Планирование первой пятилетки в рыболовстве и портреты сталинцев
...задание исходит непосредственно от самого политбюро, минуя в Москве органы, ведающие рыбной промышленностью (директорат), и заданию этому придается политическое значение. Дело имеет глубокие корни: крестьяне, загоняемые насильно в колхозы, уничтожили скот так основательно, что в стране нет ни мяса, ни масла, ни молока. И нет никакой надежды получить их в ближайшие годы. Так же обстоит дело и с домашней птицей. Решили было разводить свиней, в надежде, что свиньи быстро плодятся, но из этого тоже ничего не вышло. Тогда вспомнили о рыбе, которая в 1919-1920 годах спасла городское население от голодной смерти. Рыбы в море много, ее не надо ни разводить, ни стеречь, ни кормить, ее надо только брать готовую. Рыба должна поэтому помочь «изжить неполадки» и «болезни роста» и, таким образом, дать возможность осуществить построение фундамента социализма, так что лов рыбы - это задача уже не хозяйственная, а политическая. Сколько надо поймать рыбы, сосчитано в «центре», количество это разверстано по районам, и на долю «Севгосрыбтреста» определено 1 500 000 тонн.
До объявления пятилетки мы, как и другие предприятия, стремились возможно шире развить дело, получить максимум кредитов, увеличить объем производства, ускорить постройку новых заводов, судов и т. д. Центр же урезывал наши аппетиты. Теперь из центра шли категорические предписания «развертываться» с быстротой, которая не соответствовала ни наличию материалов, ни рабочей силе.
...Во второй половине того же года, после объявления пятилетки, нам было предписано исходить из расчета постройки 70 новых траулеров, на предстоящие пять лет довести улов, насколько помню, до 175 тысяч тонн в год, то есть превратиться в огромное предприятие. Наша траловая база, построенная в 1926-1927 годах, при крайнем напряжении могла пропустить не более трети этого количества; пристань же едва справлялась с наличным количеством траулеров. Надо было строить во что бы то ни стало и при таких исключительно трудных условиях, когда только что были пропущены сравнительно благоприятные 1926-1927 годы.
Летом 1929 года, когда все условия строительства, особенно в Мурманске, ухудшились так, что вставал не раз вопрос, как вообще дальше строить, когда рабочие бежали с голодного пайка куда придется, когда, несмотря на все усилия, производственная работа отставала от плана на 10-15 процентов, «Севгосрыбтрест» получил лаконичное телеграфное предписание из Москвы: пятилетний план перестроить из расчета 150 новых траулеров, улов на судно принять в 3 000 тонн в год вместо предположенных 2 500. Три последующих телеграммы, одна за другой, еще увеличивали задание, доводя число траулеров до 500, а годовой улов до 1 500 000 тонн.
Вскоре после этого было объявлено, что ввиду необычайных успехов пятилетка заканчивается в четыре года, то есть к 1 января 1932 года. Наш нормальный улов в 40 000 тонн мы должны в течение трех лет превратить в 1 500 000 тонн, то есть увеличить примерно в 40 раз.
Человеку, зараженному «гнилым либерализмом», могло показаться, что после 1928 года мы вообще все работали в «Севгосрыбтресте» принудительно, поскольку отказаться от работы и уйти из треста по своему желанию мы не могли, а попытка устроить себе переход на другую службу могла легко окончиться тюремным заключением. Но я здесь буду говорить не об этом, а о той форме принудительного труда, которая сомнений не вызывает, о настоящем рабском труде, с которым мне пришлось познакомиться осенью 1928 года в Мурманске и наблюдать весь 1929 и часть 1930 года, до того времени, как я сам оказался в тюрьме, а затем на принудительных работах.
Осенью 1928 года, в связи с резким увеличением работ, вызванных новым пятилетним планом, трест встал перед затруднением в подыскивании нужных ему специалистов для работ в Мурманске. Ни одному инженеру не было надобности ехать в Мурманск с его трудным климатом и убийственными жилищными условиями, когда он мог получить сколько угодно работы в Петербурге, Москве или южных городах. А главное там, где он имел какую-то «жилплощадь», потерять которую было опаснее, чем любую службу.
Между тем тресту необходимы были инженеры очень высокой квалификации, таких дефицитных специальностей, например, как судостроительной и др.
Все попытки треста найти инженеров, согласных ехать в Мурманск, оставались безуспешными. Положение казалось безвыходным. Биржа труда предложила законтрактовать студентов первого курса специальных учебных заведений, выплачивать им четыре-пять лет стипендию до их окончания и затем, в обязательном порядке, получить их к себе на службу. Но ко времени окончания курса молодыми людьми должна была окончиться и пятилетка, а строить надо было начинать немедленно. Кроме того, тресту нужны были настоящие, ответственные инженеры с солидным стажем.
Все мы стороной слыхали, что ГПУ торгует специалистами, что оно имело богатейший ассортимент инженеров всех специальностей, но в такую торговлю многие не верили. Управделу, коммунисту Л. Т. Богданову, правление предложило выяснить этот вопрос. Справка дала положительные результаты, и Богданов поехал в город Кемь, где находится управление знаменитого Соловецкого концентрационного лагеря, чтобы заключить сделку. Правление треста поручило Богданову закупить целую партию.
Через несколько дней он вернулся, с успехом выполнив поручение. Но кемские впечатления были слишком сильны и для коммуниста, он не мог удержаться и рассказывал о них даже беспартийным специалистам.
- Представьте себе, там (в управлении Соловецкого лагеря) так и говорят: «продаем», «при оптовой покупке скидка», «первосортный товар», «за такого-то в Архангельске 800 рублей в месяц дают, а вы 600 предлагаете! Товар-то какой. Курс в высшем учебном заведении читал, солидные печатные труды имеет, директором огромного завода был, в довоенное время одним из лучших инженеров считался, и десятилетник по статье 58 пар. 7 (т. е. сослан на каторгу на 10 лет за „вредительство“); значит, работать будет что надо, а вы 200 рублей жалеете». Я все-таки доторговался, они уступили, потому что мы 15 инженеров оптом взяли. Замечательный народ подобрал. Взгляните список: 1) К. - корабельный инженер, один из лучших в СССР, ученый паек получал по третьей категории; 2) Н. - инженер-электрик, был директором электропромышленности в Москве; 3) К. и Э. - архитекторы, проектировщики со стажем. И все как на подбор - за «вредительство», значит, работать будут на совесть.
- Какие же условия этой… «покупки»? - спросил я, невольно понижая голос, до того это звучало чудовищно.
- Купленные находятся в полном нашем распоряжении, - отвечал уже освоившийся с этим управдел, - мы можем назначать их на любую работу и любую ответственную должность. За квалификацию, добросовестность и благонадежность ГПУ ручается и отвечает. Наблюдение за ними ведет местное ГПУ. В случае побега мы не отвечаем. Да ГПУ уверено, что они не сбегут, потому что у них у всех жены и дети, живут они в других городах и все равно что заложники.
- Мы выплачиваем ГПУ за них ежемесячно 90 процентов установленного по договору вознаграждения, а 10 процентов выдаем каждому заключенному на руки, согласно его заработку.
...
- А если они не захотят работать или не подойдут к работе?
- И это предусмотрено. По первой нашей жалобе проданного снимают с работы и отправляют обратно в концлагерь, там ему после этого не поздоровится. Нам же, взамен возвращенного, высылают другого, такой же специальности и квалификации.
- А если у них не будет? Это же крупные специалисты.
- У ГПУ не будет? Что вы, они же любого с воли взять могут, да и «готовых» у них хватает. Лучшие инженеры и профессора на лесозаготовках как лесорубы работают. В каких условиях - слушать страшно. Для них счастье быть проданными, все-таки на свою работу станут и денег хоть немного получат.
...В это время бухгалтер прикидывал, сколько ГПУ может заработать на таких продажах...
- 4 800 рублей в год с человека, всего 4 800 000 рублей. Скинем 800 000 рублей на уплату 10 процентов и покрытие организационных расходов, получим 4 миллиона. 4 миллиончика! А наш трест максимум один миллион даст прибыли. Какой основной капитал требуется, сколько хлопот и риска в случае недолова! Вернейшее дело у них. Забот - никаких, недолова не бывает, налогов не платят. Огребай денежки! Вот это дело!
Доклад правления треста о «трудностях», встречающихся при выполнении нового плана, возымел свое действие. Так же лаконически, как прежде, задание было увеличено с 70 траулеров до 500, теперь с 500 оно уменьшилось до 300, а улов определялся в один миллион тонн в год. Логика отсутствовала. В наших условиях освоить в назначенный срок 300 траулеров было так же невозможно, как и 500, добыть и обработать 1 000 000 тонн так же немыслимо, как и 1 500 000. Ни одно из возражений при таком изменении не отпадало, план был нарушен в корне, и так же заново надо было строить все береговые сооружения.
...Газеты чуть не каждый день сообщали о таких же грандиозных увеличениях плана и в других областях промышленности. Программа «Резинотреста» увеличивалась в 10 раз, «Тракгороцентра» - в 8 раз и т. д. Советским газетчикам, а может быть и «руководителям» промышленности, это казалось огромным достижением, мы же прекрасно понимали, что это означает только ломку начатого и уничтожение осуществленного. Пятилетка превращалась в разгром всей промышленности.
Грустно было смотреть, например, на холодильник, который мы начали строить и о постройке которого мечтали столько лет: его ломали, так как запроектированная полтора года назад емкость теперь оказалась ничтожной. Площадка для бондарного завода была заброшена, так как проект его изменялся. Пристани, уже остро необходимые для увеличивающегося количества траулеров, стояли недостроенные, в ожидании новых грандиозных изменений.
...Всего за четыре года вложено 364 миллиона рублей. Каковы же результаты?...
В 1930 году «Севгосрыбтрест» продавал треску в розницу в Мурманске по 30 копеек за килограмм. Это был первосортный товар, мытый, без голов. Летом 1932 года в Мурманске треска низкого качества с головами продавалась по три рубля за килограмм. Голодное население брало ее нарасхват, а проводники железнодорожных вагонов тайно возили ее в Петербург для перепродажи. И в этой части катастрофа - себестоимость не снизилась, а повысилась в несколько раз.
Число траулеров, работающих в Баренцевом море, по сокращенному уже варианту, должно было быть к концу пятилетки 300. За сомнение в возможности освоения такого количества судов ссылали в каторгу и расстреливали. ...к весне 1931 года в Мурманске, казалось бы, обеспечено наличие 64 траулеров... В январе 1933 года московская «Правда» в заметке «Завод на океане» сообщала, что на Мурмане «уже» работают 49 траулеров. Оставим вопрос о том, что по плану на 1 января 1932 года должно было быть 219 траулеров, а к концу пятилетки, то есть к 1 января 1933 года - 300. Постараемся разобраться, куда делись уже готовые траулеры и те, которые были в постройке в 1930 году. Куда исчезли 16 траулеров? Эти суда, видимо, все погибли.
Центральные советские газеты не сообщали об этом ни слова, но «Полярная Правда» не могла не проболтаться. И не надо было иметь особой проницательности, чтобы узнать о гибели судов из ее замаскированных сообщений, хотя прямо о катастрофах она не говорила. Зимой 1931 года эта газета сообщила о приговоре к расстрелу капитана погибшего траулера «Дельфин»; вскоре за этим о ссылке на семь лет капитана погибшего траулера «Касатка». Затем была заметка о похоронах капитана погибшего траулера «Осетр», с подробным сообщением, что тело было выброшено на берег, привязанное к оторванной двери каюты.
...
31 января 1932 года во время шторма погибли в открытом море со всем экипажем (свыше ста человек на обоих) два траулера - «Осетр» и «Союзрыба». Оба траулера немецкой постройки, дизельные и оборудованные по последнему слову техники, но без достаточно опытных механизаторов. В марте 1932 года «Полярная Правда» сообщала о показательном суде над капитанами траулеров, виновными в тяжелых авариях 15 траулеров.
Вот те отрывочные и случайные данные, которые дошли до меня, пока я был на каторге, и по которым можно судить, куда могли деться 16 траулеров.
Что же привело к такой неслыханной гибели траулеров? Главная причина - крайняя неопытность и неподготовленность команды, вызванная острым недостатком кадров. За десять лет работы «вредителей» не было не только ни одного случая гибели траулера, но и ни одной серьезной аварии. Не прошло и года, как «вредители» были ликвидированы, и аварии траулеров стали чуть ли не каждодневны, а гибель траулеров - обычным явлением. Траулеры гибнут и выбывают из строя быстрее, чем их успевают строить русская и иностранная верфи. Особенно ярким примером является гибель дизельных траулеров «Осетр» и «Союзрыба». «Вредители», то есть Щербаков и я, все время настаивали на том, что строить дизельные траулеры до подготовки опытных специалистов-механиков нельзя. Это мнение считалось вредительским, и коммунисты Мурашев, Крыщев и Фрумкин настояли на постройке серии дизельных траулеров. Русские механики совершенно не умели управляться со сложными машинами этих судов, у них, даже в тихую погоду, по несколько раз в день становились машины. В шторм 31 января 1932 года машины этих обоих траулеров встали, и оба судна пошли ко дну. В гибели этих судов виноваты в первую голову Мурашев, Фрумкин и Крышев, истинные вредители в рыбном деле, превосходно знавшие, какой опасности они подвергали команду, строя такие суда, не обеспечив их опытными механиками и молчавшие об этой опасности из боязни быть заподозренными в оппортунизме.
По сообщению «Полярной Правды» к весне 1932 года положение с траловым ловом было катастрофическим. Из оставшихся 43 траулеров в море работало не более 9-12, все остальные находились в ремонте или под погрузочно-разгрузочными работами. В результате весенний улов 1932 года при 43 траулерах оказался вдвое ниже улова 1930 года при 23 траулерах, причем все новые траулеры были большого тоннажа и имели почти вдвое большую команду. Положение стало настолько серьезным, что потребовало приезда в Мурманск самого Микояна. Полномочный министр констатировал полное отсутствие сверху до низу знающих людей в Мурманском тресте и объявил об этом всем через «Полярную Правду». Катастрофический недолов, гибель судов, хаотическое состояние строительства и промысловой работы Микоян правильно объяснил отсутствием знающих людей. Передают, что на собрании служащих и рабочих треста он патетично воскликнул:
«Назовите мне человека, знающего это проклятое дело! Кто бы он ни был по своему социальному происхождению, по своему отношению к советской власти, я его поставлю во главе дела».
Председатель правления треста М. А. Мурашев был человек достаточно способный, чтобы схватывать «верхи», легко рассуждать о делах треста и производить на неосведомленных людей впечатление знающего человека. ... Дела он не знал и не любил, считая, что для такого крупного человека, как он, это может быть только переходной ступенью к ответственной должности в «центре». Чтобы не сидеть в Мурманске, где жизнь очень тяжела и скучна, он всеми способами устраивал себе командировки в Петроград, в Москву, на курорты, где он лечился от ожирения, но главным образом за границу и пропадал там месяцами. Одна из сценок, разыгравшихся в Мурманске, очень типична для такой фигуры.
Его новая жена, не знаю, третья или четвертая, машинистка из берлинского торгпредства, должна была прибыть прямо из Германии на только что выстроенном траулере «Большевик». Это давало ей возможность привезти ворох контрабанды. Траулер встречали на пристани все мурманские власти, рабочие промысла и оркестр музыки. Мурашев, как председатель треста, поднялся на капитанский мостик и произнес речь, главный смысл которой заключался в том, что большевики сумели заставить немцев написать на траулере, который они строили для СССР, название «Большевик», и о том, какое грозное значение имеет это слово для Европы. Сам Мурашев сменил для этого торжественного случая свой обычный заграничный костюм и богатую шубу на старенькое пальто, но на палубе стояла заграничная машинистка и, можно сказать, выдавала его с головой.
...в служебных делах главное заключается в том, чтобы избегать ответственности.
Гашев дошел в этом до виртуозности: он выучился писать на бумагах - «на разрешение тому-то», и в делах треста можно найти деловую бумагу, на которой он, замещая в то время председателя треста в Петрограде, написал: «В мурманскую контору на разрешение», а через несколько дней, выехав в Мурманск и найдя там это дело нерешенным, сделал вторую надпись: «В Ленинград на разрешение», и отослал обратно.
«Записки „вредителя“» - воспоминания В. Чернавина.
////
Трагикомедия советского Большого скачка (до сих пор по недоразумению называемого "1-ой пятилеткой") изложена автором с понятным и простительным (ввиду постигших испытаний) озлоблением и выглядит как пасквиль. Не берусь судить, можно ли проверить изложенные факты. Здесь мне важнее то, как подмечены повадки наших немаленьких усатых и не очень друзей народа, которые сказались на методах "планирования".
В предисловии сказано: "Книгам Чернавиных в Российской Федерации не очень повезло: ни внимания СМИ, ни официального признания, и тиражи по тысяче экземпляров." Оно и понятно, почему не повезло: автор-антисоветчик (парадоксально) пишет как человек, болеющий за дело и страну, и становится понятно, что всё могло бы получиться, если бы не вредительство Сталина и ГПУ. Т.е. в отличие от Солженицина, который "доказывает" порочность системы, начиная с ее истоков, Чернавин показывает только порочность руководства.
АПД.
Джон Скотт. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали
В начале тридцатых годов усилия Советского Союза были в основном направлены на строительство. По всей стране вырастали новые заводы, шахты и целые отрасли промышленности.
Тем не менее новые комплексы зачастую не могли нормально функционировать. Полуквалифицированные рабочие не умели обращаться с тем сложным оборудованием, которое было установлено. Машины ломались, людей раздавливало, они отравлялись газами и другими химическими веществами, деньги тратились астрономическими суммами. Людей заменяли новыми, пришедшими из деревень, государство восполняло финансовые потери, давая правительственные дотации, тем или иным способом доставались материалы и предметы снабжения.
Большое количество материалов и оборудования пропадало, расходовалось впустую или оставалось неиспользованным. ... Все это оборудование было засыпано землей из-за бездумности и равнодушия в 1931 и 1932 годах, когда шли экскаваторные работы для котлована первого мартеновского цеха. Когда это оборудование нашли, его ценность существенно уменьшилась. Электромоторы не могут пролежать похороненными под слоем земли пять лет и при этом не обесцениться в значительной степени.
Строительные работы задерживались из-за отсутствия материалов, а еще больше - из-за нехватки оборудования[43]. На 1 января 1934 года получили и установили только 21 процент запланированного оборудования. Помимо невыполнения плана по поставкам существовал интересный феномен в центральном складе, известный как «нулевой склад». В нем хранилась коллекция оборудования, которое так и не было доставлено по назначению и установлено, потому что либо не было никаких указаний на то, кто является его получателем, либо не смогли отыскать адресата, а иногда и вообще без всяких на то причин. На этом складе я видел двухтонный ротор производства фирмы «Сименс-Шукерт». Не было никаких следов или указаний на местонахождение того мотора, частью которого был этот ротор. Его купили в Германии, заплатили за него золотом, а он пролежал долгие годы, портясь, разрушаясь и ветшая на магнитогорском нулевом складе. Кроме ротора, я обнаружил оборудование для производства обуви, разрозненные подшипники, запасные части для всевозможных моторов, токарные станки, электрооборудование, фрезерные станки, части от автомобилей и целую кучу отливок, литейных форм, поковок и каких-то частей от станков или машин, о назначении которых можно было только догадываться.
Результаты стахановского движения были особенно ощутимы в финансовом отделе. Зарплата стахановцев сильно повысилась. Зачастую доходы, увеличившиеся в результате возросшей производительности труда, все же не соответствовали увеличившимся зарплатам. В итоге - дефицит в бухгалтерских книгах.
Стахановское движение дало поразительные результаты на шахте, где добывали железную руду. В 1937 году было добыто 6,5 миллиона тонн руды. В том же году в Германии добыто 4,7 миллиона тонн, в Англии - 4,2 миллиона тонн, а в Швеции - 8,5 миллиона тонн. Производительность труда возросла с 2017 тонн в год на одного среднего рабочего в 1935 году до 3361 тонны в год на одного среднего рабочего в 1937 году.
...
Однако в это же время возникали и негативные процессы. Во-первых, осенью 1936 года, после кампании в печати и речи самого Сталина, были повышены нормы. Это вызвало беспокойство у многих рабочих, так как до этого они думали, что увеличение производительности труда выразится в непосредственном увеличении заработной платы и что нормы никогда не будут изменены.
До объявления пятилетки мы, как и другие предприятия, стремились возможно шире развить дело, получить максимум кредитов, увеличить объем производства, ускорить постройку новых заводов, судов и т. д. Центр же урезывал наши аппетиты. Теперь из центра шли категорические предписания «развертываться» с быстротой, которая не соответствовала ни наличию материалов, ни рабочей силе.
...Во второй половине того же года, после объявления пятилетки, нам было предписано исходить из расчета постройки 70 новых траулеров, на предстоящие пять лет довести улов, насколько помню, до 175 тысяч тонн в год, то есть превратиться в огромное предприятие. Наша траловая база, построенная в 1926-1927 годах, при крайнем напряжении могла пропустить не более трети этого количества; пристань же едва справлялась с наличным количеством траулеров. Надо было строить во что бы то ни стало и при таких исключительно трудных условиях, когда только что были пропущены сравнительно благоприятные 1926-1927 годы.
Летом 1929 года, когда все условия строительства, особенно в Мурманске, ухудшились так, что вставал не раз вопрос, как вообще дальше строить, когда рабочие бежали с голодного пайка куда придется, когда, несмотря на все усилия, производственная работа отставала от плана на 10-15 процентов, «Севгосрыбтрест» получил лаконичное телеграфное предписание из Москвы: пятилетний план перестроить из расчета 150 новых траулеров, улов на судно принять в 3 000 тонн в год вместо предположенных 2 500. Три последующих телеграммы, одна за другой, еще увеличивали задание, доводя число траулеров до 500, а годовой улов до 1 500 000 тонн.
Вскоре после этого было объявлено, что ввиду необычайных успехов пятилетка заканчивается в четыре года, то есть к 1 января 1932 года. Наш нормальный улов в 40 000 тонн мы должны в течение трех лет превратить в 1 500 000 тонн, то есть увеличить примерно в 40 раз.
Человеку, зараженному «гнилым либерализмом», могло показаться, что после 1928 года мы вообще все работали в «Севгосрыбтресте» принудительно, поскольку отказаться от работы и уйти из треста по своему желанию мы не могли, а попытка устроить себе переход на другую службу могла легко окончиться тюремным заключением. Но я здесь буду говорить не об этом, а о той форме принудительного труда, которая сомнений не вызывает, о настоящем рабском труде, с которым мне пришлось познакомиться осенью 1928 года в Мурманске и наблюдать весь 1929 и часть 1930 года, до того времени, как я сам оказался в тюрьме, а затем на принудительных работах.
Осенью 1928 года, в связи с резким увеличением работ, вызванных новым пятилетним планом, трест встал перед затруднением в подыскивании нужных ему специалистов для работ в Мурманске. Ни одному инженеру не было надобности ехать в Мурманск с его трудным климатом и убийственными жилищными условиями, когда он мог получить сколько угодно работы в Петербурге, Москве или южных городах. А главное там, где он имел какую-то «жилплощадь», потерять которую было опаснее, чем любую службу.
Между тем тресту необходимы были инженеры очень высокой квалификации, таких дефицитных специальностей, например, как судостроительной и др.
Все попытки треста найти инженеров, согласных ехать в Мурманск, оставались безуспешными. Положение казалось безвыходным. Биржа труда предложила законтрактовать студентов первого курса специальных учебных заведений, выплачивать им четыре-пять лет стипендию до их окончания и затем, в обязательном порядке, получить их к себе на службу. Но ко времени окончания курса молодыми людьми должна была окончиться и пятилетка, а строить надо было начинать немедленно. Кроме того, тресту нужны были настоящие, ответственные инженеры с солидным стажем.
Все мы стороной слыхали, что ГПУ торгует специалистами, что оно имело богатейший ассортимент инженеров всех специальностей, но в такую торговлю многие не верили. Управделу, коммунисту Л. Т. Богданову, правление предложило выяснить этот вопрос. Справка дала положительные результаты, и Богданов поехал в город Кемь, где находится управление знаменитого Соловецкого концентрационного лагеря, чтобы заключить сделку. Правление треста поручило Богданову закупить целую партию.
Через несколько дней он вернулся, с успехом выполнив поручение. Но кемские впечатления были слишком сильны и для коммуниста, он не мог удержаться и рассказывал о них даже беспартийным специалистам.
- Представьте себе, там (в управлении Соловецкого лагеря) так и говорят: «продаем», «при оптовой покупке скидка», «первосортный товар», «за такого-то в Архангельске 800 рублей в месяц дают, а вы 600 предлагаете! Товар-то какой. Курс в высшем учебном заведении читал, солидные печатные труды имеет, директором огромного завода был, в довоенное время одним из лучших инженеров считался, и десятилетник по статье 58 пар. 7 (т. е. сослан на каторгу на 10 лет за „вредительство“); значит, работать будет что надо, а вы 200 рублей жалеете». Я все-таки доторговался, они уступили, потому что мы 15 инженеров оптом взяли. Замечательный народ подобрал. Взгляните список: 1) К. - корабельный инженер, один из лучших в СССР, ученый паек получал по третьей категории; 2) Н. - инженер-электрик, был директором электропромышленности в Москве; 3) К. и Э. - архитекторы, проектировщики со стажем. И все как на подбор - за «вредительство», значит, работать будут на совесть.
- Какие же условия этой… «покупки»? - спросил я, невольно понижая голос, до того это звучало чудовищно.
- Купленные находятся в полном нашем распоряжении, - отвечал уже освоившийся с этим управдел, - мы можем назначать их на любую работу и любую ответственную должность. За квалификацию, добросовестность и благонадежность ГПУ ручается и отвечает. Наблюдение за ними ведет местное ГПУ. В случае побега мы не отвечаем. Да ГПУ уверено, что они не сбегут, потому что у них у всех жены и дети, живут они в других городах и все равно что заложники.
- Мы выплачиваем ГПУ за них ежемесячно 90 процентов установленного по договору вознаграждения, а 10 процентов выдаем каждому заключенному на руки, согласно его заработку.
...
- А если они не захотят работать или не подойдут к работе?
- И это предусмотрено. По первой нашей жалобе проданного снимают с работы и отправляют обратно в концлагерь, там ему после этого не поздоровится. Нам же, взамен возвращенного, высылают другого, такой же специальности и квалификации.
- А если у них не будет? Это же крупные специалисты.
- У ГПУ не будет? Что вы, они же любого с воли взять могут, да и «готовых» у них хватает. Лучшие инженеры и профессора на лесозаготовках как лесорубы работают. В каких условиях - слушать страшно. Для них счастье быть проданными, все-таки на свою работу станут и денег хоть немного получат.
...В это время бухгалтер прикидывал, сколько ГПУ может заработать на таких продажах...
- 4 800 рублей в год с человека, всего 4 800 000 рублей. Скинем 800 000 рублей на уплату 10 процентов и покрытие организационных расходов, получим 4 миллиона. 4 миллиончика! А наш трест максимум один миллион даст прибыли. Какой основной капитал требуется, сколько хлопот и риска в случае недолова! Вернейшее дело у них. Забот - никаких, недолова не бывает, налогов не платят. Огребай денежки! Вот это дело!
Доклад правления треста о «трудностях», встречающихся при выполнении нового плана, возымел свое действие. Так же лаконически, как прежде, задание было увеличено с 70 траулеров до 500, теперь с 500 оно уменьшилось до 300, а улов определялся в один миллион тонн в год. Логика отсутствовала. В наших условиях освоить в назначенный срок 300 траулеров было так же невозможно, как и 500, добыть и обработать 1 000 000 тонн так же немыслимо, как и 1 500 000. Ни одно из возражений при таком изменении не отпадало, план был нарушен в корне, и так же заново надо было строить все береговые сооружения.
...Газеты чуть не каждый день сообщали о таких же грандиозных увеличениях плана и в других областях промышленности. Программа «Резинотреста» увеличивалась в 10 раз, «Тракгороцентра» - в 8 раз и т. д. Советским газетчикам, а может быть и «руководителям» промышленности, это казалось огромным достижением, мы же прекрасно понимали, что это означает только ломку начатого и уничтожение осуществленного. Пятилетка превращалась в разгром всей промышленности.
Грустно было смотреть, например, на холодильник, который мы начали строить и о постройке которого мечтали столько лет: его ломали, так как запроектированная полтора года назад емкость теперь оказалась ничтожной. Площадка для бондарного завода была заброшена, так как проект его изменялся. Пристани, уже остро необходимые для увеличивающегося количества траулеров, стояли недостроенные, в ожидании новых грандиозных изменений.
...Всего за четыре года вложено 364 миллиона рублей. Каковы же результаты?...
В 1930 году «Севгосрыбтрест» продавал треску в розницу в Мурманске по 30 копеек за килограмм. Это был первосортный товар, мытый, без голов. Летом 1932 года в Мурманске треска низкого качества с головами продавалась по три рубля за килограмм. Голодное население брало ее нарасхват, а проводники железнодорожных вагонов тайно возили ее в Петербург для перепродажи. И в этой части катастрофа - себестоимость не снизилась, а повысилась в несколько раз.
Число траулеров, работающих в Баренцевом море, по сокращенному уже варианту, должно было быть к концу пятилетки 300. За сомнение в возможности освоения такого количества судов ссылали в каторгу и расстреливали. ...к весне 1931 года в Мурманске, казалось бы, обеспечено наличие 64 траулеров... В январе 1933 года московская «Правда» в заметке «Завод на океане» сообщала, что на Мурмане «уже» работают 49 траулеров. Оставим вопрос о том, что по плану на 1 января 1932 года должно было быть 219 траулеров, а к концу пятилетки, то есть к 1 января 1933 года - 300. Постараемся разобраться, куда делись уже готовые траулеры и те, которые были в постройке в 1930 году. Куда исчезли 16 траулеров? Эти суда, видимо, все погибли.
Центральные советские газеты не сообщали об этом ни слова, но «Полярная Правда» не могла не проболтаться. И не надо было иметь особой проницательности, чтобы узнать о гибели судов из ее замаскированных сообщений, хотя прямо о катастрофах она не говорила. Зимой 1931 года эта газета сообщила о приговоре к расстрелу капитана погибшего траулера «Дельфин»; вскоре за этим о ссылке на семь лет капитана погибшего траулера «Касатка». Затем была заметка о похоронах капитана погибшего траулера «Осетр», с подробным сообщением, что тело было выброшено на берег, привязанное к оторванной двери каюты.
...
31 января 1932 года во время шторма погибли в открытом море со всем экипажем (свыше ста человек на обоих) два траулера - «Осетр» и «Союзрыба». Оба траулера немецкой постройки, дизельные и оборудованные по последнему слову техники, но без достаточно опытных механизаторов. В марте 1932 года «Полярная Правда» сообщала о показательном суде над капитанами траулеров, виновными в тяжелых авариях 15 траулеров.
Вот те отрывочные и случайные данные, которые дошли до меня, пока я был на каторге, и по которым можно судить, куда могли деться 16 траулеров.
Что же привело к такой неслыханной гибели траулеров? Главная причина - крайняя неопытность и неподготовленность команды, вызванная острым недостатком кадров. За десять лет работы «вредителей» не было не только ни одного случая гибели траулера, но и ни одной серьезной аварии. Не прошло и года, как «вредители» были ликвидированы, и аварии траулеров стали чуть ли не каждодневны, а гибель траулеров - обычным явлением. Траулеры гибнут и выбывают из строя быстрее, чем их успевают строить русская и иностранная верфи. Особенно ярким примером является гибель дизельных траулеров «Осетр» и «Союзрыба». «Вредители», то есть Щербаков и я, все время настаивали на том, что строить дизельные траулеры до подготовки опытных специалистов-механиков нельзя. Это мнение считалось вредительским, и коммунисты Мурашев, Крыщев и Фрумкин настояли на постройке серии дизельных траулеров. Русские механики совершенно не умели управляться со сложными машинами этих судов, у них, даже в тихую погоду, по несколько раз в день становились машины. В шторм 31 января 1932 года машины этих обоих траулеров встали, и оба судна пошли ко дну. В гибели этих судов виноваты в первую голову Мурашев, Фрумкин и Крышев, истинные вредители в рыбном деле, превосходно знавшие, какой опасности они подвергали команду, строя такие суда, не обеспечив их опытными механиками и молчавшие об этой опасности из боязни быть заподозренными в оппортунизме.
По сообщению «Полярной Правды» к весне 1932 года положение с траловым ловом было катастрофическим. Из оставшихся 43 траулеров в море работало не более 9-12, все остальные находились в ремонте или под погрузочно-разгрузочными работами. В результате весенний улов 1932 года при 43 траулерах оказался вдвое ниже улова 1930 года при 23 траулерах, причем все новые траулеры были большого тоннажа и имели почти вдвое большую команду. Положение стало настолько серьезным, что потребовало приезда в Мурманск самого Микояна. Полномочный министр констатировал полное отсутствие сверху до низу знающих людей в Мурманском тресте и объявил об этом всем через «Полярную Правду». Катастрофический недолов, гибель судов, хаотическое состояние строительства и промысловой работы Микоян правильно объяснил отсутствием знающих людей. Передают, что на собрании служащих и рабочих треста он патетично воскликнул:
«Назовите мне человека, знающего это проклятое дело! Кто бы он ни был по своему социальному происхождению, по своему отношению к советской власти, я его поставлю во главе дела».
Председатель правления треста М. А. Мурашев был человек достаточно способный, чтобы схватывать «верхи», легко рассуждать о делах треста и производить на неосведомленных людей впечатление знающего человека. ... Дела он не знал и не любил, считая, что для такого крупного человека, как он, это может быть только переходной ступенью к ответственной должности в «центре». Чтобы не сидеть в Мурманске, где жизнь очень тяжела и скучна, он всеми способами устраивал себе командировки в Петроград, в Москву, на курорты, где он лечился от ожирения, но главным образом за границу и пропадал там месяцами. Одна из сценок, разыгравшихся в Мурманске, очень типична для такой фигуры.
Его новая жена, не знаю, третья или четвертая, машинистка из берлинского торгпредства, должна была прибыть прямо из Германии на только что выстроенном траулере «Большевик». Это давало ей возможность привезти ворох контрабанды. Траулер встречали на пристани все мурманские власти, рабочие промысла и оркестр музыки. Мурашев, как председатель треста, поднялся на капитанский мостик и произнес речь, главный смысл которой заключался в том, что большевики сумели заставить немцев написать на траулере, который они строили для СССР, название «Большевик», и о том, какое грозное значение имеет это слово для Европы. Сам Мурашев сменил для этого торжественного случая свой обычный заграничный костюм и богатую шубу на старенькое пальто, но на палубе стояла заграничная машинистка и, можно сказать, выдавала его с головой.
...в служебных делах главное заключается в том, чтобы избегать ответственности.
Гашев дошел в этом до виртуозности: он выучился писать на бумагах - «на разрешение тому-то», и в делах треста можно найти деловую бумагу, на которой он, замещая в то время председателя треста в Петрограде, написал: «В мурманскую контору на разрешение», а через несколько дней, выехав в Мурманск и найдя там это дело нерешенным, сделал вторую надпись: «В Ленинград на разрешение», и отослал обратно.
«Записки „вредителя“» - воспоминания В. Чернавина.
////
Трагикомедия советского Большого скачка (до сих пор по недоразумению называемого "1-ой пятилеткой") изложена автором с понятным и простительным (ввиду постигших испытаний) озлоблением и выглядит как пасквиль. Не берусь судить, можно ли проверить изложенные факты. Здесь мне важнее то, как подмечены повадки наших немаленьких усатых и не очень друзей народа, которые сказались на методах "планирования".
В предисловии сказано: "Книгам Чернавиных в Российской Федерации не очень повезло: ни внимания СМИ, ни официального признания, и тиражи по тысяче экземпляров." Оно и понятно, почему не повезло: автор-антисоветчик (парадоксально) пишет как человек, болеющий за дело и страну, и становится понятно, что всё могло бы получиться, если бы не вредительство Сталина и ГПУ. Т.е. в отличие от Солженицина, который "доказывает" порочность системы, начиная с ее истоков, Чернавин показывает только порочность руководства.
АПД.
Джон Скотт. За Уралом. Американский рабочий в русском городе стали
В начале тридцатых годов усилия Советского Союза были в основном направлены на строительство. По всей стране вырастали новые заводы, шахты и целые отрасли промышленности.
Тем не менее новые комплексы зачастую не могли нормально функционировать. Полуквалифицированные рабочие не умели обращаться с тем сложным оборудованием, которое было установлено. Машины ломались, людей раздавливало, они отравлялись газами и другими химическими веществами, деньги тратились астрономическими суммами. Людей заменяли новыми, пришедшими из деревень, государство восполняло финансовые потери, давая правительственные дотации, тем или иным способом доставались материалы и предметы снабжения.
Большое количество материалов и оборудования пропадало, расходовалось впустую или оставалось неиспользованным. ... Все это оборудование было засыпано землей из-за бездумности и равнодушия в 1931 и 1932 годах, когда шли экскаваторные работы для котлована первого мартеновского цеха. Когда это оборудование нашли, его ценность существенно уменьшилась. Электромоторы не могут пролежать похороненными под слоем земли пять лет и при этом не обесцениться в значительной степени.
Строительные работы задерживались из-за отсутствия материалов, а еще больше - из-за нехватки оборудования[43]. На 1 января 1934 года получили и установили только 21 процент запланированного оборудования. Помимо невыполнения плана по поставкам существовал интересный феномен в центральном складе, известный как «нулевой склад». В нем хранилась коллекция оборудования, которое так и не было доставлено по назначению и установлено, потому что либо не было никаких указаний на то, кто является его получателем, либо не смогли отыскать адресата, а иногда и вообще без всяких на то причин. На этом складе я видел двухтонный ротор производства фирмы «Сименс-Шукерт». Не было никаких следов или указаний на местонахождение того мотора, частью которого был этот ротор. Его купили в Германии, заплатили за него золотом, а он пролежал долгие годы, портясь, разрушаясь и ветшая на магнитогорском нулевом складе. Кроме ротора, я обнаружил оборудование для производства обуви, разрозненные подшипники, запасные части для всевозможных моторов, токарные станки, электрооборудование, фрезерные станки, части от автомобилей и целую кучу отливок, литейных форм, поковок и каких-то частей от станков или машин, о назначении которых можно было только догадываться.
Результаты стахановского движения были особенно ощутимы в финансовом отделе. Зарплата стахановцев сильно повысилась. Зачастую доходы, увеличившиеся в результате возросшей производительности труда, все же не соответствовали увеличившимся зарплатам. В итоге - дефицит в бухгалтерских книгах.
Стахановское движение дало поразительные результаты на шахте, где добывали железную руду. В 1937 году было добыто 6,5 миллиона тонн руды. В том же году в Германии добыто 4,7 миллиона тонн, в Англии - 4,2 миллиона тонн, а в Швеции - 8,5 миллиона тонн. Производительность труда возросла с 2017 тонн в год на одного среднего рабочего в 1935 году до 3361 тонны в год на одного среднего рабочего в 1937 году.
...
Однако в это же время возникали и негативные процессы. Во-первых, осенью 1936 года, после кампании в печати и речи самого Сталина, были повышены нормы. Это вызвало беспокойство у многих рабочих, так как до этого они думали, что увеличение производительности труда выразится в непосредственном увеличении заработной платы и что нормы никогда не будут изменены.