Витольд Залевски. Брест в жизни писателя.
С Брестом была связана биография многих творческих людей. Кто-то в нём родился, кто-то творил, а кто-то просто проживал в определённый период своей жизни. Одним из этих людей был польский писатель, публицист, сценарист, репортёр и участник Варшавского восстания Витольд Залевски.
Витольд Залевски родился 4-го января 1921г. В городе Седлицы Мазовецкого воеводства. Во время оккупации изучал историю на курсах подпольного Университета Восточных Земель, был членом Армии Краёвой. Свою творческую деятельность начал в 1943 году с публикаций в подпольном литературном издании „Dźwigary” движения «Меч и плуг». Сражался в Люблинском, а после в Варшавском восстаниях. После подавления Варшавского восстания и до освобождения в 1945 году находился в немецком лагере для военнопленных. После войны был редактором различных изданий, а с 1973 по 1980гг. работал в издании „Kultura”. Был руководителем литотдела киностудии „Tor”, членом Союза Польских Литераторов. 23 августа 1980 года присоединился к «Воззванию 64-х», в котором польские учёные, литераторы и публицисты призывали власти коммунистической Польши к диалогу с бастующими рабочими.
Умер писатель 4 февраля 2009 года в Варшаве. Похоронен на кладбище «Повонзки».
Он был автором многих книг: повестей, романов. Из которых для нас, брестчан, будет интересна, изданная автором в 1985 году, повесть „Pożegnanie twierdzy” (Расставание с крепостью). Это повесть-размышление, в которой события детства, воспоминания о жизни в Брестской крепости (отец автора был военнослужащим) переплетаются с воспоминаниями об его участии в Варшавском восстании. Благодаря брестскому краеведу Александру Викторовичу Кирчуку мне удалось ознакомиться с этой книгой.
Фрагмент, в котором автор описывает Брест своего детства, я хотел бы вам предложить. Следует помнить, что книга написана через сорок лет после окончания войны и описание расположения некоторых объектов в городе может показаться не совпадающим с реальностью.
***
«…В город нас вела узкоколейка. Дорога поначалу бежала вдоль берега реки, затем «чортопхайка» делала резкий поворот. Из высокой, пузатой на конце, трубы шёл коричневый дым. Раздавался хриплый свист паровозного гудка. Все, кто находился внутри, ощущали, как вагон наклонялся и, переехав шоссе, выезжал на прямую дорогу, которая вела уже до конца вдоль тракта на станцию на краю города. Нас приветствовала белая церковь с позолоченными куполами, которая располагалась посреди песчаного или, в иные поры года, болотистого пригорка. В сущности это был рынок. На нём в определённые дни месяца бурлила толпа белорусских крестьян в лаптях и выпущенных до колен рубахах, укутанных в платки баб и одетых в чёрное евреев. Дремали с мешочками для овса на шеях кудрявые кони в дышлах, запряжённые в короткие крестьянские возы. От рынка долетал равномерный гул и пробивавшиеся сквозь него единичные голоса свидетельствовали о чужой суетливой жизни.
В те дни, когда там было пусто, бросалась в глаза одинокая, кричащая белизной меловых стен церковь с нагромождёнными удивительным образом на ней сверкающими позолотой луковичными куполами. Венчали её пересечённые наискось и закруглённые на концах кресты, которые своим видом всегда будили во мне странную чувствительность. В школу мы шли по редко застроенным двухэтажными или одноэтажными домами улицам. По пути, миновали укрытый раскидистыми липами, словно замаскированный, старый костёл. Мы сильно шумели: кричали, дразнили собак за заборами. Гниловатый запах сочился из прикрытых сеней, полз к нам от открытых ворот, в которых еле висевшие на поломанных завесах створки открывали вид на заболоченные дворы, откуда открытыми каналами плыла маслянистая грязь. Наши шаги грохотали на досках помостов, перекинутых над сливными каналами, которые вели из еврейских трущоб. Обычно, когда мы приближались к Бульвару Мицкевича, начинали бить колокола на другой церкви, той, которая была больше и находилась напротив нашей гимназии. Их мрачный звон полошил ворон, которые целыми тучами кружили над серебряными, голубыми, обсыпанными золотыми звёздами гудящими куполами. На пороге этой церкви мне довелось побывать только раз. Запах кадила, внизу клубились седые струйки дыма, а вверху темнота, мерцание свечей, пятна пурпура и золота. А внутри, перед неподвижными фигурами, доносилось, словно из-под земли, протяжное низкое пение-угроза, звучавшее мощным басом. Всё это ввело меня в состояние кратковременного гипноза. И когда я почувствовал, что если останусь здесь ещё на минуту, то из этого полумрака уже не выйду, выбежал на улицу так быстро, словно ангел-хранитель меня оттуда выдернул своею рукой.
Фрагмент карты Бреста 1923 года с указанием трассы узкоколейки из крепости в город
Крикливой ватагой высыпались мы из вагона и каждый раз наш путь в школу напоминал марш войск по захваченному городу. Временами, когда поезд опаздывал, самые быстрые из нас срывались в бег. Перья грохотали в пеналах, узелки с гимнастическими сандалиями обивали колени. Гонка разрывала группу и дальше мы спешили парами либо поодиночке. Но в этом беге была своя изюминка. Каждый чувствовал себя частью группы, которую объединяет осознание нахождения на чужой территории.
С занятий мы возвращались не торопясь: приостанавливались перед афишами кинотеатра «Мираж», заглядывали в магазинчик, чтобы поглазеть на почтовые марки или в овощной киоск «Pomerańca», что бы попить газированной воды с малиновым соком. Как обязывала нас мода, на подножку вагона вскакивали тогда, когда состав уже трогался с места. И уже в вагоне, который был частью крепости, мы чувствовали себя как дома…»
Евгений Свидунович.