Архивная мастерская. О запахах.
Следующее задание, две-три истории, связанные с запахами. У меня пока одна. Сыровато, конечно... На ходу писалось.
Женька потянула на себя тяжелую дверь. Скользнула с морозного воздуха в тепло и замерла на пороге. Дверь, притянутая тугими пружинами, глухо захлопнулась у нее за спиной.
Густой и сладкий аромат манной каши и какао обволакивал Женьку, и она вдруг почувствовала, как стремительно уменьшается в размерах. Стены и потолок будто разбежались от нее в стороны, руки ослабли, ноги налились тяжестью, в глазах защипало. Но плакать было нельзя -- точнее, бесполезно, это она хорошо знала. Она сглотнула плотный комок, который застрял в горле и мешал свободно дышать, и опустила глаза, уже ожидая увидеть толстое пальто в клеточку и черные валенки на своих ногах. Неуклюжее тело, ей не принадлежащее: вот сейчас ее разденут, разуют, достанут из шкафчика красные сандалии с дырочками и отправят в группу...
Валенок и пальто она не увидела. Перед ней стоял маленький мальчик в одном сандалике. Коричневом, с дырочками. Он хмурил бровки и покусывал нижнюю губу.
Помещение моментально приняло нормальные размеры, легкая куртка не стесняла движений и Женька присела перед мальчиком на корточки.
--Привет!
--Пивет! -- мальчик слегка картавил. Он доверчиво посмотрел на Женьку. -- Сандаль потеял. Опять угать будут.
-- Не будут, пойдем, отыщем твой башмак.
Женька взяла его за руку и повела в группу.
Запах манной каши и какао нехотя отступил в кухню, медленно освобождая Женьку от пут неприятных воспоминаний.
Переступая порог младшей группы детского дома она уже не чувствовала себя маленькой беспомощной девочкой. Пусть она была пока не воспитателем, а просто няней, она была взрослой, свободной. Никто не оставит ее здесь на целый день или на все пять, если мама в командировке, никто не накричит, не обидит, не пригрозит вылить ненавистную манную кашу ей за шиворот.
Женька почувствовала даже некую признательность этому нечаянному падению в прошлое. Если уж она, девочка из благополучной семьи, до сих пор помнит этот ужас бессилия и одиночества, обрушивающегося со всей силы на хрупкие детские плечи при одном только аромате казенного завтрака, то как живется им, тем, кто никогда не покидает стены этого учреждения... Об этом не хотелось думать, но она знала, что должна. Теперь это ее забота, часть ее работы.
Женька обвела глазами ряд шкафчиков и весело рассмеялась, разгоняя потянувшихся было снова от них демонов тоски. На одном шкафчике стоял одинокий коричневый сандалик с дырочками.
-- Никто не будет тебя ругать! -- уверенно заявила она, застегивая ремешок сандалика на маленькой ножке. И твердо добавила, глядя в глаза мальчика: -- Никто.
( мне бы ее уверенность!)
Женька потянула на себя тяжелую дверь. Скользнула с морозного воздуха в тепло и замерла на пороге. Дверь, притянутая тугими пружинами, глухо захлопнулась у нее за спиной.
Густой и сладкий аромат манной каши и какао обволакивал Женьку, и она вдруг почувствовала, как стремительно уменьшается в размерах. Стены и потолок будто разбежались от нее в стороны, руки ослабли, ноги налились тяжестью, в глазах защипало. Но плакать было нельзя -- точнее, бесполезно, это она хорошо знала. Она сглотнула плотный комок, который застрял в горле и мешал свободно дышать, и опустила глаза, уже ожидая увидеть толстое пальто в клеточку и черные валенки на своих ногах. Неуклюжее тело, ей не принадлежащее: вот сейчас ее разденут, разуют, достанут из шкафчика красные сандалии с дырочками и отправят в группу...
Валенок и пальто она не увидела. Перед ней стоял маленький мальчик в одном сандалике. Коричневом, с дырочками. Он хмурил бровки и покусывал нижнюю губу.
Помещение моментально приняло нормальные размеры, легкая куртка не стесняла движений и Женька присела перед мальчиком на корточки.
--Привет!
--Пивет! -- мальчик слегка картавил. Он доверчиво посмотрел на Женьку. -- Сандаль потеял. Опять угать будут.
-- Не будут, пойдем, отыщем твой башмак.
Женька взяла его за руку и повела в группу.
Запах манной каши и какао нехотя отступил в кухню, медленно освобождая Женьку от пут неприятных воспоминаний.
Переступая порог младшей группы детского дома она уже не чувствовала себя маленькой беспомощной девочкой. Пусть она была пока не воспитателем, а просто няней, она была взрослой, свободной. Никто не оставит ее здесь на целый день или на все пять, если мама в командировке, никто не накричит, не обидит, не пригрозит вылить ненавистную манную кашу ей за шиворот.
Женька почувствовала даже некую признательность этому нечаянному падению в прошлое. Если уж она, девочка из благополучной семьи, до сих пор помнит этот ужас бессилия и одиночества, обрушивающегося со всей силы на хрупкие детские плечи при одном только аромате казенного завтрака, то как живется им, тем, кто никогда не покидает стены этого учреждения... Об этом не хотелось думать, но она знала, что должна. Теперь это ее забота, часть ее работы.
Женька обвела глазами ряд шкафчиков и весело рассмеялась, разгоняя потянувшихся было снова от них демонов тоски. На одном шкафчике стоял одинокий коричневый сандалик с дырочками.
-- Никто не будет тебя ругать! -- уверенно заявила она, застегивая ремешок сандалика на маленькой ножке. И твердо добавила, глядя в глаза мальчика: -- Никто.
( мне бы ее уверенность!)