Внутренние партии в КПСС и портрет перестройки
Как вспомнишь, какие проблемы тогда были, и сравнишь - какие же сейчас у нас благословенные, сытые и прямо-таки скучные (даже после СВО) времена! Свидетели сами забывают, а др. и не знали, и питают фантастические представления о советском прошлом.
+ Наконец-то найден тот передаточный ремень от партии к народу, и это не Советы, как думают некоторые, а рядовая партийная масса, в отличие от аппарата, который и был настоящей партией.
Эти брильянты я нашел в
АКАДЕМИЯ НАУК СССР.
СОЦИАЛИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ. Дискуссионная трибуна( сборник статей ) Часть 2. Москва, 1990. https://vas-s-al.livejournal.com/1017535.html
[комментарии мои]
А.Крон
…Теперь надо уяснить, почему аппарат терпит такого беспокойного генсека.
Здесь придется остановиться на любопытном симбиозе, который имеет место между всяким советским генсеком и аппаратом. Аппарат не идейно, аппарат не лично, аппарат словесно верен генсеку. То есть что бы генсек ни говорил, аппарат будет повторять это слово в слово как истину в последней инстанции. Вернее, истина как раз тут ни при чем. Истина может интересовать заурядного интеллигента: «А я не согласен. А я против». Поэтому интеллигентов и нет в аппарате. Там профессионалы. Высокого класса. Которые узнают друг друга именно по этому свойству. В этом плане чем несуразнее идея, выданная генсеком, тем лучше: «Ты можешь повторять всё это? Значит, ты свой». Это обеспечивает спайку аппарата и его единство при любых изменениях политики.
Чувство опасности никогда не покидало аппарат, но эти люди знали, что пока они вместе, с ними ничего не случится. Генсек играет здесь совершенно особую, надчеловеческую роль. Это символ единства. Больного, полумертвого, как Брежнева, его будут вытаскивать на трибуну на изумление всего белого света, который не понимает тайного смысла этого действа. Это не Брежнев там на трибуне. Это символ. Символ единства. Его нельзя снять. Генсека нельзя снять. Сними его - и по всему зданию поползут трещины. Генсек должен сотворить нечто уж вовсе немыслимое, угрожающее всей номенклатуре, чтоб его решились снять. В этом смысле советский строй был и остается в высшей степени авторитарным.
Однако с приходом Горбачева генсеко-аппаратной идиллии пришел конец: аппарат по-прежнему верен Горбачеву, поэтому Горбачев сохраняет всё могущество коммунистического генсека, но он использует это могущество для частичного подрыва позиций аппарата.
Аппарат дезориентирован, его лихорадит. Вся его выучка, его инстинкт не позволяют ему действовать против генсека, но и нынешнюю неопределенность терпеть ему невыносимо. Настолько, что ему сейчас, может быть, всё равно, куда двигаться - назад, к сталинизму, или вперед, с Горбачевым, к реформам, но при одном условии: чтоб его руководящая позиция оставалась при нем…
______________
С.А.Марков
Для того чтобы обозначить возможные выходы из положения, в котором оказался Советский Союз, надо попробовать уяснить себе специфику ситуации. Строгая тоталитарная система с ее жестким контролем сверху начала размываться в конце 50-х годов под лозунгом «Больше доверия кадрам». Характерно, что, по многим воспоминаниям, партийные чиновники не боялись и искренне симпатизировали Брежневу, и он всегда поддерживал их, когда они ошибались. Тем более велика разница между Хрущевым и Сталиным. К концу 70-х контроль сверху почти исчез. Учитывая, что контроля за управляющими снизу у нас практически не было никогда, мы оказались в беспрецедентной ситуации: бесконтрольность управляющих сопровождалась тем, что объект их управления не был их собственностью, его (и даже часть от него) нельзя было продать, обменять, передать по наследству. В результате «кадры» оказались без стимулов к развитию подвластного им производства, а в условиях товарно-денежных отношений в сфере распределения и круговой номенклатурной поруки (крупные чиновники, совершавшие даже и уголовные преступления, чаще всего получали почетную дипломатическую должность, в худшем случае - относительно большую пенсию) эти кадры бросились грабить страну. Тащили всё [не знаю про "кадры", а рабочие точно тащили], что могли, а так как и было-то немного [? не в том дело], то очень скоро обозначился развал экономики. Кроме того, все остальные страны рванулись вперед, используя достижения НТП, а к консервативности сверхогосударствленной экономики СССР добавилась полная бесконтрольность управляющих.
Результат стал осознаваться все более ясно: I) такое отставание в технологии делало невозможным в перспективе поддержание военно-стратегического паритета; 2) приостановился рост жизненного уровня и даже началось его снижение, что вызывало растущее недовольство населения; 3) рост коррупции и теневой экономики влекли за собой возникновение и распространение организованной преступности, то есть появление новых центров власти; 4) рост крупных состояний и распространение нетрудовых доходов фактически прикончили остатки трудовой морали. На честно работающего окружающие смотрели как на юродивого. Расширение и углубление сферы денежных отношений и стремительно увеличивавшийся разрыв между декларациями и реальностью глубоко дискредитировали веру в коммунистические идеалы. Сейчас от нее отпало подавляющее большинство граждан страны, в том числе и членов КПСС и ВЛКСМ. Более того, под влиянием высокого уровня жизни западных стран все больше людей стали считать коммунистические идеалы не просто несбыточными, а неверными, мешающими развитию общества, незаметно переходя тем самым с индифферентных на антикоммунистические позиции. Сейчас эти люди вышли из тени и активно проповедуют идеалы капитализма; 5) бесконтрольность бюрократии привела также к параличу власти, когда принятые ЦК и Советом Министров решения не выполнялись почти на 100%; 6) общее смягчение нравов, рост образованности и расширение международных контактов привели к возрождению [?? к перепроизводству] интеллигенции, представители которой все более настойчиво в самых разных формах выступали за гуманизацию общественных отношений. Крайним крылом этого движения была борьба диссидентов за права человека. В условиях нарастающего кризиса эти взгляды пользовались все большим сочувствием среди населения. Кроме того, преследование инакомыслящих осложняло экономические контакты с Западом, в которые все более активно втягивалась советская экономика для того, чтобы компенсировать падение жизненного уровня за счет продажи нефти и других природных ресурсов. Мощным стимулом к расширению международных контактов служило и другое обстоятельство. Растущие аппетиты коррумпированных чиновников и дельцов теневой экономики не мог удовлетворить ассортимент предлагаемых советской легкой промышленностью товаров [он вообще никого не мог удовлетворить]. Ну и, понятно, почти любой чиновник мог заключить убыточную для государства 10-миллионную сделку, если сам выигрывал при этом тысячу рублей...
Итак, все эти недостатки все чаще фиксировались руководством, и с начала 80-х годов развернулась ожесточенная борьба за власть между апологетами застоя и сторонниками перемен под лозунгом «ускорения социально-экономического развития». За перемены в той или иной форме и степени выступали Андропов, Устинов, Громыко, Горбачев, Лигачев, Рыжков, Шеварднадзе. Борьба закончила с изгнанием из Политбюро на спецпенсию Романова и Гришина [помнят ли еще наши брежневисты (один) их славные имена?]. Чтобы расширить путь для «ускорения», было решено многое поменять в обществе. Так возник лозунг «перестройки».
...Вопрос встал ребром: всем было ясно, что надо усиливать контроль, но ... контроль сверху или снизу? Госприемка или оптовый рынок, то есть государственный или рыночный контроль за качеством - за чем будущее? Продолжать 70-летний эксперимент по построению эффективной государственной экономики ... или пока закончить его? Возрождение социалистических идеалов или свобода мнений [?? что совпадает] - что обладает большей ценностью для советского народа? Дисциплина или демократия, ответственность перед вышестоящими или перед подчиненными - на что должен быть сделан упор в работе с кадрами? Борьба вокруг этих вопросов вспыхнула со всей остротой в конце 1986 года, пленум откладывался три раза, во главе группировок встали Горбачев и Лигачев, в результате январский пленум 1987 года стал поворотным пунктом в развитии страны: был взят курс на демократизацию, рынок, свободу мнений. Перестройка, какой мы ее знаем, началась.
Однако все принимавшиеся решения носили половинчатый, компромиссный и декларативный характер и не затрагивали существа ни экономики, ни политической системы. Что этому способствовало?
1. Длительная совместная борьба представителей партий «демократии» и «дисциплины» [фракций Горбачева и Лигачева] с брежневистами [врагами всяких перемен], ибо за долгие годы застоя на всех иерархических уровнях были подготовлены настолько косные, безинициативные и эгоистически ориентированные кадры, что результатом большинства перетрясок была замена одного брежневиста на другого. И этот аппарат яростно сопротивлялся любым изменениям и этим сплачивал обе фракции.
2. Явно просматривалось стремление «не раскачать лодку» и «диалектически совместить» активность народа и неучастие его в выборах высшего руководства, плюрализм мнений и однопартийность, рынок и отсутствие сверхвысокиx доходов.
...
1. Что же происходит сейчас? Все зафиксированные выше симптомы кризиса сохранились и даже углубились. К ним прибавились и новые:
1) Дефицит охватил новые области - исчезли утюги, холодильники и даже такие элементарные товары, как сахар, мыло, что вызывает особенное раздражение населения.
Резко усилилось социальное расслоение. На фоне падения реального уровня жизни большинства стремительное обогащение элементарно предприимчивых людей создает у многих ощущение роста социальной несправедливости. Причем сейчас деньгами можно пользоваться более открыто и свободно. Кто-то получает сверхдоходы (по советским масштабам) и реализует их, а большинство только смотрит на это, испытывая ежедневные затруднения в элементарных вещах и констатируя нарастание этих трудностей. Из-за этого стремительно растет социальная напряженность в обществе, падает авторитет руководства, люди озлоблены и никому не верят. Некоторые опросы в центральном регионе показывают, что КПСС пользуется авторитетом у 1/10 населения, неформальные политические организации - примерно у такой же части. Это значит, что подавляющее большинство не верит никому.
2) Долгие годы в стране нарастала интернационализация [?? унификация в смысле русификации], не включающая в себя национальное, а отвергающая его. Естественной расплатой за это является всплеск национального самосознания, зачастую в асоциальных и недемократических формах. Характерны ограничения для инородцев в Прибалтике и ограничения автономии малых народов в Грузии и Азербайджане. На фоне замороженных национальных противоречий и роста социальной напряженности оттепель не могла не привести к взрыву межнациональных конфликтов. Уже неоднократно пролилась кровь. Военное положение, погромы, блокада, разгон войсками демонстраций, «всеобщее вооружение народа», лагеря беженцев и всеобщие политические стачки буквально в течение года стали реальностью многих регионов страны.
3) Явно обозначился рост преступности и вширь, и вглубь - всё более профессиональной, жестокой, всё лучше оснащенной техникой и оружием, цены на которое всё время растут на черном рынке. Главной причиной этого является падение авторитета власти и ее дееспособности в условиях уничтоженной трудовой морали.
4) Трудящиеся всё более чувствуют вкус к забастовкам. Надо учитывать, что ни рабочие, ни администрация не умеют решать конфликты путем переговоров и компромиссов, профсоюзы защищают интересы не персонала, а администрации. Прибавьте сюда рост недоверия к властям, идеологическую дезориентацию и падение жизненного уровня, и вы сможете смело прогнозировать, что страну в ближайшее время ждут новые взрывы забастовок, большей частью эк. характера: дайте денег, мыла, мяса, квартир.
А что в это время происходит в КПСС?
Она традиционно состоит из двух больших частей. Внутренняя партия (в терминологии Оруэлла), так называемая малая номенклатура [аппарат, ганьбу (кит.)], управляет страной, пользуется полутайными кастовыми привилегиями. Во времена Сталина она несла всю полноту ответственности. Потом - управление плюс привилегии, плюс безответственность. Мы уже говорили о стратегическом параличе власти в период застоя, когда нарастили коррупция, мафиозность власти и происходила, я бы сказал, ее феодализация, а с определенного периода начался и процесс первоначального накопления капитала.
Часть аппаратчиков, боясь волеизъявления народа, не любящего номенклатуру (выборы в марте 1989 г. не оставили на этот счет никаких иллюзий) и пытаясь сохранить свои привилегии, уповает на власть сильной руки, строго идеологически выверенную дисциплину, укрепление позиций государства. Они хотят взять хорошее (для них) и из сталинизма, и из «застоя», не понимая, что это невозможно, что новое издание сталинизма будет еще ужаснее и что одной из его первых жертв будет нынешняя номенклатура, слабая и ненавистная.
Другая часть, зараженная либерализмом, устремляется к социал-демократическому идеалу.
Третья часть, коррумпированные элементы, боится и сильной руки, и демократизации, последней, однако, меньше, ибо она требует развития рынка и предпринимательства и допускает коррупцию в том смысле, что не может с ней справиться окончательно.
Большинство же аппарата не желает и боится любого контроля, стремится любой ценой сохранить свои, в общем-то, скудные привилегии и саботирует любые преобразования, уповая, что всё вернется на "круги своя". Это наиболее серые, безинициативные, привыкшие к исполнению распоряжений, невежественные и консервативные кадры, этакие партийные обыватели. Их боги - начальство и стабильность (точнее - неизменность, серость), а сейчас эти боги явно поругались между собой. [! это перекликается с приведенной вначале ст. А.Крона] ЦК КПСС призывает к инициативе, демократии, гласности - и поэтому они стали его ненавидеть и бояться. Но, "к счастью", этот ЦК еще не сделал ничего серьезного и, они надеются, никогда не сделает, "не дураки же они - рубить сук, на котором сидят". Пересидеть смутные времена - вот программа действий большинства аппарата.
Теперь о внешней массовой партии. Существуют две крайние точки зрения на этот счет. С одной стороны, некоторые вообще не выделяют внутреннюю и внешнюю партии: мол, партократия, т. е. все коммунисты несут ответственность перед своим народом за совершенные партией преступления. С другой стороны, полагают, что внешняя давно слилась с народом и выделяется из него только формально. В пример приводится позиция рядовых польских коммунистов по отношению к «Солидарности».
Прежде всего надо заметить, что рядовые коммунисты не пользуются никакими привилегиями, кроме потенциальной возможности попасть в номенклатуру. Нельзя, однако, забывать и о том, что члены внешней партии являются главной опорой власти номенклатуры. Собственно, внешняя партия и формировалась как такая массовая опора.
Здесь самое время разобраться, кто и по каким причинам вступал в КПСС в период застоя.
1) В КПСС состоит большая часть интеллигенции и специалистов, вступившая туда из прагматических соображений. Сделав это, они уже заключили сделку с совестью, но у них не хватило моральной нечистоплотности для участия в крысиных схватках за номенклатурные местечки, хотя часть из них, иногда и случайно, как люди с хорошими организационными способностями, попала на низшие ступени номенклатурной иерархии... В подавляющем большинстве это западники, сторонники плюрализма, потенциальные социал-демократы или даже либеральные или христианские демократы. А многие уже давно осознали себя убежденными антикоммунистами [!!!].
2) Многие вступали и по идейным соображениям. Это убежденные коммунисты, ленинцы, государственники. Чаще всего - невежественные, ограниченные люди, ибо только слепец мог не заметить, что КПСС периода застоя - антиленинская организация. Достаточно почитать «Государство и революцию». Те, кто понимали это и были коммунистами-ленинцами, начинали бороться за чистоту идеалов. Они либо исключались из КПСС, либо разочаровывались в своих идеалах, часто и то, и другое. Поэтому убежденные члены КПСС, как правило, не в состоянии сделать элементарных логических выводов. На публичных дискуссиях хорошо видно, как трудно коммунистам защищать свои коммунистические идеалы, ведь это делают либо брежневисты, либо очень ограниченные люди. Коммунистом-ленинцем значительно проще было быть вне КПСС. Именно эти люди сейчас создают то тут, то там коммунистические микропартии (трудящихся, труда, ленинцев, истинных и т. д.). Надо, конечно, добавить, что были и такие, кто таил в себе неприятие брежневщины, они и сейчас большей частью таятся и очень осторожно выступают с критикой правого уклона. Это могут быть и неглупые люди, но все-таки это как бы ненастоящие коммунисты-ленинцы, ибо они боялись выступить против режима. Что же касается тех, кто вступал в КПСС в 60-70-е годы для того, чтобы под руководством Леонида Ильича Брежнева строить коммунизм, - что сказать о них? Несчастные люди. А может быть, счастливые, ибо не осознали себя еще личностями [не подвергают всё сомнению] и не знают свойственных личности мучений? Есть и еще один момент. Дело в том, что такую безличностную [некритичную к действительности] стадию прошли все мы, ибо такими нас формировала жизнь «по товарищу Брежневу». И быть таким не стыдно, стыдно так остаться. Характерно, что почти все социал-демократы, эсдеки и другие начинали свое мировоззренческое движение с критики существующего с ленинских позиций, подобно тому, как в средние века любые новые движения неизбежно принимали вид ересей.
3) Основная часть членов КПСС была вовлечена туда почти насильно, по уговорам, это большей частью рядовые рабочие и служащие. Именно они выполняли главную функцию внешней партии - быть социальной опорой режима, ее массовой подкоркой, и от них требовалось лишь одно: предельный социальный конформизм, полное приятие и безоговорочная поддержка всего существующего. Самый распространенный газетный штамп того времени - «чувство всеобщего и полного удовлетворения». Таким образом, большинство внешней партии - это организованные сверху конформисты, любовно собранные вместе. Именно они, про себя ругаясь, платили членские взносы, скучали на собраниях и голосовали, не зная, за что. Пропагандировали любой бред. Боялись начальства и «любили» его. Знали, что «все врут», и верили каждому слову, летевшему сверху. Именно эта инертная, но стабильная, безинициативная, но управляемая, безличностная масса служила массовой опорой эпохи застоя.
Таково было наследство, полученное Горбачевым от Брежнева. Как же повели себя члены партии сейчас? Кстати, внешне кажется, что расклад во внешней партии такой же, как и во внутренней: левые - государственники, правые (еще раз повторяю, что такое деление условно и используется за неимением нового) - плюралисты, господствующий центр - болото. Общая картина такова ввиду объективного расклада объективных же возможностей развития: из «застоя» к контролю сверху или снизу. Играют же эти силы по-разному. Во внутренней партии (не беря высшее руководство - Политбюро) центр господствует, имеет свои интересы: сохранение привилегий и на этой основе номенклатурного единства. Поэтому он активно сопротивляется любым преобразованиям. Фланги же, борясь друг с другом и с брежневистами, боятся самоопределиться, ибо существует жесткая установка на сохранение единства КПСС как сверхценность.
Во внешней партии «болото» не имеет привилегий, поэтому не имеет и собственных интересов и мечтает сейчас только об одном - бежать из КПСС, залечь в это бурное время на дно, однако боится репрессий за это. Поэтому то тут, то там слышатся сейчас требования: разрешить свободный выход из КПСС. Казалось бы, разве кто мешает: пиши заявление, выходи. Но нет, на самом деле они требуют другого - чтобы руководство громогласно и ясно заявило, дало вниз команду, что наказывать за это не будут. Тогда из КПСС сразу выйдет половина, а может быть, и больше. Наверху это понимают.
С одной стороны, это хорошо, КПСС освободится от огромного балласта, который мешает любым нововведениям, ибо боится всего нового. С другой стороны, народ ведь не будет разбираться в этих тонкостях. Если бегут из КПСС, значит, во-первых, плохая организация, а во-вторых, уже разваливается. Кроме того, у руководства КПСС, видимо, все еще существует иллюзия (а, как мы уже отметили, сознание современных наших руководителей слабо соотносится с современным уровнем обществознания), будто бы можно рядовым коммунистам всё хорошенько растолковать, воодушевить их смелыми и хорошими планами, развязать руки для активности - и они бросятся выполнять хорошие (и правда неплохие иногда!) указания хороших (если иметь в виду Горбачева, и правда хорошего) руководителей. А партия не просыпается. Что делать? Еще лучше растолковывать, больше воодушевлять, ликвидировать плохие инструкции, ввести альтернативные выборы, посоветовать беспартийным нажать на своих партийцев! И что будет? Большинство будет по-прежнему, но с еще большей тоской (так как заставляют больше работать, обкладывают уже со всех сторон, требуют делать выбор и проявлять инициативу - кого? сливки конформизма!), ждать разрешения уйти в частную спокойную жизнь и уповать на аппарат: дескать, мы их выбрали, пусть они и претворяют линию партии как надо. А у тех лозунг, как мы помним, пересидеть смутные времена, не запятнав себя никакой активностью.
А фланги - им растолковывать и воодушевлять не надо, они уже всё для себя решили (самоопределились) и готовы бороться - прежде всего друг с другом. Фракционность! Внутренние склоки вместо единой борьбы во благо перестройки. А руководство так хотело, чтобы всё было хорошо. Но мало чего-либо хотеть, мало даже к этому стремиться, надо знать. Впрочем, я об этом уже говорил.
Каково отличие флангов во внутренней и внешней партиях? Прежде всего, во внешней они более ярко выражены. Аппаратчики боятся самоопределиться, рядовые - нет. Справа мы видим, что во главе многих общественных самодеятельных движений, выступающих против монополии КПСС на власть, стоят члены КПСС. Некоторые опросы показывают, что коммунисты чаще, чем беспартийные, причиной кризиса считают весь советский общественный строй. В Москве и Ленинграде образовались зародыши фракций: у правых - партийный клуб и Совещание секретарей первичных партийных организаций, у левых - ассоциация научного коммунизма и большинство членов Объединенного фронта трудящихся.
...
На смену хаосу приходят железные режимы. Чем больше хаоса, тем больше "железа". Чем более общество теряет элементов структуры, тем более жесткая структура необходима для возвращения общества в структурированное состояние. [мы недооцениваем либерализм Путина, впрочем, то ли еще будет]
...
...Общенациональные народные фронты. Это общественные движения, которые уже существуют в Прибалтике, Закавказье, Украине, Белоруссии, Узбекистане, а в Прибалтике и Закавказье они уже диктуют власти свои условия и в результате республиканских выборов, видимо, получат большинство в Верховных советах своих республик. Эти движения поддерживаются почти всеми общественными группами, которые и представлены там. Происхождение власти и ее легитимация: борьба всего народа против засилья в республиках марионеточной коррумпированной бюрократии. Объединяющая идея: национальное возрождение. Власть местных компартий пока держится в однонациональных республиках только на поддержке центра. Там, где имеются крупные инонациональные группы, которые не могут быть представлены в таких движениях из-за чуждости объединяющей идее, компартии могут удержать власть, только балансируя между движениями местными и республиканскими.
На окраинах консолидация народа вокруг движений типа Народного фронта облегчена существованием идеи национального возрождения. Судьба же страны будет решаться, понятно, в России. Здесь национальную карту разыграть сложнее. Конечно, русская культура и национальное самосознание разорялись не меньше, чем, предположим, грузинская или литовская [?? бгг!!!]. Но: 1) К идее национального возрождения с самого начала примазались реакционные до патологии группы типа «Памяти», причем против русского национализма в такой его (неосталинистской и имперской) форме выступили все демократически ориентированные силы. 2) Национальное возрождение на окраинах принимает такую зримую и понятную форму, как возрождение языка и символики... 3) Великие нации вообще не очень заботятся о своих национальных особенностях, так как никогда не испытывали страха их утраты.
...Действительно, требования демократии слышны, казалось бы, всюду. Она понятна, имеет наглядные формы: многопартийность, свободные выборы, свобода печати, собраний, союзов. Она имеет и ярко выраженных противников: вездесущих и злонамеренных «бюрократов», что также очень важно для эмоционального восприятия идеи массами. Но, если присмотреться, идея демократии популярна прежде всего среди интеллигенции, а широкие слои населения пока не так уж ею заражены. Во-первых, с демократией у нас по традиции связываются не только преимущества, но инедостатки: некомпетентность, анархия, слабость власти, а значит - рост злоупотреблений и преступности. Во-вторых, власть в России всегда обладала священным (амбивалентно: почитание плюс ненависть) ореолом. «Кто будет править, мой сосед Петька, что ли?» Всё это связано с длительной авторитарной традицией. В-третьих, демократия, да и свобода вообще, требуют большого труда, и любой человек, кроме того, что он стремится к свободе, бежит от нее, передоверяет свою свободу другому. А советский человек - тем более, ибо у него-то уж совсем нет навыков свободы и труда по реализации демократии. А часто нет времени и сил, которые все уходят на изнурительную борьбу с нищетой.
В результате идея демократии опускается до своей убогой формы: демократия поддержки (несопротивление или молчаливая поддержка власти), в лучшем случае - до плебисцитарной демократии (участие только в выборах - лидера прежде всего). Вот и получается, что даже умеренное демократическое движение снизу породит не столько демократию, сколько массовое движение - организацию с ярко выраженным лидером и его соратниками - «апостолами».
...В КПСС уже существуют предпосылки образования фракций: I) исключительно широкий спектр мнений среди ее членов, и - чем дальше, тем больше - цвета этого спектра будут проявляться все более интенсивно; 2) в руководстве явное различие мнений по фундаментальным вопросам, и потому появление фракций может ускориться через открытую поддержку рядовыми членами КПСС различных лидеров; 3) многие члены партии уже работают в различных неформальных политических группировках. Так, например, в Москве коммунисты - участники клубов демократического направления (читай: западнически-либерального) уже год назад создали московский партклуб. Ленинцы являются ядром ОФТ (ассоциация научного коммунизма).
Руководство КПСС, судя по всему, не осознает неизбежность и прогрессивность фракционности, возможно, испытывая гнет идеологического фетиша “единства партии”, освященного родоначальником КПСС - Лениным, духовным наследником которого полагали себя инициаторы перестройки. Многих пугает, что выбор такого сценария со временем приведет к превращению фракций в партии. Действительно, это неизбежно, как неизбежна сама многопартийность в нормально развивающемся обществе. Ведь в любом обществе существуют разные варианты развития, и эти варианты представлены своими сторонниками, объединенными в группы и отстаивающими свою точку зрения. Это и есть партии, которые, таким образом, существуют в любом развивающемся обществе. Речь лишь идет о том, как происходит борьба между ними: цивилизованно, по закону или по закону кулака, джунглей и аппаратных интриг. То есть легальная многопартийность неизбежна для любого цивилизованного общества. А сейчас вопрос стоит так: «Из какой организации-движения со временем выделятся партии: из КПСС или какой-нибудь другой?»
_______________
// Итак, КПСС (+ функционеры ВЛКСМ) была не партией и не коммунстической организацией, а организацией для всех и всяческих общественных активистов и единым каналом для любой легальной активности (+ те, кто никакой активности не хотел, но она была им навязана). Ничего удивительного, что в ней участвовали как идейные коммунисты, так и антикоммунисты, лишь бы соблюдались внешние ритуалы идеологического единства. У нас сейчас неизменно потешаются над бывшей партийностью прибалтийский и укро-националистов, но претензии надо предъявлять не им, а тем, кто их принимал, а по сути - всем общественным условиям тех лет гнилого застоя.
Потом появились т.н. «неформалы», т.е. нормальные самодеятельные общественные организации, сильно раздражавшие власть.
А вот образчик общего состояния умов тех лет:
Мигранян А.М.
...Мне кажется, однако, что нынешний паритет нам даже ценой чрезвычайного напряжения всех наших материальных и интеллектуальных ресурсов сохранить не удастся. Если учесть, что с каждым новым витком гонки водружений в технологическую орбиту для обслуживания военной машины вовлекаются всё новые отрасли промышленности, требующие высокого уровня качества и точности продукции, то можно сказать, что усиливающийся научный и технико-технологический разрыв между нашей страной и Западом в целом не может не отразиться на военной сфере, так как неминуемо возникнет угроза качественного разрыва на решающих направлениях развития военной техники.
Но даже не в этом главное значение внешнего вызова. Мне кажется, что если даже нам удастся сохранить относительный паритет с Западом в военной сфере ценой всё больших и невыносимых для мирного времени усилий и издержек, то всё равно не удастся приостановить усиливающийся разрыв в доходах, в сфере производительности труда, производства предметов потребления и продовольствия, в сфере услуг. Всё это в совокупности может привести к тому, что на Западе возникнут (уже возникают) другой образ жизни, другая система потребностей, другое отношение к себе, к жизни, обществу и природе, формирующиеся на иной научной и технико-технологической основе. А это будет означать, что мы уже никогда не догоним уходящий поезд совершенно иной, незнакомой для советского человека цивилизации. Именно этот момент имел в виду М.С. Горбачев, когда, выступая перед студентами, подчеркнул необходимость преодоления не отдельных элементов отставания в сфере экономики и техники, а преодоления возможного цивилизационного разрыва между СССР и Западом. Так что, не прибегнув к радикальной модернизации, мы рискуем вернуться к допетровским временам, попутно похоронив все усилия и достижения многих поколений людей в нашей стране, отдавших жизнь за то, чтобы способствовать преодолению культурного, научно-технического и цивилизационного разрыва, чтобы стать вровень со всеми другими другими европейскими странами, чтобы в единой семье народов творить будущее человечества.
_______________
// Т.е. Запад на коне, а мы внизу и отстали навсегда. Каким же чудом всё перевернулось?
Тут важно отметить позицию наших современных левых - они до сих пор в той ментальности: скорее склонны отрицать такой переворот, их профессия - критика своего правительства. Они изучают марксизм, но неспособны применять его. Никто из них не верит ни в какое «загнивание» и общий кризис капитализма.
А очередное обострение этого общего кризиса на носу - сильнейший социальный, демографический кризис глобального капитализма. Звоночки звенят с 2008 г.
Настоящий противник для любого общества не снаружи, а внутри - социальные «мины», которые только растут и не лечатся.
И марксизм мог бы научить левых, что ничего постоянное капитализму не свойственно: ни постоянный рост, ни упадок, ни выход на плато. Он движется рывками - это его нормальное движение. Нет цивилизационного разрыва, и даже третий мир догоняет. Отсюда и переворот.
+ Наконец-то найден тот передаточный ремень от партии к народу, и это не Советы, как думают некоторые, а рядовая партийная масса, в отличие от аппарата, который и был настоящей партией.
Эти брильянты я нашел в
АКАДЕМИЯ НАУК СССР.
СОЦИАЛИЗМ И ДЕМОКРАТИЯ. Дискуссионная трибуна( сборник статей ) Часть 2. Москва, 1990. https://vas-s-al.livejournal.com/1017535.html
[комментарии мои]
А.Крон
…Теперь надо уяснить, почему аппарат терпит такого беспокойного генсека.
Здесь придется остановиться на любопытном симбиозе, который имеет место между всяким советским генсеком и аппаратом. Аппарат не идейно, аппарат не лично, аппарат словесно верен генсеку. То есть что бы генсек ни говорил, аппарат будет повторять это слово в слово как истину в последней инстанции. Вернее, истина как раз тут ни при чем. Истина может интересовать заурядного интеллигента: «А я не согласен. А я против». Поэтому интеллигентов и нет в аппарате. Там профессионалы. Высокого класса. Которые узнают друг друга именно по этому свойству. В этом плане чем несуразнее идея, выданная генсеком, тем лучше: «Ты можешь повторять всё это? Значит, ты свой». Это обеспечивает спайку аппарата и его единство при любых изменениях политики.
Чувство опасности никогда не покидало аппарат, но эти люди знали, что пока они вместе, с ними ничего не случится. Генсек играет здесь совершенно особую, надчеловеческую роль. Это символ единства. Больного, полумертвого, как Брежнева, его будут вытаскивать на трибуну на изумление всего белого света, который не понимает тайного смысла этого действа. Это не Брежнев там на трибуне. Это символ. Символ единства. Его нельзя снять. Генсека нельзя снять. Сними его - и по всему зданию поползут трещины. Генсек должен сотворить нечто уж вовсе немыслимое, угрожающее всей номенклатуре, чтоб его решились снять. В этом смысле советский строй был и остается в высшей степени авторитарным.
Однако с приходом Горбачева генсеко-аппаратной идиллии пришел конец: аппарат по-прежнему верен Горбачеву, поэтому Горбачев сохраняет всё могущество коммунистического генсека, но он использует это могущество для частичного подрыва позиций аппарата.
Аппарат дезориентирован, его лихорадит. Вся его выучка, его инстинкт не позволяют ему действовать против генсека, но и нынешнюю неопределенность терпеть ему невыносимо. Настолько, что ему сейчас, может быть, всё равно, куда двигаться - назад, к сталинизму, или вперед, с Горбачевым, к реформам, но при одном условии: чтоб его руководящая позиция оставалась при нем…
______________
С.А.Марков
Для того чтобы обозначить возможные выходы из положения, в котором оказался Советский Союз, надо попробовать уяснить себе специфику ситуации. Строгая тоталитарная система с ее жестким контролем сверху начала размываться в конце 50-х годов под лозунгом «Больше доверия кадрам». Характерно, что, по многим воспоминаниям, партийные чиновники не боялись и искренне симпатизировали Брежневу, и он всегда поддерживал их, когда они ошибались. Тем более велика разница между Хрущевым и Сталиным. К концу 70-х контроль сверху почти исчез. Учитывая, что контроля за управляющими снизу у нас практически не было никогда, мы оказались в беспрецедентной ситуации: бесконтрольность управляющих сопровождалась тем, что объект их управления не был их собственностью, его (и даже часть от него) нельзя было продать, обменять, передать по наследству. В результате «кадры» оказались без стимулов к развитию подвластного им производства, а в условиях товарно-денежных отношений в сфере распределения и круговой номенклатурной поруки (крупные чиновники, совершавшие даже и уголовные преступления, чаще всего получали почетную дипломатическую должность, в худшем случае - относительно большую пенсию) эти кадры бросились грабить страну. Тащили всё [не знаю про "кадры", а рабочие точно тащили], что могли, а так как и было-то немного [? не в том дело], то очень скоро обозначился развал экономики. Кроме того, все остальные страны рванулись вперед, используя достижения НТП, а к консервативности сверхогосударствленной экономики СССР добавилась полная бесконтрольность управляющих.
Результат стал осознаваться все более ясно: I) такое отставание в технологии делало невозможным в перспективе поддержание военно-стратегического паритета; 2) приостановился рост жизненного уровня и даже началось его снижение, что вызывало растущее недовольство населения; 3) рост коррупции и теневой экономики влекли за собой возникновение и распространение организованной преступности, то есть появление новых центров власти; 4) рост крупных состояний и распространение нетрудовых доходов фактически прикончили остатки трудовой морали. На честно работающего окружающие смотрели как на юродивого. Расширение и углубление сферы денежных отношений и стремительно увеличивавшийся разрыв между декларациями и реальностью глубоко дискредитировали веру в коммунистические идеалы. Сейчас от нее отпало подавляющее большинство граждан страны, в том числе и членов КПСС и ВЛКСМ. Более того, под влиянием высокого уровня жизни западных стран все больше людей стали считать коммунистические идеалы не просто несбыточными, а неверными, мешающими развитию общества, незаметно переходя тем самым с индифферентных на антикоммунистические позиции. Сейчас эти люди вышли из тени и активно проповедуют идеалы капитализма; 5) бесконтрольность бюрократии привела также к параличу власти, когда принятые ЦК и Советом Министров решения не выполнялись почти на 100%; 6) общее смягчение нравов, рост образованности и расширение международных контактов привели к возрождению [?? к перепроизводству] интеллигенции, представители которой все более настойчиво в самых разных формах выступали за гуманизацию общественных отношений. Крайним крылом этого движения была борьба диссидентов за права человека. В условиях нарастающего кризиса эти взгляды пользовались все большим сочувствием среди населения. Кроме того, преследование инакомыслящих осложняло экономические контакты с Западом, в которые все более активно втягивалась советская экономика для того, чтобы компенсировать падение жизненного уровня за счет продажи нефти и других природных ресурсов. Мощным стимулом к расширению международных контактов служило и другое обстоятельство. Растущие аппетиты коррумпированных чиновников и дельцов теневой экономики не мог удовлетворить ассортимент предлагаемых советской легкой промышленностью товаров [он вообще никого не мог удовлетворить]. Ну и, понятно, почти любой чиновник мог заключить убыточную для государства 10-миллионную сделку, если сам выигрывал при этом тысячу рублей...
Итак, все эти недостатки все чаще фиксировались руководством, и с начала 80-х годов развернулась ожесточенная борьба за власть между апологетами застоя и сторонниками перемен под лозунгом «ускорения социально-экономического развития». За перемены в той или иной форме и степени выступали Андропов, Устинов, Громыко, Горбачев, Лигачев, Рыжков, Шеварднадзе. Борьба закончила с изгнанием из Политбюро на спецпенсию Романова и Гришина [помнят ли еще наши брежневисты (один) их славные имена?]. Чтобы расширить путь для «ускорения», было решено многое поменять в обществе. Так возник лозунг «перестройки».
...Вопрос встал ребром: всем было ясно, что надо усиливать контроль, но ... контроль сверху или снизу? Госприемка или оптовый рынок, то есть государственный или рыночный контроль за качеством - за чем будущее? Продолжать 70-летний эксперимент по построению эффективной государственной экономики ... или пока закончить его? Возрождение социалистических идеалов или свобода мнений [?? что совпадает] - что обладает большей ценностью для советского народа? Дисциплина или демократия, ответственность перед вышестоящими или перед подчиненными - на что должен быть сделан упор в работе с кадрами? Борьба вокруг этих вопросов вспыхнула со всей остротой в конце 1986 года, пленум откладывался три раза, во главе группировок встали Горбачев и Лигачев, в результате январский пленум 1987 года стал поворотным пунктом в развитии страны: был взят курс на демократизацию, рынок, свободу мнений. Перестройка, какой мы ее знаем, началась.
Однако все принимавшиеся решения носили половинчатый, компромиссный и декларативный характер и не затрагивали существа ни экономики, ни политической системы. Что этому способствовало?
1. Длительная совместная борьба представителей партий «демократии» и «дисциплины» [фракций Горбачева и Лигачева] с брежневистами [врагами всяких перемен], ибо за долгие годы застоя на всех иерархических уровнях были подготовлены настолько косные, безинициативные и эгоистически ориентированные кадры, что результатом большинства перетрясок была замена одного брежневиста на другого. И этот аппарат яростно сопротивлялся любым изменениям и этим сплачивал обе фракции.
2. Явно просматривалось стремление «не раскачать лодку» и «диалектически совместить» активность народа и неучастие его в выборах высшего руководства, плюрализм мнений и однопартийность, рынок и отсутствие сверхвысокиx доходов.
...
1. Что же происходит сейчас? Все зафиксированные выше симптомы кризиса сохранились и даже углубились. К ним прибавились и новые:
1) Дефицит охватил новые области - исчезли утюги, холодильники и даже такие элементарные товары, как сахар, мыло, что вызывает особенное раздражение населения.
Резко усилилось социальное расслоение. На фоне падения реального уровня жизни большинства стремительное обогащение элементарно предприимчивых людей создает у многих ощущение роста социальной несправедливости. Причем сейчас деньгами можно пользоваться более открыто и свободно. Кто-то получает сверхдоходы (по советским масштабам) и реализует их, а большинство только смотрит на это, испытывая ежедневные затруднения в элементарных вещах и констатируя нарастание этих трудностей. Из-за этого стремительно растет социальная напряженность в обществе, падает авторитет руководства, люди озлоблены и никому не верят. Некоторые опросы в центральном регионе показывают, что КПСС пользуется авторитетом у 1/10 населения, неформальные политические организации - примерно у такой же части. Это значит, что подавляющее большинство не верит никому.
2) Долгие годы в стране нарастала интернационализация [?? унификация в смысле русификации], не включающая в себя национальное, а отвергающая его. Естественной расплатой за это является всплеск национального самосознания, зачастую в асоциальных и недемократических формах. Характерны ограничения для инородцев в Прибалтике и ограничения автономии малых народов в Грузии и Азербайджане. На фоне замороженных национальных противоречий и роста социальной напряженности оттепель не могла не привести к взрыву межнациональных конфликтов. Уже неоднократно пролилась кровь. Военное положение, погромы, блокада, разгон войсками демонстраций, «всеобщее вооружение народа», лагеря беженцев и всеобщие политические стачки буквально в течение года стали реальностью многих регионов страны.
3) Явно обозначился рост преступности и вширь, и вглубь - всё более профессиональной, жестокой, всё лучше оснащенной техникой и оружием, цены на которое всё время растут на черном рынке. Главной причиной этого является падение авторитета власти и ее дееспособности в условиях уничтоженной трудовой морали.
4) Трудящиеся всё более чувствуют вкус к забастовкам. Надо учитывать, что ни рабочие, ни администрация не умеют решать конфликты путем переговоров и компромиссов, профсоюзы защищают интересы не персонала, а администрации. Прибавьте сюда рост недоверия к властям, идеологическую дезориентацию и падение жизненного уровня, и вы сможете смело прогнозировать, что страну в ближайшее время ждут новые взрывы забастовок, большей частью эк. характера: дайте денег, мыла, мяса, квартир.
А что в это время происходит в КПСС?
Она традиционно состоит из двух больших частей. Внутренняя партия (в терминологии Оруэлла), так называемая малая номенклатура [аппарат, ганьбу (кит.)], управляет страной, пользуется полутайными кастовыми привилегиями. Во времена Сталина она несла всю полноту ответственности. Потом - управление плюс привилегии, плюс безответственность. Мы уже говорили о стратегическом параличе власти в период застоя, когда нарастили коррупция, мафиозность власти и происходила, я бы сказал, ее феодализация, а с определенного периода начался и процесс первоначального накопления капитала.
Часть аппаратчиков, боясь волеизъявления народа, не любящего номенклатуру (выборы в марте 1989 г. не оставили на этот счет никаких иллюзий) и пытаясь сохранить свои привилегии, уповает на власть сильной руки, строго идеологически выверенную дисциплину, укрепление позиций государства. Они хотят взять хорошее (для них) и из сталинизма, и из «застоя», не понимая, что это невозможно, что новое издание сталинизма будет еще ужаснее и что одной из его первых жертв будет нынешняя номенклатура, слабая и ненавистная.
Другая часть, зараженная либерализмом, устремляется к социал-демократическому идеалу.
Третья часть, коррумпированные элементы, боится и сильной руки, и демократизации, последней, однако, меньше, ибо она требует развития рынка и предпринимательства и допускает коррупцию в том смысле, что не может с ней справиться окончательно.
Большинство же аппарата не желает и боится любого контроля, стремится любой ценой сохранить свои, в общем-то, скудные привилегии и саботирует любые преобразования, уповая, что всё вернется на "круги своя". Это наиболее серые, безинициативные, привыкшие к исполнению распоряжений, невежественные и консервативные кадры, этакие партийные обыватели. Их боги - начальство и стабильность (точнее - неизменность, серость), а сейчас эти боги явно поругались между собой. [! это перекликается с приведенной вначале ст. А.Крона] ЦК КПСС призывает к инициативе, демократии, гласности - и поэтому они стали его ненавидеть и бояться. Но, "к счастью", этот ЦК еще не сделал ничего серьезного и, они надеются, никогда не сделает, "не дураки же они - рубить сук, на котором сидят". Пересидеть смутные времена - вот программа действий большинства аппарата.
Теперь о внешней массовой партии. Существуют две крайние точки зрения на этот счет. С одной стороны, некоторые вообще не выделяют внутреннюю и внешнюю партии: мол, партократия, т. е. все коммунисты несут ответственность перед своим народом за совершенные партией преступления. С другой стороны, полагают, что внешняя давно слилась с народом и выделяется из него только формально. В пример приводится позиция рядовых польских коммунистов по отношению к «Солидарности».
Прежде всего надо заметить, что рядовые коммунисты не пользуются никакими привилегиями, кроме потенциальной возможности попасть в номенклатуру. Нельзя, однако, забывать и о том, что члены внешней партии являются главной опорой власти номенклатуры. Собственно, внешняя партия и формировалась как такая массовая опора.
Здесь самое время разобраться, кто и по каким причинам вступал в КПСС в период застоя.
1) В КПСС состоит большая часть интеллигенции и специалистов, вступившая туда из прагматических соображений. Сделав это, они уже заключили сделку с совестью, но у них не хватило моральной нечистоплотности для участия в крысиных схватках за номенклатурные местечки, хотя часть из них, иногда и случайно, как люди с хорошими организационными способностями, попала на низшие ступени номенклатурной иерархии... В подавляющем большинстве это западники, сторонники плюрализма, потенциальные социал-демократы или даже либеральные или христианские демократы. А многие уже давно осознали себя убежденными антикоммунистами [!!!].
2) Многие вступали и по идейным соображениям. Это убежденные коммунисты, ленинцы, государственники. Чаще всего - невежественные, ограниченные люди, ибо только слепец мог не заметить, что КПСС периода застоя - антиленинская организация. Достаточно почитать «Государство и революцию». Те, кто понимали это и были коммунистами-ленинцами, начинали бороться за чистоту идеалов. Они либо исключались из КПСС, либо разочаровывались в своих идеалах, часто и то, и другое. Поэтому убежденные члены КПСС, как правило, не в состоянии сделать элементарных логических выводов. На публичных дискуссиях хорошо видно, как трудно коммунистам защищать свои коммунистические идеалы, ведь это делают либо брежневисты, либо очень ограниченные люди. Коммунистом-ленинцем значительно проще было быть вне КПСС. Именно эти люди сейчас создают то тут, то там коммунистические микропартии (трудящихся, труда, ленинцев, истинных и т. д.). Надо, конечно, добавить, что были и такие, кто таил в себе неприятие брежневщины, они и сейчас большей частью таятся и очень осторожно выступают с критикой правого уклона. Это могут быть и неглупые люди, но все-таки это как бы ненастоящие коммунисты-ленинцы, ибо они боялись выступить против режима. Что же касается тех, кто вступал в КПСС в 60-70-е годы для того, чтобы под руководством Леонида Ильича Брежнева строить коммунизм, - что сказать о них? Несчастные люди. А может быть, счастливые, ибо не осознали себя еще личностями [не подвергают всё сомнению] и не знают свойственных личности мучений? Есть и еще один момент. Дело в том, что такую безличностную [некритичную к действительности] стадию прошли все мы, ибо такими нас формировала жизнь «по товарищу Брежневу». И быть таким не стыдно, стыдно так остаться. Характерно, что почти все социал-демократы, эсдеки и другие начинали свое мировоззренческое движение с критики существующего с ленинских позиций, подобно тому, как в средние века любые новые движения неизбежно принимали вид ересей.
3) Основная часть членов КПСС была вовлечена туда почти насильно, по уговорам, это большей частью рядовые рабочие и служащие. Именно они выполняли главную функцию внешней партии - быть социальной опорой режима, ее массовой подкоркой, и от них требовалось лишь одно: предельный социальный конформизм, полное приятие и безоговорочная поддержка всего существующего. Самый распространенный газетный штамп того времени - «чувство всеобщего и полного удовлетворения». Таким образом, большинство внешней партии - это организованные сверху конформисты, любовно собранные вместе. Именно они, про себя ругаясь, платили членские взносы, скучали на собраниях и голосовали, не зная, за что. Пропагандировали любой бред. Боялись начальства и «любили» его. Знали, что «все врут», и верили каждому слову, летевшему сверху. Именно эта инертная, но стабильная, безинициативная, но управляемая, безличностная масса служила массовой опорой эпохи застоя.
Таково было наследство, полученное Горбачевым от Брежнева. Как же повели себя члены партии сейчас? Кстати, внешне кажется, что расклад во внешней партии такой же, как и во внутренней: левые - государственники, правые (еще раз повторяю, что такое деление условно и используется за неимением нового) - плюралисты, господствующий центр - болото. Общая картина такова ввиду объективного расклада объективных же возможностей развития: из «застоя» к контролю сверху или снизу. Играют же эти силы по-разному. Во внутренней партии (не беря высшее руководство - Политбюро) центр господствует, имеет свои интересы: сохранение привилегий и на этой основе номенклатурного единства. Поэтому он активно сопротивляется любым преобразованиям. Фланги же, борясь друг с другом и с брежневистами, боятся самоопределиться, ибо существует жесткая установка на сохранение единства КПСС как сверхценность.
Во внешней партии «болото» не имеет привилегий, поэтому не имеет и собственных интересов и мечтает сейчас только об одном - бежать из КПСС, залечь в это бурное время на дно, однако боится репрессий за это. Поэтому то тут, то там слышатся сейчас требования: разрешить свободный выход из КПСС. Казалось бы, разве кто мешает: пиши заявление, выходи. Но нет, на самом деле они требуют другого - чтобы руководство громогласно и ясно заявило, дало вниз команду, что наказывать за это не будут. Тогда из КПСС сразу выйдет половина, а может быть, и больше. Наверху это понимают.
С одной стороны, это хорошо, КПСС освободится от огромного балласта, который мешает любым нововведениям, ибо боится всего нового. С другой стороны, народ ведь не будет разбираться в этих тонкостях. Если бегут из КПСС, значит, во-первых, плохая организация, а во-вторых, уже разваливается. Кроме того, у руководства КПСС, видимо, все еще существует иллюзия (а, как мы уже отметили, сознание современных наших руководителей слабо соотносится с современным уровнем обществознания), будто бы можно рядовым коммунистам всё хорошенько растолковать, воодушевить их смелыми и хорошими планами, развязать руки для активности - и они бросятся выполнять хорошие (и правда неплохие иногда!) указания хороших (если иметь в виду Горбачева, и правда хорошего) руководителей. А партия не просыпается. Что делать? Еще лучше растолковывать, больше воодушевлять, ликвидировать плохие инструкции, ввести альтернативные выборы, посоветовать беспартийным нажать на своих партийцев! И что будет? Большинство будет по-прежнему, но с еще большей тоской (так как заставляют больше работать, обкладывают уже со всех сторон, требуют делать выбор и проявлять инициативу - кого? сливки конформизма!), ждать разрешения уйти в частную спокойную жизнь и уповать на аппарат: дескать, мы их выбрали, пусть они и претворяют линию партии как надо. А у тех лозунг, как мы помним, пересидеть смутные времена, не запятнав себя никакой активностью.
А фланги - им растолковывать и воодушевлять не надо, они уже всё для себя решили (самоопределились) и готовы бороться - прежде всего друг с другом. Фракционность! Внутренние склоки вместо единой борьбы во благо перестройки. А руководство так хотело, чтобы всё было хорошо. Но мало чего-либо хотеть, мало даже к этому стремиться, надо знать. Впрочем, я об этом уже говорил.
Каково отличие флангов во внутренней и внешней партиях? Прежде всего, во внешней они более ярко выражены. Аппаратчики боятся самоопределиться, рядовые - нет. Справа мы видим, что во главе многих общественных самодеятельных движений, выступающих против монополии КПСС на власть, стоят члены КПСС. Некоторые опросы показывают, что коммунисты чаще, чем беспартийные, причиной кризиса считают весь советский общественный строй. В Москве и Ленинграде образовались зародыши фракций: у правых - партийный клуб и Совещание секретарей первичных партийных организаций, у левых - ассоциация научного коммунизма и большинство членов Объединенного фронта трудящихся.
...
На смену хаосу приходят железные режимы. Чем больше хаоса, тем больше "железа". Чем более общество теряет элементов структуры, тем более жесткая структура необходима для возвращения общества в структурированное состояние. [мы недооцениваем либерализм Путина, впрочем, то ли еще будет]
...
...Общенациональные народные фронты. Это общественные движения, которые уже существуют в Прибалтике, Закавказье, Украине, Белоруссии, Узбекистане, а в Прибалтике и Закавказье они уже диктуют власти свои условия и в результате республиканских выборов, видимо, получат большинство в Верховных советах своих республик. Эти движения поддерживаются почти всеми общественными группами, которые и представлены там. Происхождение власти и ее легитимация: борьба всего народа против засилья в республиках марионеточной коррумпированной бюрократии. Объединяющая идея: национальное возрождение. Власть местных компартий пока держится в однонациональных республиках только на поддержке центра. Там, где имеются крупные инонациональные группы, которые не могут быть представлены в таких движениях из-за чуждости объединяющей идее, компартии могут удержать власть, только балансируя между движениями местными и республиканскими.
На окраинах консолидация народа вокруг движений типа Народного фронта облегчена существованием идеи национального возрождения. Судьба же страны будет решаться, понятно, в России. Здесь национальную карту разыграть сложнее. Конечно, русская культура и национальное самосознание разорялись не меньше, чем, предположим, грузинская или литовская [?? бгг!!!]. Но: 1) К идее национального возрождения с самого начала примазались реакционные до патологии группы типа «Памяти», причем против русского национализма в такой его (неосталинистской и имперской) форме выступили все демократически ориентированные силы. 2) Национальное возрождение на окраинах принимает такую зримую и понятную форму, как возрождение языка и символики... 3) Великие нации вообще не очень заботятся о своих национальных особенностях, так как никогда не испытывали страха их утраты.
...Действительно, требования демократии слышны, казалось бы, всюду. Она понятна, имеет наглядные формы: многопартийность, свободные выборы, свобода печати, собраний, союзов. Она имеет и ярко выраженных противников: вездесущих и злонамеренных «бюрократов», что также очень важно для эмоционального восприятия идеи массами. Но, если присмотреться, идея демократии популярна прежде всего среди интеллигенции, а широкие слои населения пока не так уж ею заражены. Во-первых, с демократией у нас по традиции связываются не только преимущества, но инедостатки: некомпетентность, анархия, слабость власти, а значит - рост злоупотреблений и преступности. Во-вторых, власть в России всегда обладала священным (амбивалентно: почитание плюс ненависть) ореолом. «Кто будет править, мой сосед Петька, что ли?» Всё это связано с длительной авторитарной традицией. В-третьих, демократия, да и свобода вообще, требуют большого труда, и любой человек, кроме того, что он стремится к свободе, бежит от нее, передоверяет свою свободу другому. А советский человек - тем более, ибо у него-то уж совсем нет навыков свободы и труда по реализации демократии. А часто нет времени и сил, которые все уходят на изнурительную борьбу с нищетой.
В результате идея демократии опускается до своей убогой формы: демократия поддержки (несопротивление или молчаливая поддержка власти), в лучшем случае - до плебисцитарной демократии (участие только в выборах - лидера прежде всего). Вот и получается, что даже умеренное демократическое движение снизу породит не столько демократию, сколько массовое движение - организацию с ярко выраженным лидером и его соратниками - «апостолами».
...В КПСС уже существуют предпосылки образования фракций: I) исключительно широкий спектр мнений среди ее членов, и - чем дальше, тем больше - цвета этого спектра будут проявляться все более интенсивно; 2) в руководстве явное различие мнений по фундаментальным вопросам, и потому появление фракций может ускориться через открытую поддержку рядовыми членами КПСС различных лидеров; 3) многие члены партии уже работают в различных неформальных политических группировках. Так, например, в Москве коммунисты - участники клубов демократического направления (читай: западнически-либерального) уже год назад создали московский партклуб. Ленинцы являются ядром ОФТ (ассоциация научного коммунизма).
Руководство КПСС, судя по всему, не осознает неизбежность и прогрессивность фракционности, возможно, испытывая гнет идеологического фетиша “единства партии”, освященного родоначальником КПСС - Лениным, духовным наследником которого полагали себя инициаторы перестройки. Многих пугает, что выбор такого сценария со временем приведет к превращению фракций в партии. Действительно, это неизбежно, как неизбежна сама многопартийность в нормально развивающемся обществе. Ведь в любом обществе существуют разные варианты развития, и эти варианты представлены своими сторонниками, объединенными в группы и отстаивающими свою точку зрения. Это и есть партии, которые, таким образом, существуют в любом развивающемся обществе. Речь лишь идет о том, как происходит борьба между ними: цивилизованно, по закону или по закону кулака, джунглей и аппаратных интриг. То есть легальная многопартийность неизбежна для любого цивилизованного общества. А сейчас вопрос стоит так: «Из какой организации-движения со временем выделятся партии: из КПСС или какой-нибудь другой?»
_______________
// Итак, КПСС (+ функционеры ВЛКСМ) была не партией и не коммунстической организацией, а организацией для всех и всяческих общественных активистов и единым каналом для любой легальной активности (+ те, кто никакой активности не хотел, но она была им навязана). Ничего удивительного, что в ней участвовали как идейные коммунисты, так и антикоммунисты, лишь бы соблюдались внешние ритуалы идеологического единства. У нас сейчас неизменно потешаются над бывшей партийностью прибалтийский и укро-националистов, но претензии надо предъявлять не им, а тем, кто их принимал, а по сути - всем общественным условиям тех лет гнилого застоя.
Потом появились т.н. «неформалы», т.е. нормальные самодеятельные общественные организации, сильно раздражавшие власть.
А вот образчик общего состояния умов тех лет:
Мигранян А.М.
...Мне кажется, однако, что нынешний паритет нам даже ценой чрезвычайного напряжения всех наших материальных и интеллектуальных ресурсов сохранить не удастся. Если учесть, что с каждым новым витком гонки водружений в технологическую орбиту для обслуживания военной машины вовлекаются всё новые отрасли промышленности, требующие высокого уровня качества и точности продукции, то можно сказать, что усиливающийся научный и технико-технологический разрыв между нашей страной и Западом в целом не может не отразиться на военной сфере, так как неминуемо возникнет угроза качественного разрыва на решающих направлениях развития военной техники.
Но даже не в этом главное значение внешнего вызова. Мне кажется, что если даже нам удастся сохранить относительный паритет с Западом в военной сфере ценой всё больших и невыносимых для мирного времени усилий и издержек, то всё равно не удастся приостановить усиливающийся разрыв в доходах, в сфере производительности труда, производства предметов потребления и продовольствия, в сфере услуг. Всё это в совокупности может привести к тому, что на Западе возникнут (уже возникают) другой образ жизни, другая система потребностей, другое отношение к себе, к жизни, обществу и природе, формирующиеся на иной научной и технико-технологической основе. А это будет означать, что мы уже никогда не догоним уходящий поезд совершенно иной, незнакомой для советского человека цивилизации. Именно этот момент имел в виду М.С. Горбачев, когда, выступая перед студентами, подчеркнул необходимость преодоления не отдельных элементов отставания в сфере экономики и техники, а преодоления возможного цивилизационного разрыва между СССР и Западом. Так что, не прибегнув к радикальной модернизации, мы рискуем вернуться к допетровским временам, попутно похоронив все усилия и достижения многих поколений людей в нашей стране, отдавших жизнь за то, чтобы способствовать преодолению культурного, научно-технического и цивилизационного разрыва, чтобы стать вровень со всеми другими другими европейскими странами, чтобы в единой семье народов творить будущее человечества.
_______________
// Т.е. Запад на коне, а мы внизу и отстали навсегда. Каким же чудом всё перевернулось?
Тут важно отметить позицию наших современных левых - они до сих пор в той ментальности: скорее склонны отрицать такой переворот, их профессия - критика своего правительства. Они изучают марксизм, но неспособны применять его. Никто из них не верит ни в какое «загнивание» и общий кризис капитализма.
А очередное обострение этого общего кризиса на носу - сильнейший социальный, демографический кризис глобального капитализма. Звоночки звенят с 2008 г.
Настоящий противник для любого общества не снаружи, а внутри - социальные «мины», которые только растут и не лечатся.
И марксизм мог бы научить левых, что ничего постоянное капитализму не свойственно: ни постоянный рост, ни упадок, ни выход на плато. Он движется рывками - это его нормальное движение. Нет цивилизационного разрыва, и даже третий мир догоняет. Отсюда и переворот.