Литературность
Читая Розанова, наткнулся на следующую миниатюру:
Не литература, а литературность ужасна: литературность души, литературность жизни. То, что всякое переживание переливается в играющее, живое слово, но этим все и кончается, - само переживание умерло, нет его. Температура (человека, тела) остыла от слова. Слово не возбуждает, о нет! оно расхолаживает и останавливает. Говорю об оригинальном и прекрасном слове, а не о слове "так себе". От этого после "золотых эпох" в литературе наступает всегда глубокое разложение всей жизни, ее апатия, вялость, бездарность. Народ делается как сонный, жизнь делается как сонная. Это было и в Риме после Горация, и в Испании после Сервантеса. Но не примеры убедительны, а существенная связь вещей.
Вот почему литературы, в сущности, не нужно: тут прав К. Леонтьев. "Почему, перечисляя славу века, назовут все Гете и Шиллера, а не назовут Веллингтона и Шварценберга".
В самом деле, "почему"? Почему "век Николая" был "веком Пушкина, Лермонтова и Гоголя", а не веком Ермолова, Воронцова и как их еще. Даже не знаем. Мы так избалованы книгами, нет - так завалены книгами, что даже не помним полководцев. Ехидно и дальновидно поэты назвали полководцев "Скалозубами" и "Бетрищевыми"*. Но ведь это же односторонность и вранье. Нужна вовсе не "великая литература", а великая, прекрасная и полезная жизнь. А литература мож. быть и "кой-какая" - "на задворках".
Поэтому нет ли провиденциальности, что здесь "все проваливается"? что - не Грибоедов, а Л. Андреев, не Гоголь - а Бунин и Арцыбашев. Может быть. М.6., мы живем в великом окончании литературы.
В.В. Розанов. Опавшие листья. Короб первый.
Задумался.
В целом соглашусь, что литературность останавливает, притупляет переживание.
Вопрос - почему? Потому что литературность есть проговаривание эмоции, раскладывание ее по полочкам, осмысление. В этом смысле литературность оказывает терапевтическое, успокаивающие влияние. Писатели спокойны. Писатели сосредоточены.
Но тут другой вопрос. Хороша или плоха такая лоботомия?
Не знаю.
С одной стороны, литературность притупляет чувство жизни. Даже в чем-то заменяет саму жизнь. Вместо переживания, действия, писатель вдруг выключается из процесса, начинает его художественно переосмысливать, прилаживать его под текстик. Писатель - всегда наблюдатель, а не действующее лицо.
С другой стороны, такое отстранение, проговаривание эмоции подразумевает рефлексию, когда писатель смотрит на себя, на ситуацию как бы со стороны. Да, это останавливает эмоции, но, вместе с тем, открывает мышление.