«Прогулянка кіньми - велика приємність» (частина перша)
Или немного о том, как мы ездили на велосипедах в Сахару, а точнее о тех, кого встретили на дороге.
Хамади и его родственники
«Дошло ли до тебя [Мухаммад,] сказание о почтенных гостях Ибрахима? [О том], как они вошли к нему и сказали: «Мир!»?
Он ответил: «Мир, люди незнакомые!». Потом он пошел к своим домочадцам и вернулся с жирным теленком. Он поднес его к
ним и спросил: «Не отведаете ли?»
(Коран, 51: 24-27).
Бедуин Хамади живет на перекрестке. Тридцать километров до Матматы, тридцать до Эль-Хамы, семьдесят - до Дуза, сотни три - если никуда не сворачивать от трубы нефтепровода - до ливийской границы.
Хамади - мужик зажиточный и хозяйственный. У него есть жена, три собаки, несколько овец, большая бочка на колесах с надписью «Cafe», и собственно кафе у него тоже есть. Заведение хоть и небольшое, но очень значительное - маленький кружочек с надписью «Café Jelili» обозначен на всех более-менее приличных картах Туниса. Под кружочком на карте предполагаются следующие предметы: плетень с навесом, каменный сарай, в котором находится кафе, маленький дом, в котором живут Хамади и его жена, бочка с водой, синий кусок фанеры с надписью «Café Jelili», мелкая домашняя живность и беззубый родственник хозяина, который ничего не говорит и все время смеется. Хочу заметить, что несмотря на пафосность и известность, всякие парижские рестораны вроде «Максима» на карте Франции собственными кружочками не обозначены.
Мы приехали на перекресток вымотанные жарой и семью десятками километров пути из Дуза по этой жаре. Когда мы добрались до тени под навесом и потянулись к своей воде, теплой и противной, перед нами возник человек, похожий на Армена Джигарханяна. Он жестом показал не пить воду, и через две минуты принес чай и лепешки. Когда мы все выпили, он принес еще. Так повторилось несколько раз. Только потом он с нами заговорил.
Прошло два часа, жара потихоньку спадала. Я второй раз безнадежно проигрывал Хамади в шахматы. Беззубый родственник сидел рядом и смеялся чуть сильнее обычного, глядя на то, как быстро я расстаюсь с фигурами на доске. Когда никаких шансов у меня не осталось, Хамади сказал, что его родственники пасут скот неподалеку и спросил, не хотим ли мы поехать в гости к бедуинам.
Мы сказали «да», и уже через час тряслись в кузове неубиваемого грузовика ISUZU. Мимо, подпрыгивая, неслась Сахара, солнце медленно катилось за горизонт, родственник Хамади сидел рядом со мной и смеялся.
Становище бедуинов - две большие черные палатки, загон для овец, еще одна палатка поодаль. Человек семь мужиков разного возраста, две женщины и пацаненок лет двух-трех.
Нам улыбаются все, кроме родственника Хамади, который вовсю смеется, и отрезанной овечьей головы, лежащей возле входа в палатку - ей сегодня не до нас. Просят пройти внутрь, в мужскую половину жилища. Снимаем обувь, рассаживаемся. Хозяева садятся напротив, мы рассматриваем друг друга. Сидим молча - мы не говорим по-арабски, хозяева не говорят по-французски. Вся надежда на Хамади - он объясняет старшим мужчинам, кто мы такие есть, они одобрительно кивают, и беседа сдвигается с мертвой точки. Мы выясняем, что бедуинские дети ходят в школу («конечно, а как же?!»), что древние японские грузовики годами не ломаются в Сахаре, что на ужин будет кускус и что погода в этом году так себе. Бедуины узнают, что Украина - это где-то между Россией и Польшей, что в Украине тоже есть мусульмане, что верблюды у нас есть, хотя и немного, но зато полно овец, и что в Австралии тоже есть пустыня («мы не были, но Сахара по-любому больше» - хозяева в ответ снисходительно улыбаются - «а то!»). Вопрос об Австралии наводит на мысль, что наши новые знакомые не слишком точно представляют себе расстояние между Россией и Польшей. Хотя, что нового можем мы рассказать бедуинам о расстояниях…
Тем временем темнеет, овец на ночь возвращают в загон. Хозяева зажигают керосиновую лампу, с женской половины палатки приносят кускус и чай. Хозяйский пацаненок приблизительно раз в полминуты с воем перелазит из женской половины жилища в мужскую и залазит мне на голову. Я каждый раз аккуратно его стряхиваю, пока тот не успел угнездиться, и пересаживаю обратно. Всем весело, родственник Хамади смеется громче всех.
На прощанье идем знакомиться с обитателями стоящей в стороне третьей палатки. Навстречу вываливает толпа «заробітчан», среди которых выделяется худой мужик в очках и зеленой ветровке - натурально, советский интеллигент начала 80х, труженник НИИ, только что с «картошки» или какого-нибудь турслета. Мужик называет английским язык, на котором он с нами говорит, а говорит он много - ухо выхватывает из потока слова «ракеты», «Сталин», «Брежнев» и фразу, которую можно перевести как «вы не думайте, мы тоже смотрим новости по телевизору». Мы тихо хихикаем по поводу новостей, родственник Хамади громко смеется. Становится совсем темно.
Через час мы снова возле Cafe Jelili, расчищаем от камней место для палатки во дворе. Неожиданно, с лопатой в руках, к нам присоединяется жена Хамади - никакие уговоры и попытки отобрать лопату у женщины не помогают, она за пять минут откидывает в сторону все, что может помешать нам спать. Когда палатка установлена, женщина с лопатой спрашивает, сколько туда помещается человек. На корявом французском, собрав в кулак все обаяние, я сообщаю: «это палатка для двоих». Озадачив нас вопросом «а на троих?», жена Хамади, смеясь, уходит в дом. С лежанки под навесом машет рукой беззубый родственник - он тоже смеется.
Утро получилось тихим и ясным. По радио читали Коран, ветер дул туда, куда мы хотели, Хамади поил нас чаем и кормил лепешками. Часов в восемь, сфотографировавшись и попрощавшись с хозяевами, мы поехали дальше на Юг.
Через полчаса ветер повернется и станет дуть нам в лоб так, что велосипед даже с горки придется с большими усилиями пинать педалями. Поднимется песок, он будет везде - в глазах, волосах, во рту, в закрытых на молнию карманах. Мы с большим трудом проедем против ветра тридцать километров до колодца Бир-Солтан и станем там пересиживать непогоду.
(далі буде)
Хамади и его родственники
«Дошло ли до тебя [Мухаммад,] сказание о почтенных гостях Ибрахима? [О том], как они вошли к нему и сказали: «Мир!»?
Он ответил: «Мир, люди незнакомые!». Потом он пошел к своим домочадцам и вернулся с жирным теленком. Он поднес его к
ним и спросил: «Не отведаете ли?»
(Коран, 51: 24-27).
Бедуин Хамади живет на перекрестке. Тридцать километров до Матматы, тридцать до Эль-Хамы, семьдесят - до Дуза, сотни три - если никуда не сворачивать от трубы нефтепровода - до ливийской границы.
Хамади - мужик зажиточный и хозяйственный. У него есть жена, три собаки, несколько овец, большая бочка на колесах с надписью «Cafe», и собственно кафе у него тоже есть. Заведение хоть и небольшое, но очень значительное - маленький кружочек с надписью «Café Jelili» обозначен на всех более-менее приличных картах Туниса. Под кружочком на карте предполагаются следующие предметы: плетень с навесом, каменный сарай, в котором находится кафе, маленький дом, в котором живут Хамади и его жена, бочка с водой, синий кусок фанеры с надписью «Café Jelili», мелкая домашняя живность и беззубый родственник хозяина, который ничего не говорит и все время смеется. Хочу заметить, что несмотря на пафосность и известность, всякие парижские рестораны вроде «Максима» на карте Франции собственными кружочками не обозначены.
Мы приехали на перекресток вымотанные жарой и семью десятками километров пути из Дуза по этой жаре. Когда мы добрались до тени под навесом и потянулись к своей воде, теплой и противной, перед нами возник человек, похожий на Армена Джигарханяна. Он жестом показал не пить воду, и через две минуты принес чай и лепешки. Когда мы все выпили, он принес еще. Так повторилось несколько раз. Только потом он с нами заговорил.
Прошло два часа, жара потихоньку спадала. Я второй раз безнадежно проигрывал Хамади в шахматы. Беззубый родственник сидел рядом и смеялся чуть сильнее обычного, глядя на то, как быстро я расстаюсь с фигурами на доске. Когда никаких шансов у меня не осталось, Хамади сказал, что его родственники пасут скот неподалеку и спросил, не хотим ли мы поехать в гости к бедуинам.
Мы сказали «да», и уже через час тряслись в кузове неубиваемого грузовика ISUZU. Мимо, подпрыгивая, неслась Сахара, солнце медленно катилось за горизонт, родственник Хамади сидел рядом со мной и смеялся.
Становище бедуинов - две большие черные палатки, загон для овец, еще одна палатка поодаль. Человек семь мужиков разного возраста, две женщины и пацаненок лет двух-трех.
Нам улыбаются все, кроме родственника Хамади, который вовсю смеется, и отрезанной овечьей головы, лежащей возле входа в палатку - ей сегодня не до нас. Просят пройти внутрь, в мужскую половину жилища. Снимаем обувь, рассаживаемся. Хозяева садятся напротив, мы рассматриваем друг друга. Сидим молча - мы не говорим по-арабски, хозяева не говорят по-французски. Вся надежда на Хамади - он объясняет старшим мужчинам, кто мы такие есть, они одобрительно кивают, и беседа сдвигается с мертвой точки. Мы выясняем, что бедуинские дети ходят в школу («конечно, а как же?!»), что древние японские грузовики годами не ломаются в Сахаре, что на ужин будет кускус и что погода в этом году так себе. Бедуины узнают, что Украина - это где-то между Россией и Польшей, что в Украине тоже есть мусульмане, что верблюды у нас есть, хотя и немного, но зато полно овец, и что в Австралии тоже есть пустыня («мы не были, но Сахара по-любому больше» - хозяева в ответ снисходительно улыбаются - «а то!»). Вопрос об Австралии наводит на мысль, что наши новые знакомые не слишком точно представляют себе расстояние между Россией и Польшей. Хотя, что нового можем мы рассказать бедуинам о расстояниях…
Тем временем темнеет, овец на ночь возвращают в загон. Хозяева зажигают керосиновую лампу, с женской половины палатки приносят кускус и чай. Хозяйский пацаненок приблизительно раз в полминуты с воем перелазит из женской половины жилища в мужскую и залазит мне на голову. Я каждый раз аккуратно его стряхиваю, пока тот не успел угнездиться, и пересаживаю обратно. Всем весело, родственник Хамади смеется громче всех.
На прощанье идем знакомиться с обитателями стоящей в стороне третьей палатки. Навстречу вываливает толпа «заробітчан», среди которых выделяется худой мужик в очках и зеленой ветровке - натурально, советский интеллигент начала 80х, труженник НИИ, только что с «картошки» или какого-нибудь турслета. Мужик называет английским язык, на котором он с нами говорит, а говорит он много - ухо выхватывает из потока слова «ракеты», «Сталин», «Брежнев» и фразу, которую можно перевести как «вы не думайте, мы тоже смотрим новости по телевизору». Мы тихо хихикаем по поводу новостей, родственник Хамади громко смеется. Становится совсем темно.
Через час мы снова возле Cafe Jelili, расчищаем от камней место для палатки во дворе. Неожиданно, с лопатой в руках, к нам присоединяется жена Хамади - никакие уговоры и попытки отобрать лопату у женщины не помогают, она за пять минут откидывает в сторону все, что может помешать нам спать. Когда палатка установлена, женщина с лопатой спрашивает, сколько туда помещается человек. На корявом французском, собрав в кулак все обаяние, я сообщаю: «это палатка для двоих». Озадачив нас вопросом «а на троих?», жена Хамади, смеясь, уходит в дом. С лежанки под навесом машет рукой беззубый родственник - он тоже смеется.
Утро получилось тихим и ясным. По радио читали Коран, ветер дул туда, куда мы хотели, Хамади поил нас чаем и кормил лепешками. Часов в восемь, сфотографировавшись и попрощавшись с хозяевами, мы поехали дальше на Юг.
Через полчаса ветер повернется и станет дуть нам в лоб так, что велосипед даже с горки придется с большими усилиями пинать педалями. Поднимется песок, он будет везде - в глазах, волосах, во рту, в закрытых на молнию карманах. Мы с большим трудом проедем против ветра тридцать километров до колодца Бир-Солтан и станем там пересиживать непогоду.
(далі буде)