Модный диагноз
Читаю книгу "Аспи-девочки" и кажется, что голова у меня, как у тех собачек -- на пружинке. И каждый абзац -- как легкий щелчок пальцем по лбу: ага-ага, точно-точно...
Нет, я уже давненько что-то такое... Подозревала.
В детстве же знала точно: я -- не такая как все. Иногда это знание пугало, иногда огорчало, чаще же радовало. Обещало мне и судьбу такую... Необычную, не как у всех. А как в книгах вот, или в фильмах, сюжеты которых я воспринимала буквально. И не понимала -- почему же никто, кроме меня не мечтает встать во весь рост под град пуль с барабаном или красным флагом... Не бежит а Америку освобождать негров из рабства, не распевает во все горло, встречая рассвет.
Не понимала, почему воспитатели в детском заду смотрят брезгливо, а учителя в школе, которые вот только что восхищались скоростью моего чтения, теряют ко мне интерес, как только я начинаю что-то рассказывать, а потом и вовсе ставят тройки. Не двойки -- все же, кажется, не совсем дура, и из приличной семьи.
Но родители друзей не очень довольны, когда видят своих детей в моей компании, и остаются со мной дружить только самые отважные. Но и они не всегда до конца понимают мою "загадочную душу", и я счастлива, если они прощают мне мои закидоны и остаются.
Да что там, даже родная и любимая бабушка, которая кормит меня пирожками и слушает часами мою чепуху, участливо интересуется, как часто у меня болит голова, и осторожно намекает, что, может быть, не стоит мне так много читать... Да и в школу ходить, наверное, не надо бы.
Потом, с годами, прочитав тысячу книг и таким образом прожив тысячи жизней, я многое наверстаю, научусь понимать людей, и буду даже способна помочь им понять самих себя -- но они меня понимать так и не научатся. Какое счастье -- когда тебя понимают... Или принимают. Или хотя бы слушают и слышат.
В юности встреча с настоящим живым шизофреником напугает, я, боясь показаться "ненормальной" ( чем раньше даже гордилась) замолчу надолго ( кому вообще интересны мои бредни?!). Конечно, друзья, родные, никто этого не заметит, ведь им я могу доверять: даже если не понимают меня, они знают меня. Но не незнакомцы, не малознакомцы, не педагоги, уж тем более не противоположный пол. Не могу связать двух слов -- да что там, не могу вытолкнуть из себя ни слова. Не могу пошевелиться, рядом с любимым человеком меня и вовсе парализует. При этом внутри плещется обида: как же он не видит, какая я... Особенная! Не такая как все... Лучше! Только я могу любить, как в кино, или книгах, или песнях, и стихах. Но губи кривятся, тело сковано, о взгляде в глаза не может быть и речи.
"Не смотрит в глаза -- значит врет!" -- оо, я прекрасно знаю эту фразу, мучаюсь, пытаюсь в разговоре смотреть на собеседника, но под взглядом любой пары глаз тушуюсь, сбиваюсь с мысли, потеют вечно холодные руки, а в голове скачут глупые мысли: в какой глаз лучше смотреть -- в левый или правый?..
Ох, юность... В теле жарко от эротических фантазий, а взгляд не умеет выражать даже искорку интереса. Недаром меня обходят стороной мужчины. Хотя нет, чего это я... Выпив, очевидно, для храбрости, некоторые себе позволяют. Да вот только я то им не позволяю ничего: терпеть не могу пьяных. Запах сигарет, алкоголя, одеколона или даже пота -- слишком сильные запахи. Щетина колется, поцелуи слюняво-мерзкие. Одно разочарование.
Хочется уметь делать хоть что-то кроме чтения и письма. Обожаю театр, занимаюсь в театральной студии. Как занимаюсь -- сижу в зале и наблюдаю за другими. Точно знаю, как надо играть. Режиссер видит это по моим реакциям. Он со мной даже солидарен в этих реакциях. "Выходи на сцену, не бойся!.." И он, как все учителя, быстро теряет ко мне интерес. Я вижу, слышу, я чувствую, я знаю, как надо. Я могу показать другому, как надо. Могу объяснить. Но сама я не сыграю: сковано тело, не выразительно лицо, монотонен голос.
Я вижу это и сейчас, когда пересматриваю сказку, в которой сыграла одну из главных ролей, уже здесь, несколько лет назад. С грустью смотрю. Было весело: я нашла эту сказку, предложила, помогала ставить. Мы делали костюмы и декорации, мы репетировали, мы танцевали и подпевали... Я была по-настоящему счастлива, проживая эту роль на сцене. А потом увидела себя на экране. Вся та кипучая энергия, искрящаяся радость -- все это было внутри меня. Снаружи же осталась та нелепая, сутулая, близорукая девочка с тихим невыразительным голосом. Только уже не девочка.
Век интернета подарил мне ту жизнь, о которой я только мечтать могла в детстве: неиссякаемый источник знаний, люди, которые меня понимают, принимают, слушают ( или читают) и слышат, люди, которые тоже, оказывается, любили те самы книги и фильмы. Возможность общаться, быть самой собой, и в то же время -- лучшей версией себя.
И диагноз, который я "поставила" в момент отчаяния собственному сыну. А потом мужу. И все стало вдруг обретать смысл -- то, что раньше казалось каким-то абсурдом. А потом я наконец сказала вслух и о себе: у меня -- синдром Аспергера.
Конечно, мне никто не поверил. Что ж, я прекрасно адаптировалась, значит. Можно сказать, история успеха. Но она будет для меня такой еще не скоро. Я не знаю, хватит ли у меня сил помочь мужу -- и вообще, если это в чьих либо силах. Но я должна помочь сыну.
А это я. Мне здесь столько же, сколько Фрэнку сейчас.
Нет, я уже давненько что-то такое... Подозревала.
В детстве же знала точно: я -- не такая как все. Иногда это знание пугало, иногда огорчало, чаще же радовало. Обещало мне и судьбу такую... Необычную, не как у всех. А как в книгах вот, или в фильмах, сюжеты которых я воспринимала буквально. И не понимала -- почему же никто, кроме меня не мечтает встать во весь рост под град пуль с барабаном или красным флагом... Не бежит а Америку освобождать негров из рабства, не распевает во все горло, встречая рассвет.
Не понимала, почему воспитатели в детском заду смотрят брезгливо, а учителя в школе, которые вот только что восхищались скоростью моего чтения, теряют ко мне интерес, как только я начинаю что-то рассказывать, а потом и вовсе ставят тройки. Не двойки -- все же, кажется, не совсем дура, и из приличной семьи.
Но родители друзей не очень довольны, когда видят своих детей в моей компании, и остаются со мной дружить только самые отважные. Но и они не всегда до конца понимают мою "загадочную душу", и я счастлива, если они прощают мне мои закидоны и остаются.
Да что там, даже родная и любимая бабушка, которая кормит меня пирожками и слушает часами мою чепуху, участливо интересуется, как часто у меня болит голова, и осторожно намекает, что, может быть, не стоит мне так много читать... Да и в школу ходить, наверное, не надо бы.
Потом, с годами, прочитав тысячу книг и таким образом прожив тысячи жизней, я многое наверстаю, научусь понимать людей, и буду даже способна помочь им понять самих себя -- но они меня понимать так и не научатся. Какое счастье -- когда тебя понимают... Или принимают. Или хотя бы слушают и слышат.
В юности встреча с настоящим живым шизофреником напугает, я, боясь показаться "ненормальной" ( чем раньше даже гордилась) замолчу надолго ( кому вообще интересны мои бредни?!). Конечно, друзья, родные, никто этого не заметит, ведь им я могу доверять: даже если не понимают меня, они знают меня. Но не незнакомцы, не малознакомцы, не педагоги, уж тем более не противоположный пол. Не могу связать двух слов -- да что там, не могу вытолкнуть из себя ни слова. Не могу пошевелиться, рядом с любимым человеком меня и вовсе парализует. При этом внутри плещется обида: как же он не видит, какая я... Особенная! Не такая как все... Лучше! Только я могу любить, как в кино, или книгах, или песнях, и стихах. Но губи кривятся, тело сковано, о взгляде в глаза не может быть и речи.
"Не смотрит в глаза -- значит врет!" -- оо, я прекрасно знаю эту фразу, мучаюсь, пытаюсь в разговоре смотреть на собеседника, но под взглядом любой пары глаз тушуюсь, сбиваюсь с мысли, потеют вечно холодные руки, а в голове скачут глупые мысли: в какой глаз лучше смотреть -- в левый или правый?..
Ох, юность... В теле жарко от эротических фантазий, а взгляд не умеет выражать даже искорку интереса. Недаром меня обходят стороной мужчины. Хотя нет, чего это я... Выпив, очевидно, для храбрости, некоторые себе позволяют. Да вот только я то им не позволяю ничего: терпеть не могу пьяных. Запах сигарет, алкоголя, одеколона или даже пота -- слишком сильные запахи. Щетина колется, поцелуи слюняво-мерзкие. Одно разочарование.
Хочется уметь делать хоть что-то кроме чтения и письма. Обожаю театр, занимаюсь в театральной студии. Как занимаюсь -- сижу в зале и наблюдаю за другими. Точно знаю, как надо играть. Режиссер видит это по моим реакциям. Он со мной даже солидарен в этих реакциях. "Выходи на сцену, не бойся!.." И он, как все учителя, быстро теряет ко мне интерес. Я вижу, слышу, я чувствую, я знаю, как надо. Я могу показать другому, как надо. Могу объяснить. Но сама я не сыграю: сковано тело, не выразительно лицо, монотонен голос.
Я вижу это и сейчас, когда пересматриваю сказку, в которой сыграла одну из главных ролей, уже здесь, несколько лет назад. С грустью смотрю. Было весело: я нашла эту сказку, предложила, помогала ставить. Мы делали костюмы и декорации, мы репетировали, мы танцевали и подпевали... Я была по-настоящему счастлива, проживая эту роль на сцене. А потом увидела себя на экране. Вся та кипучая энергия, искрящаяся радость -- все это было внутри меня. Снаружи же осталась та нелепая, сутулая, близорукая девочка с тихим невыразительным голосом. Только уже не девочка.
Век интернета подарил мне ту жизнь, о которой я только мечтать могла в детстве: неиссякаемый источник знаний, люди, которые меня понимают, принимают, слушают ( или читают) и слышат, люди, которые тоже, оказывается, любили те самы книги и фильмы. Возможность общаться, быть самой собой, и в то же время -- лучшей версией себя.
И диагноз, который я "поставила" в момент отчаяния собственному сыну. А потом мужу. И все стало вдруг обретать смысл -- то, что раньше казалось каким-то абсурдом. А потом я наконец сказала вслух и о себе: у меня -- синдром Аспергера.
Конечно, мне никто не поверил. Что ж, я прекрасно адаптировалась, значит. Можно сказать, история успеха. Но она будет для меня такой еще не скоро. Я не знаю, хватит ли у меня сил помочь мужу -- и вообще, если это в чьих либо силах. Но я должна помочь сыну.
А это я. Мне здесь столько же, сколько Фрэнку сейчас.