"Лебединое озеро" Пермского театра
5 апреля
Пермский театр оперы и балета на сцене Мариинского театра
Фестиваль балета "Мариинский"
Спектакль Пермского театра - побратима Мариинки - произвел мощное впечатление, намного более сильное, чем Баланчинские экзерсисы прошлого рода. Причина, по-видимому, в столкновении противоположностей, которыми всегда удивляет "Лебединое озеро".
Начнем с хореографической версии. Перед нами почти один к одному старый сергеевский балет - родной брат нынешней мариинской версии. Весь хореографический рисунок петербургскому балетоману хорошо знаком, так что почти каждое па ожидаемо. Пермская версия, впрочем, несколько полнее: в конце первой картины идет большая вариация принца, в черном акте сохранен русский танец, много лет назад вырезанный из кировского спектакля, есть еще несколько кусочков менее органичных - вроде скучнейшего танца шутов (один основной плюс четверо из массовки) в начале бала. Но самое вдохновляющее - это третий (последний) акт с такими древними поддержками и таким умным рисунком линий, что не оставляет ощущение: мы на балете Константина Сергеева образца 1950 года. К сожалению, в Мариинском театре этот акт давно потерян. Если в 1990-е годы его временами еще можно было увидеть (перед началом последнего акта мы делали ставки, в какой редакции сегодня будем его смотреть), то к 2000-м годам его полностью вытеснил вариант Олега Виноградова, сделанный еще в восьмидесятые. Вариант сокращенный и банальный, напоминающий вахтпарад лебедей. Все самое лебединое в озере (большая драматическая сцена с участием всего кордебалета) вычеркнули из спектакля. И вот мы увидели этот акт возрожденным и нетленным, ибо рукописи не горят.
С другой стороны, хореографию Константина Сергеева подкорректировал руководитель пермского балета Алексей Мирошниченко. Из оркестрового вступления Чайковского он сделал пролог, в котором Ротбарт во сне смущает душу принца. Станцевать вступление - идея неплохая, но не слишком оригинальная, да и превращение Ротбарта в главного героя много раз встречалась в мировой хореографии. Тем более, что пассы руками, которые производит Ротбарт и в первом действии, и во втором, и в третьем, очень напоминают движения Кота из парада сказок в "Спящей красавице". Хореографическими трудами Мирошниченко Ротбарт стал неповоротливым и неуклюжим и сильно проигрывает мариинскому.
Но это не самая главная порча, наведенная современным хореографом на главный балет русского репертуара. Мирошниченко решил поправить еще и Петипа вместе с Чайковским. И переставил адажио белого акта из начала в конец. Так что сначала идет вариация Одетты, танцы маленьких и больших лебедей, потом адажио и вслед за ней сразу кода. Логика музыкального и хореографического текста оказывается нарушенной, общая идея акта распадается, мы воспринимаем белый акт по кусочкам. Причем совершенно непонятно, зачем это нужно. Оригинальничанье, переходящее в обыкновенную глупость? Полное отсутствие вкуса и понимания хореографической мысли редактируемых предшественников? Точно такой же эффект создает перебив, придуманный Мирошниченко в середине черноактного па-де-де. После двух вариаций принца и Одиллии вдруг врезается в текст общий разудалый танец (участвуют все персонажи характерных танцев), а потом идут заключительные вариации с кодой.
Теперь об исполнителях. В первую очередь отметим кордебалет. Начиная с первого акта, массовые сцены ласкают взгляд четкими линиями и синхронностью движений. Еще приятнее смотреть на четверки танцовщиков и танцовщиц, работающих технично и слаженно. Когда на сцену выходят вторые солисты, дела идут чуть хуже. Шут (Артем Мишаков) сносно выполнил фуэте, но в прыжках регулярно не доворачивался, а жете вслед за уходящими парами вообще предпочел не делать. В друзьях принца понравились Кирилл Макурин и Альбина Рангулова, которые очень старались и танцевали с пониманием того, что они делают. А вот вторая подруга принца (Ольга Загородняя) все портила в трио, и вариацию исполнила расхристанно-неклассично.
Характерные танцы в Мариинском театре танцуют много лучше, так что половину черного акта было откровенно скучно смотреть. Заинтересовал, пожалуй, только русский танец - переведенный, в отличие от всего остального, на пуанты - и не только потому, что он для нас необычен. Танцовщица приковала взгляд отменной техникой и изысканными движениями рук. Заглянув в программку, я выяснил, что танцевала его все та же Альбина Рангулова. Можно поздравить балерину - она настоящая артистка, ибо не ограничивается одним амплуа.
Порадовали в этот раз и солисты. Инна Билаш (Одетта-Одиллия) в белом акте технична и в целом похожа на лебедя. Нет в ней того утонченного декадентского трагизма, ради которого мы и любим этот балет. Но передавать этот трагизм умеют лишь самые великие. На моей памяти это были всего две балерины Мариинского театра - Галина Мезенцева и Ульяна Лопаткина. А из приглашенных (и танцевавших очень не по-русски) Сильви Гиллем и Аньес Летестю. Надо отдать должное Инне Билаш - ее исполнение очень профессионально. Однако следует заметить, что профессионализм и выверенность движений нередко портят партию Одетты. Тут была золотая середина, смотрел с интересом. В черном акте все поменялось. Совершенно пустые руки балерины (что они есть, что их нет, ничего не выражают) и полное отсутствие стервозности-обольстительности в танце вычеркнули вторую половину роли. Да и с техникой в черном акте у Инны Билаш дело обстоит хуже. В последнем действии балета танцевать балерине не так и много, но возвращение лебедя вернуло и балерину.
Принц Никита Четвериков понравился, пожалуй, больше. Он техничен и лиричен. Не слишком, кажется, играет актерски, но что касается жестов и движений, то все на месте, тонко и умно. Не приглашать ли его в Мариинску на лирические роли? - а то Ксандер Париш явно с этим амплуа не справляется.
К безусловным минусам спектакля следует отнести костюмы Татьяны Ногиновой. Аляпистые и кричащие, они напоминают не о средневековой Европе, а о провинциальных дизайнерах одежды, не сумевших преодолеть провинциальность. Апофеозом этого праздника костюма можно назвать плюшевого лебедя на шляпе владетельной принцессы.
Но спектакль, взятый как единое целое, Петербургу безусловно понравился. Мощная овация, бурные аплодисменты практически всем танцовщикам и даже "браво" кордебалету характеризуют реакцию зала.
Пермский театр оперы и балета на сцене Мариинского театра
Фестиваль балета "Мариинский"
Спектакль Пермского театра - побратима Мариинки - произвел мощное впечатление, намного более сильное, чем Баланчинские экзерсисы прошлого рода. Причина, по-видимому, в столкновении противоположностей, которыми всегда удивляет "Лебединое озеро".
Начнем с хореографической версии. Перед нами почти один к одному старый сергеевский балет - родной брат нынешней мариинской версии. Весь хореографический рисунок петербургскому балетоману хорошо знаком, так что почти каждое па ожидаемо. Пермская версия, впрочем, несколько полнее: в конце первой картины идет большая вариация принца, в черном акте сохранен русский танец, много лет назад вырезанный из кировского спектакля, есть еще несколько кусочков менее органичных - вроде скучнейшего танца шутов (один основной плюс четверо из массовки) в начале бала. Но самое вдохновляющее - это третий (последний) акт с такими древними поддержками и таким умным рисунком линий, что не оставляет ощущение: мы на балете Константина Сергеева образца 1950 года. К сожалению, в Мариинском театре этот акт давно потерян. Если в 1990-е годы его временами еще можно было увидеть (перед началом последнего акта мы делали ставки, в какой редакции сегодня будем его смотреть), то к 2000-м годам его полностью вытеснил вариант Олега Виноградова, сделанный еще в восьмидесятые. Вариант сокращенный и банальный, напоминающий вахтпарад лебедей. Все самое лебединое в озере (большая драматическая сцена с участием всего кордебалета) вычеркнули из спектакля. И вот мы увидели этот акт возрожденным и нетленным, ибо рукописи не горят.
С другой стороны, хореографию Константина Сергеева подкорректировал руководитель пермского балета Алексей Мирошниченко. Из оркестрового вступления Чайковского он сделал пролог, в котором Ротбарт во сне смущает душу принца. Станцевать вступление - идея неплохая, но не слишком оригинальная, да и превращение Ротбарта в главного героя много раз встречалась в мировой хореографии. Тем более, что пассы руками, которые производит Ротбарт и в первом действии, и во втором, и в третьем, очень напоминают движения Кота из парада сказок в "Спящей красавице". Хореографическими трудами Мирошниченко Ротбарт стал неповоротливым и неуклюжим и сильно проигрывает мариинскому.
Но это не самая главная порча, наведенная современным хореографом на главный балет русского репертуара. Мирошниченко решил поправить еще и Петипа вместе с Чайковским. И переставил адажио белого акта из начала в конец. Так что сначала идет вариация Одетты, танцы маленьких и больших лебедей, потом адажио и вслед за ней сразу кода. Логика музыкального и хореографического текста оказывается нарушенной, общая идея акта распадается, мы воспринимаем белый акт по кусочкам. Причем совершенно непонятно, зачем это нужно. Оригинальничанье, переходящее в обыкновенную глупость? Полное отсутствие вкуса и понимания хореографической мысли редактируемых предшественников? Точно такой же эффект создает перебив, придуманный Мирошниченко в середине черноактного па-де-де. После двух вариаций принца и Одиллии вдруг врезается в текст общий разудалый танец (участвуют все персонажи характерных танцев), а потом идут заключительные вариации с кодой.
Теперь об исполнителях. В первую очередь отметим кордебалет. Начиная с первого акта, массовые сцены ласкают взгляд четкими линиями и синхронностью движений. Еще приятнее смотреть на четверки танцовщиков и танцовщиц, работающих технично и слаженно. Когда на сцену выходят вторые солисты, дела идут чуть хуже. Шут (Артем Мишаков) сносно выполнил фуэте, но в прыжках регулярно не доворачивался, а жете вслед за уходящими парами вообще предпочел не делать. В друзьях принца понравились Кирилл Макурин и Альбина Рангулова, которые очень старались и танцевали с пониманием того, что они делают. А вот вторая подруга принца (Ольга Загородняя) все портила в трио, и вариацию исполнила расхристанно-неклассично.
Характерные танцы в Мариинском театре танцуют много лучше, так что половину черного акта было откровенно скучно смотреть. Заинтересовал, пожалуй, только русский танец - переведенный, в отличие от всего остального, на пуанты - и не только потому, что он для нас необычен. Танцовщица приковала взгляд отменной техникой и изысканными движениями рук. Заглянув в программку, я выяснил, что танцевала его все та же Альбина Рангулова. Можно поздравить балерину - она настоящая артистка, ибо не ограничивается одним амплуа.
Порадовали в этот раз и солисты. Инна Билаш (Одетта-Одиллия) в белом акте технична и в целом похожа на лебедя. Нет в ней того утонченного декадентского трагизма, ради которого мы и любим этот балет. Но передавать этот трагизм умеют лишь самые великие. На моей памяти это были всего две балерины Мариинского театра - Галина Мезенцева и Ульяна Лопаткина. А из приглашенных (и танцевавших очень не по-русски) Сильви Гиллем и Аньес Летестю. Надо отдать должное Инне Билаш - ее исполнение очень профессионально. Однако следует заметить, что профессионализм и выверенность движений нередко портят партию Одетты. Тут была золотая середина, смотрел с интересом. В черном акте все поменялось. Совершенно пустые руки балерины (что они есть, что их нет, ничего не выражают) и полное отсутствие стервозности-обольстительности в танце вычеркнули вторую половину роли. Да и с техникой в черном акте у Инны Билаш дело обстоит хуже. В последнем действии балета танцевать балерине не так и много, но возвращение лебедя вернуло и балерину.
Принц Никита Четвериков понравился, пожалуй, больше. Он техничен и лиричен. Не слишком, кажется, играет актерски, но что касается жестов и движений, то все на месте, тонко и умно. Не приглашать ли его в Мариинску на лирические роли? - а то Ксандер Париш явно с этим амплуа не справляется.
К безусловным минусам спектакля следует отнести костюмы Татьяны Ногиновой. Аляпистые и кричащие, они напоминают не о средневековой Европе, а о провинциальных дизайнерах одежды, не сумевших преодолеть провинциальность. Апофеозом этого праздника костюма можно назвать плюшевого лебедя на шляпе владетельной принцессы.
Но спектакль, взятый как единое целое, Петербургу безусловно понравился. Мощная овация, бурные аплодисменты практически всем танцовщикам и даже "браво" кордебалету характеризуют реакцию зала.