"Опозорился, проворовался - в послы!"
Андрей Дмитриевич Сахаров - академик, отец водородной бомбы, трижды Герой Социалистического Труда, ордена Ленина и др., Нобелевская премия. Стал (или всегда был) инакомыслящим; травля, клевета, в 1980-м лишен всех советских наград, несколько лет ссылки, пытки. (Когда объявил голодовку, кгбэшники насильно кормили его через кишку - сильная боль, невыносимое унижение.) Потом его выпустили, потом избрали депутатом парламента (Верховного Совета). Называли совестью нации. Все это произошло в СССР, он родился в СССР и умер в СССР. Теперь, в нашей демократической РФ, человек с такой биографией не прошел бы в парламент ни за что и никогда. Если б можно было оживить хоть на денек - показать ему сегодняшнюю Россию, многопартийную Думу, многопартийную оппозицию… Скорее всего его ужаснула бы не жестокость, царящая в стране снизу доверху (он работал при Сталине, Берии - в более жестокие времена). Ужаснули бы глупость и мелкость, бездарно угробленные заводы, разворованное богатство, крах образования и науки, ничтожество власти и оппозиции, сервильность свободной прессы, подлое и растленное ТВ.
* * * Он умер ровно 20 лет назад. В воскресенье было прощание, в понедельник похороны. Я написал заметку в “Московские новости”, заместитель главного редактора Бандура бросил ее в урну, сказав: “Нас это не интересует”. Я вытащил ее из урны, позвонил главному редактору “Аргументов и фактов” Старкову, он вернул готовый номер “АиФ” из типографии, и кусок моего текста (процентов 40) кое-как воткнули в самую многотиражную тогда газету планеты: 22 139 954 экземпляра.
Вот та публикация.
Глаз нельзя было оторвать от бесконечной череды измученных холодом людей. Шесть часов на морозе. Вошедшие отряхивали шапки. Две уборщицы непрерывно собирали снег и воду с каменного пола. Горькие мысли о тех, кто не смог прилететь, о тех, кто не захотел прийти… И вдруг вопрос: а кто эти - пришедшие? Тут же, у входа на лестнице, я провел самодеятельное социологическое исследование. Вот его результаты.
Задавал два вопроса: год рождения? профессия? Опросил (подряд) 1305 человек. Выяснилось, что родившихся было:
до 1929 г. - 15%
с 1930 до 1939 г. - 30%
с 1940 до 1949 г. - 25%
с 1950 до 1959 г. - 14%
с 1960 до 1969 г. - 12%
с 1970 г. - 3,5%
Старше сорока - 70%.
Всего три с половиной процента моложе двадцати. Были родившиеся в 1905, 1908, 1913-м… Тех, кому крепко за 70, было больше, чем юношества.
инженеров - 33%
научных работников - 23%
преподавателей - 9%
студентов - 7%
врачей - 4%
рабочих - 2%
военных - 1,3%
журналистов - 0,7%
кооператоров (так называли бизнесменов) - 0,5%
По малочисленности не названы режиссеры, актеры, архитекторы, библиотекари, переводчики, юристы и др. Поэтому в сумме нет 100%. Для верной оценки надо бы сравнить с данными о профессиональном составе населения Москвы. Но и так ясно. Шла немолодая интеллигенция. И было ее немало. Она нарушила планы тех, кто решил “уложиться с 13.00 до 17.00”. В 9 вечера я спросил входящих: когда встали в очередь? - Без четверти три, - ответили голоса. - Сколько прошло? - спросил я в 22.00 у генерала, руководившего охраной порядка.
- Нет данных.
- А приблизительно?
- Тысяч 70. И еще тысяч 10 на улице стоят…
Последние прошли около полуночи.
…На следующий день, в понедельник, люди спускались в метро, чтобы ехать в Лужники на гражданскую панихиду. “Станцию “Спортивная” поезд проследует без остановки” - объявлял механический голос. По пустынному Комсомольскому проспекту - ни троллейбусов, ни машин - люди спешили к Лужникам. И, прыгая по ледяным лужам, я вспоминал, как организовывалась “всенародная скорбь” по Суслову, Брежневу, Черненко, как объявлялся национальный траур, подкатывали к учреждениям и заводам комфортабельные автобусы. Невольно думалось и о тех, кто устроил панихиду по Андрею Дмитриевичу на окраине города.
Александр МИНКИН, журналист, г. Москва.
В “Аргументах и фактах” от заметки остались факты (цифры), а выводы не уместились.
Уже тогда была очевидна общественная апатия молодняка. Это был год максимальной политической активности. На митинги в Москве выходило полмиллиона (в тысячу раз больше, чем теперь), а молодых было мало. В городе - много, а на митинге - мало.
Посмотрите еще раз на статистику: больше 65 процентов (две трети!) - инженеры, преподаватели и научные работники. Иных уж нет, а те далече. А тем, кому тогда было двадцать, - теперь сорок. Гражданского сознания у них не прибавилось. Зато прибавилось цинизма и скепсиса: мол, зачем дергаться? - все равно ничего не добьешься. Этот скепсис для человеческого общества, как сепсис - для человеческого организма, отравляет все, в том числе голову. В “АиФ” уместились те, кто пришел. Но, быть может, еще важнее - кто не пришел. Не было никого из гигантской армии чиновников - всех этих бесчисленных паспортисток, ЖЭКов, ведомств, министерств, райжилотделов, собесов, не было партфункционеров - секретарей, помощников, завотделами, замзаворготделами. “Совесть нации? А это что за настойка? На каких ягодах?” Не было милиционеров, кагэбэшников (разве что в штатском, затесались в 2% рабочих). Те, кто тогда не пришел (сейчас им от 40 до 60), - рулят.
* * * В Лужниках грузовик с гробом медленно ехал по льду среди огромной толпы. Люди пропускали этот катафалк и шли за ним. Но не вплотную. За грузовиком шло крепкое оцепление - полукруг энтузиастов, прочно сцепившихся локтями. За ними - вся толпа. А внутри этого полукруга, никем не толкаемый и не заслоняемый, шел Ельцин. Получалось, что он и есть Россия, которая прощается со своей совестью. В грузовике возле гроба на лавке у заднего борта сидела Елена Боннэр, вдова. С немым изумлением она смотрела на главного скорбящего.
Другой главный скорбящий - Горбачев - в Лужники, конечно, не приехал. Ему еще утром доставили тело Сахарова для индивидуального прощания в спокойной обстановке. На панихиде в Лужниках выступал обычный тогдашний набор ораторов: Ельцин; подозрительные, но популярные прокуроры, обещавшие когда-нибудь всё разоблачить; Собчак - воспитатель любимых национальных лидеров (одна Ксюша чего стоит). Была огорожена площадка для дипкорпуса, там было сухо, лежали доски. Простой народ теснился как попало. Рядом в давке, по щиколотку в талой воде, стоял посол Швейцарии - единственный, кто не воспользовался загоном для дипломатов. Видно было, что не политическую миссию выполняет, а просто пришел, по-человечески. Репортаж о похоронах напечатали в Швейцарии и еще где-то. Вдруг пришло мне приглашение в швейцарское посольство на обед. Посол (итальянский швейцарец с замечательной для русского уха фамилией Пьянка) расспрашивал о литературе, о театре, а под конец (потрясающий кофе, ликеры, сигары) объяснил, почему пригласил. Оказывается, его срок в Москве подходил к концу, и он уже знал, что его следующее место работы - Марокко. Во-первых, это было понижение, потому что Марокко против СССР не канало. Во-вторых, Пьянка всю жизнь занимался историей Ватикана, а мечта о Риме уплывала навсегда. И вдруг его вызвал министр иностранных дел Швейцарии и сказал: “Мы знаем, что вам хотелось бы стать послом в Риме, вы едете туда”. - “Спасибо, очень рад, но почему?..” И тут министр показал ему журнал “L’Hebdo” с моей заметкой о похоронах Сахарова, где упоминалось, как посол стоял среди простого народа в ледяной луже. А в Швейцарии главная и максимально ценимая добродетель - скромность. Мы налили еще по одной, и Пьянка сказал: “Ближайшие четыре года резиденция посла Швейцарии в Риме - ваш дом”. Это было потрясающе - на огромной машине со швейцарским флагом (шофер в белых перчатках) ехать в Колизей.
* * * Дело не в сигарах, не в белых перчатках шофера. Тексты, увы, приходится объяснять.
Тогда цензура не позволила сказать прямо: власть и в воскресенье, и в понедельник лишила людей возможности приехать на метро. (Автовладельцев было в разы меньше.) Власть отменила остановки метро и сняла с маршрутов троллейбусы на Комсомольском проспекте, чтобы затруднить людям путь к гробу Сахарова; чтобы пожилые сто раз подумали, пройдут ли они несколько километров по льду; чтоб все, кто колеблется, остались дома. Чтобы людей было поменьше.
Но тогда, в 1989-м, читатели и так поняли, что означают фразы про механический голос, объявляющий “…поезд проследует без остановки”. А теперь нет никакой уверенности, что правильно поймут историю про Пьянку - а-а-а, понятно: кофе, сигары… Нет, это - о мотивах власти. Одна страна назначает человека послом в престижную страну за то, что молча стоял в ледяной луже. Другая страна делает послами тех, кто построил себе дворец за 50 миллионов долларов, украденных из бюджета; или политически грамотно обсчитался на выборах, а потом политически грамотно по ошибке сжег бюллетени; или ограбил пенсионеров и вздул цены на лекарства ради бизнеса жены… Опозорился, проворовался - в послы! - представлять Россию там, где очень хорошо знают (проклятые шпионы!), кем был и какими подвигами прославился новый посол. Аргументы власти при назначении послов у нас и в Швейцарии - разные. Власть наша носит часы, сделанные там, где высшая добродетель - скромность, а ведет себя так, будто высшая добродетель - наглость. В 1989-м разносолы нам были в диковинку. А теперь у нас самих ликеров, сигар и паштетов - …опой жуй. Полно лидеров, вождей, цветет всякое и называет себя элитой. Но вакансия “Совесть нации” остается свободна. Свято место пусто не бывает? Увы, еще как бывает!
Александр МИНКИН.
Данный текст провисел у меня "Вконтакте" более двух лет. За это время не оставлено ни одного комментария. Видимо, это никого не интересует. И да, общая картина в России до сих пор не изменилась.
* * * Он умер ровно 20 лет назад. В воскресенье было прощание, в понедельник похороны. Я написал заметку в “Московские новости”, заместитель главного редактора Бандура бросил ее в урну, сказав: “Нас это не интересует”. Я вытащил ее из урны, позвонил главному редактору “Аргументов и фактов” Старкову, он вернул готовый номер “АиФ” из типографии, и кусок моего текста (процентов 40) кое-как воткнули в самую многотиражную тогда газету планеты: 22 139 954 экземпляра.
Вот та публикация.
- ПРОЩАНИЕ
Глаз нельзя было оторвать от бесконечной череды измученных холодом людей. Шесть часов на морозе. Вошедшие отряхивали шапки. Две уборщицы непрерывно собирали снег и воду с каменного пола. Горькие мысли о тех, кто не смог прилететь, о тех, кто не захотел прийти… И вдруг вопрос: а кто эти - пришедшие? Тут же, у входа на лестнице, я провел самодеятельное социологическое исследование. Вот его результаты.
Задавал два вопроса: год рождения? профессия? Опросил (подряд) 1305 человек. Выяснилось, что родившихся было:
до 1929 г. - 15%
с 1930 до 1939 г. - 30%
с 1940 до 1949 г. - 25%
с 1950 до 1959 г. - 14%
с 1960 до 1969 г. - 12%
с 1970 г. - 3,5%
Старше сорока - 70%.
Всего три с половиной процента моложе двадцати. Были родившиеся в 1905, 1908, 1913-м… Тех, кому крепко за 70, было больше, чем юношества.
инженеров - 33%
научных работников - 23%
преподавателей - 9%
студентов - 7%
врачей - 4%
рабочих - 2%
военных - 1,3%
журналистов - 0,7%
кооператоров (так называли бизнесменов) - 0,5%
По малочисленности не названы режиссеры, актеры, архитекторы, библиотекари, переводчики, юристы и др. Поэтому в сумме нет 100%. Для верной оценки надо бы сравнить с данными о профессиональном составе населения Москвы. Но и так ясно. Шла немолодая интеллигенция. И было ее немало. Она нарушила планы тех, кто решил “уложиться с 13.00 до 17.00”. В 9 вечера я спросил входящих: когда встали в очередь? - Без четверти три, - ответили голоса. - Сколько прошло? - спросил я в 22.00 у генерала, руководившего охраной порядка.
- Нет данных.
- А приблизительно?
- Тысяч 70. И еще тысяч 10 на улице стоят…
Последние прошли около полуночи.
…На следующий день, в понедельник, люди спускались в метро, чтобы ехать в Лужники на гражданскую панихиду. “Станцию “Спортивная” поезд проследует без остановки” - объявлял механический голос. По пустынному Комсомольскому проспекту - ни троллейбусов, ни машин - люди спешили к Лужникам. И, прыгая по ледяным лужам, я вспоминал, как организовывалась “всенародная скорбь” по Суслову, Брежневу, Черненко, как объявлялся национальный траур, подкатывали к учреждениям и заводам комфортабельные автобусы. Невольно думалось и о тех, кто устроил панихиду по Андрею Дмитриевичу на окраине города.
Александр МИНКИН, журналист, г. Москва.
В “Аргументах и фактах” от заметки остались факты (цифры), а выводы не уместились.
Уже тогда была очевидна общественная апатия молодняка. Это был год максимальной политической активности. На митинги в Москве выходило полмиллиона (в тысячу раз больше, чем теперь), а молодых было мало. В городе - много, а на митинге - мало.
Посмотрите еще раз на статистику: больше 65 процентов (две трети!) - инженеры, преподаватели и научные работники. Иных уж нет, а те далече. А тем, кому тогда было двадцать, - теперь сорок. Гражданского сознания у них не прибавилось. Зато прибавилось цинизма и скепсиса: мол, зачем дергаться? - все равно ничего не добьешься. Этот скепсис для человеческого общества, как сепсис - для человеческого организма, отравляет все, в том числе голову. В “АиФ” уместились те, кто пришел. Но, быть может, еще важнее - кто не пришел. Не было никого из гигантской армии чиновников - всех этих бесчисленных паспортисток, ЖЭКов, ведомств, министерств, райжилотделов, собесов, не было партфункционеров - секретарей, помощников, завотделами, замзаворготделами. “Совесть нации? А это что за настойка? На каких ягодах?” Не было милиционеров, кагэбэшников (разве что в штатском, затесались в 2% рабочих). Те, кто тогда не пришел (сейчас им от 40 до 60), - рулят.
* * * В Лужниках грузовик с гробом медленно ехал по льду среди огромной толпы. Люди пропускали этот катафалк и шли за ним. Но не вплотную. За грузовиком шло крепкое оцепление - полукруг энтузиастов, прочно сцепившихся локтями. За ними - вся толпа. А внутри этого полукруга, никем не толкаемый и не заслоняемый, шел Ельцин. Получалось, что он и есть Россия, которая прощается со своей совестью. В грузовике возле гроба на лавке у заднего борта сидела Елена Боннэр, вдова. С немым изумлением она смотрела на главного скорбящего.
Другой главный скорбящий - Горбачев - в Лужники, конечно, не приехал. Ему еще утром доставили тело Сахарова для индивидуального прощания в спокойной обстановке. На панихиде в Лужниках выступал обычный тогдашний набор ораторов: Ельцин; подозрительные, но популярные прокуроры, обещавшие когда-нибудь всё разоблачить; Собчак - воспитатель любимых национальных лидеров (одна Ксюша чего стоит). Была огорожена площадка для дипкорпуса, там было сухо, лежали доски. Простой народ теснился как попало. Рядом в давке, по щиколотку в талой воде, стоял посол Швейцарии - единственный, кто не воспользовался загоном для дипломатов. Видно было, что не политическую миссию выполняет, а просто пришел, по-человечески. Репортаж о похоронах напечатали в Швейцарии и еще где-то. Вдруг пришло мне приглашение в швейцарское посольство на обед. Посол (итальянский швейцарец с замечательной для русского уха фамилией Пьянка) расспрашивал о литературе, о театре, а под конец (потрясающий кофе, ликеры, сигары) объяснил, почему пригласил. Оказывается, его срок в Москве подходил к концу, и он уже знал, что его следующее место работы - Марокко. Во-первых, это было понижение, потому что Марокко против СССР не канало. Во-вторых, Пьянка всю жизнь занимался историей Ватикана, а мечта о Риме уплывала навсегда. И вдруг его вызвал министр иностранных дел Швейцарии и сказал: “Мы знаем, что вам хотелось бы стать послом в Риме, вы едете туда”. - “Спасибо, очень рад, но почему?..” И тут министр показал ему журнал “L’Hebdo” с моей заметкой о похоронах Сахарова, где упоминалось, как посол стоял среди простого народа в ледяной луже. А в Швейцарии главная и максимально ценимая добродетель - скромность. Мы налили еще по одной, и Пьянка сказал: “Ближайшие четыре года резиденция посла Швейцарии в Риме - ваш дом”. Это было потрясающе - на огромной машине со швейцарским флагом (шофер в белых перчатках) ехать в Колизей.
* * * Дело не в сигарах, не в белых перчатках шофера. Тексты, увы, приходится объяснять.
Тогда цензура не позволила сказать прямо: власть и в воскресенье, и в понедельник лишила людей возможности приехать на метро. (Автовладельцев было в разы меньше.) Власть отменила остановки метро и сняла с маршрутов троллейбусы на Комсомольском проспекте, чтобы затруднить людям путь к гробу Сахарова; чтобы пожилые сто раз подумали, пройдут ли они несколько километров по льду; чтоб все, кто колеблется, остались дома. Чтобы людей было поменьше.
Но тогда, в 1989-м, читатели и так поняли, что означают фразы про механический голос, объявляющий “…поезд проследует без остановки”. А теперь нет никакой уверенности, что правильно поймут историю про Пьянку - а-а-а, понятно: кофе, сигары… Нет, это - о мотивах власти. Одна страна назначает человека послом в престижную страну за то, что молча стоял в ледяной луже. Другая страна делает послами тех, кто построил себе дворец за 50 миллионов долларов, украденных из бюджета; или политически грамотно обсчитался на выборах, а потом политически грамотно по ошибке сжег бюллетени; или ограбил пенсионеров и вздул цены на лекарства ради бизнеса жены… Опозорился, проворовался - в послы! - представлять Россию там, где очень хорошо знают (проклятые шпионы!), кем был и какими подвигами прославился новый посол. Аргументы власти при назначении послов у нас и в Швейцарии - разные. Власть наша носит часы, сделанные там, где высшая добродетель - скромность, а ведет себя так, будто высшая добродетель - наглость. В 1989-м разносолы нам были в диковинку. А теперь у нас самих ликеров, сигар и паштетов - …опой жуй. Полно лидеров, вождей, цветет всякое и называет себя элитой. Но вакансия “Совесть нации” остается свободна. Свято место пусто не бывает? Увы, еще как бывает!
Александр МИНКИН.
Данный текст провисел у меня "Вконтакте" более двух лет. За это время не оставлено ни одного комментария. Видимо, это никого не интересует. И да, общая картина в России до сих пор не изменилась.