого, к слову,
(в пророчестве нет же свободы)...
Так все, так, песня моя, в берегах твоих крыльев, в берегах и на срезе,
песня моя родная,
единственная,
лебединая - пусть.
* * *
Когда над миром чорным серебром
сгущается наследье Ганнибала,
ты вторишь тяжелеющим пером
змеиным очертаньям перевала;
и н`ужды нет славянские глаза
сужать в полоску лунного ущерба.
Густая надвигается гроза,
но прежде тучи набухает верба
зовущая в исчисленный предел...
Скорей чем дождь смешает кровь и пепел,
имение которым ты владел
сожги словами: мене, мене, текел...
* * *
Я пребуду в мире как свидетель
сотворенной Богом красоты,
охранять, как нищие и дети
первозданный смысл от суеты.
От любви до головокруженья,
от весны до белизны снегов -
незаметных красок изверженье,
музыка пропущенных слогов.
От земной травы до птиц небесных,
через речку и вокруг ствола,
орошая мир струятся песни, -
непроизносимы их тела.
Что-то прошепчу, заворожонный,
и, быть может, несколько зевак
навсегда отстанет от колонны
жадно марширующих во мрак.
из подборки на сайте "На середине мира"
http://seredina-mira.narod.ru/fedorvas2014.html