Национальный оркестр США в Петербургской филармонии
31 марта
Большой зал филармонии
Фестиваль Ростроповича привез в Петербург один из концертов своей большой программы. Национальный оркестр из Вашингтона выступил в Петербургской филармонии с концертом, который в полном смысле слова напомнил нам о Мстиславе Ростроповиче и его петербургских выступлениях.
Прошлый раз Национальный оркестр США играл в Петербурге в 1990 году под управлением Ростроповича: Мстислав Леопольдович в тот год триумфально возвращался из эмиграции в Россию. Билеты тогда начинали стрелять еще на Невском, а аншлаг был такой, что даже на хорах за креслами люди стояли в три-четыре ряда. 27 лет спустя давки на входе зал не было, но аншлаг был настоящий: толпы на центральной лестнице, заполненный до отказа зал, множество слушающих стоя, элитная публика - ни разу не захлопавшая между частями произведений (это теперь четкий показатель культурности зала).
Концерт начался исполнением симфонической поэмы Тобиаса Пикера (Tobias Picker) "Старые и затерянные реки". Пикер - современный американский композитор, но его поэма (много исполняемая в Америке) напоминает скорее о символистской музыке - вроде поэмы Сибелиуса "Финляндия". Она близка к ней и тематически (американские первопроходцы, первозданность бытия) и музыкально, позволяет показать класс исполняющего оркестра: медленное развертывание музыкального текста, постепенное включение разных групп инструментов, постепенное повышение и понижение громкости, сведенность звука. Оркестр из Вашингтона хорош так же, как и 27 лет назад. Затем в память о Ростроповиче прозвучал виолончельный концерт Эдуарда Элгара в исполнении Алисы Вайлерштайн. Молодая талантливая солистка хорошо чувствует эту музыку, удачно интонирует и звучит вкусно. Она, конечно, не Ростропович, звучание которого многие из нас еще помнят достаточно хорошо. Местами - особенно на быстрых темпах - она теряет и вкусность и осмысленность текста и сама теряется на фоне оркестра. Но у нее все впереди, это придет. Особых слов заслуживает оркестр, который не просто замечательно звучал, но проживал эту музыку, соединяющую неоромантику с символистской культурой. Кристоф Эшенбах с немецкой манерой дирижирования - философско-осмысленной, вдумчиво-чувствительной - сообщал драйв и солистке и залу. Пристальное внимание на лицах слушателей - характерный показатель.
Во втором отделении была исполнена 8 симфония Шостаковича. Если вспомнить о мемориальной задаче этого концерта, то это был новый омаж Ростроповичу. В середине девяностых годов Ростропович придумал, организовал и провел в Петербургской филармонии грандиозный фестиваль музыки Шостаковича в память о своем учителе-музыканте. За несколько месяцев он исполнил всю камерную, оперную и симфоническую музыку композитора. Сочинения для виолончели исполнял сам, на другие партии инструментальных квартетов пригласил звезд, всеми симфониями в исполнении ЗКР дирижировал лично. Это и тогда воспринималось как событие из ряда вон, сейчас же превратилось в легенду. Интерпретации Ростроповича всех симфоний были оригинальны и незабываемы. 8 симфония тоже звучала на этом фестивале.
Кристоф Эшенбах, разумеется, не так слышит Шостаковича. Он не был знаком с композитором и не жил в то время. Огромное музыкальное полотно он исполнил ярко и осмысленно, обыграв контрасты, очень грамотно распределив темпы, умело разделив и тематически связав разнородные музыкальные фрагменты. Показательно, например, как в третьей части прозвучали две темы - одна героическая, другая почти мюзик-холльная, напоминающая о раннем Шостаковиче: с одной стороны, конрастно, с другой - не без общности. Великолепно был сделан финал этой необычной симфонии: на пиано несколько раз повторяется простая и медленная тема с небольшим интонационным варьированием. И варьирование и темп были те самые. Еще раз повторю: и дирижер и оркестр исполнили симфонию очень хорошо, много лучше, чем играют ее обычно и у нас и на Западе. Однако общей интерпретации музыкального текста у Эшенбаха, по-видимому, нет. Те многочисленные длинноты, которые есть практически в каждой части, местами воспринимающиеся как соединение различных важных и громких тем, у Эшенбаха остались длиннотами. А за этим, как кажется, стоит такая же музыкальная философия, как и за тихим и "простеньким" финалом. В интерпретации Ростроповича не было длиннот. Он удивительно понимал эту музыку - эпохальное соединение героизма и подлости, радости и трагедии, музыкального молчания и немузыкального крика. Впрочем, не знаю, услышим ли мы еще когда-нибудь исполнение, подобное тому, каким поразил меня Ростропович в середине девяностых годов. Такого Шостаковича я не слышал никогда.
Низкий поклон фестивалю Ростроповича от Петербурга. Большой зал хранит память о великом виолончелисте и дирижере. Будет правильно, если концерт в Большом зале Петербургской филармонии станет обязательным в программе каждого следующего фестиваля. Ростропович, думается, это бы одобрил. Для него этот зал был воистину залом, где живет дух Шостаковича.
Большой зал филармонии
Фестиваль Ростроповича привез в Петербург один из концертов своей большой программы. Национальный оркестр из Вашингтона выступил в Петербургской филармонии с концертом, который в полном смысле слова напомнил нам о Мстиславе Ростроповиче и его петербургских выступлениях.
Прошлый раз Национальный оркестр США играл в Петербурге в 1990 году под управлением Ростроповича: Мстислав Леопольдович в тот год триумфально возвращался из эмиграции в Россию. Билеты тогда начинали стрелять еще на Невском, а аншлаг был такой, что даже на хорах за креслами люди стояли в три-четыре ряда. 27 лет спустя давки на входе зал не было, но аншлаг был настоящий: толпы на центральной лестнице, заполненный до отказа зал, множество слушающих стоя, элитная публика - ни разу не захлопавшая между частями произведений (это теперь четкий показатель культурности зала).
Концерт начался исполнением симфонической поэмы Тобиаса Пикера (Tobias Picker) "Старые и затерянные реки". Пикер - современный американский композитор, но его поэма (много исполняемая в Америке) напоминает скорее о символистской музыке - вроде поэмы Сибелиуса "Финляндия". Она близка к ней и тематически (американские первопроходцы, первозданность бытия) и музыкально, позволяет показать класс исполняющего оркестра: медленное развертывание музыкального текста, постепенное включение разных групп инструментов, постепенное повышение и понижение громкости, сведенность звука. Оркестр из Вашингтона хорош так же, как и 27 лет назад. Затем в память о Ростроповиче прозвучал виолончельный концерт Эдуарда Элгара в исполнении Алисы Вайлерштайн. Молодая талантливая солистка хорошо чувствует эту музыку, удачно интонирует и звучит вкусно. Она, конечно, не Ростропович, звучание которого многие из нас еще помнят достаточно хорошо. Местами - особенно на быстрых темпах - она теряет и вкусность и осмысленность текста и сама теряется на фоне оркестра. Но у нее все впереди, это придет. Особых слов заслуживает оркестр, который не просто замечательно звучал, но проживал эту музыку, соединяющую неоромантику с символистской культурой. Кристоф Эшенбах с немецкой манерой дирижирования - философско-осмысленной, вдумчиво-чувствительной - сообщал драйв и солистке и залу. Пристальное внимание на лицах слушателей - характерный показатель.
Во втором отделении была исполнена 8 симфония Шостаковича. Если вспомнить о мемориальной задаче этого концерта, то это был новый омаж Ростроповичу. В середине девяностых годов Ростропович придумал, организовал и провел в Петербургской филармонии грандиозный фестиваль музыки Шостаковича в память о своем учителе-музыканте. За несколько месяцев он исполнил всю камерную, оперную и симфоническую музыку композитора. Сочинения для виолончели исполнял сам, на другие партии инструментальных квартетов пригласил звезд, всеми симфониями в исполнении ЗКР дирижировал лично. Это и тогда воспринималось как событие из ряда вон, сейчас же превратилось в легенду. Интерпретации Ростроповича всех симфоний были оригинальны и незабываемы. 8 симфония тоже звучала на этом фестивале.
Кристоф Эшенбах, разумеется, не так слышит Шостаковича. Он не был знаком с композитором и не жил в то время. Огромное музыкальное полотно он исполнил ярко и осмысленно, обыграв контрасты, очень грамотно распределив темпы, умело разделив и тематически связав разнородные музыкальные фрагменты. Показательно, например, как в третьей части прозвучали две темы - одна героическая, другая почти мюзик-холльная, напоминающая о раннем Шостаковиче: с одной стороны, конрастно, с другой - не без общности. Великолепно был сделан финал этой необычной симфонии: на пиано несколько раз повторяется простая и медленная тема с небольшим интонационным варьированием. И варьирование и темп были те самые. Еще раз повторю: и дирижер и оркестр исполнили симфонию очень хорошо, много лучше, чем играют ее обычно и у нас и на Западе. Однако общей интерпретации музыкального текста у Эшенбаха, по-видимому, нет. Те многочисленные длинноты, которые есть практически в каждой части, местами воспринимающиеся как соединение различных важных и громких тем, у Эшенбаха остались длиннотами. А за этим, как кажется, стоит такая же музыкальная философия, как и за тихим и "простеньким" финалом. В интерпретации Ростроповича не было длиннот. Он удивительно понимал эту музыку - эпохальное соединение героизма и подлости, радости и трагедии, музыкального молчания и немузыкального крика. Впрочем, не знаю, услышим ли мы еще когда-нибудь исполнение, подобное тому, каким поразил меня Ростропович в середине девяностых годов. Такого Шостаковича я не слышал никогда.
Низкий поклон фестивалю Ростроповича от Петербурга. Большой зал хранит память о великом виолончелисте и дирижере. Будет правильно, если концерт в Большом зале Петербургской филармонии станет обязательным в программе каждого следующего фестиваля. Ростропович, думается, это бы одобрил. Для него этот зал был воистину залом, где живет дух Шостаковича.