(no subject)

[evgenivs]

Если по смерти мне нельзя будет войти в рай, то я хотел бы одиноко бродить по морозному и темному Лефортову, по его слегка припорошенным поземкой улицам, под последними лучами заходящего в низких серых облаках декабрьского солнца. Давить носком ботинка ледяные корки луж, отдыхать на мерзлом бетоне, всматриваться в бесконечно чужие, хотя как будто бы и наполненные жизнью окна, в окна, где обо мне не слышали, не знают и не ждут. Рассматривать черные громады заводских сооружений и поблескивающие нити железной дороги, смертельную башню Соколиной горы и брошенный зеленый дом 30-х годов у самой железной дороги. Дом, где когда-то жили люди, трудились, ели, пили, горевали, чему-то, может, даже радовались; провожали в узилища и на брань родных и встречали их вернувшихся с опаленной душою из этих адских преддверий. Идти, идти и идти без конца, ощущая на себе пробирающее до костей дыхание зимнего ветра, тяжесть за плечами и усталость в ногах.
Всю жизнь я бреду так куда-то. Но жизнь сама по себе слишком прекрасна, чтобы останавливаться на этой дороге. Все равно стоит идти, это лучше. И надеяться, что достигнешь тех мест, где тебя ждут.