Царское Дело. От Кирсты и до Кирсты - IV. Все уехали
Искажены были даже даты многих сопутствующих преступлению событий.
Так, мы помним, что в ходе осмотра помещений нижнего этажа Дома Особого Назначения, проводимом Сергеевым 11, 12 и 14 августа 1918 года, в топке печи было обнаружено «большое количество пепла от сгоревших бумаг, тканей и других предметов». И там же нашлись два листочка писчей бумаги, «совершенно не подвергшиеся действию огня», в т.ч. - расписка, выданная П.С. Медведевым Я.Х. Юровскому «в получении от него 10800 рублей». Документ датирован 20 июля 1918 г. Мы уже приводили его (Cм.). Существует позднейшее описание этого документа Соколовым. На дату Николай Алексеевич внимания не обратил. Между тем, никаких денег 20 июля от Юровского в доме Ипатьева получено быть не могло. Соколов обязан был знать об этом: недаром из протокола допроса Бобылева-Медведева, подготовленного Алексеевым (и иного протокола, где стоит имя И.А. Сергеева) получается, что уже 18 июля 1818 года к П.С. Медведеву приехала жена, и с нею он уехал домой, при чем тогда же Юровский и передал ему названную сумму «для раздачи семьям лиц, бывших в охране».
Но сама М.Д. Медведева, не имея никаких оснований лукавить, называет иную дату:
Гражданка - крестьянка Сысертской волости, Екатеринбургского уезда, Пермской губернии, Мария Данилова Медведева объяснила: /.../ Я ... часто навещала мужа и жила у него в их общей казарме по несколько дней сряду. Приезжая в Екатеринбург, я видела, что дом охраняется густой цепью красноармейцев, но моего мужа я на посту не видала, потому что он был разводящим караула.
19 июля [в пятницу - Pед.] с. г. я приехала в гор. Екатеринбург навестить своего мужа.
/Начальник управления Уголовного розыска Кирста, не позднее 7-8 августа 1918 г./
Из показаний М.Д. Медведевой, которую И.А. Сергеев допрашивал 9-10 ноября 1918 года, также получается, что 20 июля 1918 года - есть дата невозможная. /.../ Последний раз я приехала к мужу в город в первых числах июля с./г. (считая по старому стилю). Время я высчитываю вот как: 22 июля я бываю именинницей, после моих именин, на четвертый день, меня арестовали и увезли в город, т. е. это произошло 26 июля, а до дня ареста со дня возвращения моего домой из Екатеринбурга я прожила дома три недели. К мужу своему я явилась по его сообщению, переданному мне по телефону.
Подсчеты Марии Даниловны вновь указывает на пятницу 19-го. Теперь нам остается выяснить, где находился в этот день Я.Х. Юровский, чтобы понять - мог ли он передать Медведеву деньги накануне указанной в «несгораемом» документе даты, - т.е. в день прибытия жены, которую он каким-то образом специально вызвал к себе сообщением по телефону, что в те времена было явлением экстраординарным, - при том, что к самой Марии Даниловне телефонную линию наверняка не проводили.
Для этого мы сперва обратимся к полученным Сергеевым безспорно существенным документам. Среди прочего, о чем пойдет речь впереди, мы находим следующее:
Господину товарищу прокурора Екатеринбургского окружного суда Остроумову Н. И.
Секретаря 21 участ. Продовольственного комитета Трущева Павла Алексеевича.
ЗАЯВЛЕНИЕ
По распоряжению военных властей мною как продовольств. старостой и секретарем 21 участ. Продовольствен. комитета был произведен осмотр и опись имущества Областного совета Р. и С. Д., причем при осмотре мною в бумагах Совдепа были обнаружены прилагаемые при сем документы:
/.../ 4) Обычного образца телеграфный бланк, на котором в соответственных местах значится: „Ектб. Обласовет Председателю Из Бисерта. Подана 20/VII 20 час. 40 мин. № 13633. военная. Мною забыт в доме особого назначения бумажник деньгами на столе около двух тысяч прошу первым попутным переслат Трифонову для меня. Юровских".
Член Екатеринбургского окружного суда Ив. Сергеев.
При осмотре присутствовали понятые.
Итак, 20-го июля Юровского в Екатеринбурге, - как утверждают выходные данные этой довольно известной телеграммы, - не было. Обыкновенно утверждается, что он находился на пути к Москве, на что указывает станция Бисерт. Теперь посмотрим, чем комендант ДОНа был занят накануне.
ПРОТОКОЛ
1918 года сентября 5 дня. Начальник Екатеринбургского уголовного розыска Плешков производил дальнейшее дознание по делу об убийстве бывшего государя Императора Николая II, для чего спрашивал нижепоименованных лиц, и они мне объяснили:
Спрошенный в присутствии товарища прокурора г. Остроумова гражданин Логиновской волости, Екатеринбургского уезда, села Малый Брусян, Афанасий Кириллов Елькин [O! - Pед.], под судом не был, грамотный, проживаю в гор. Екатеринбурге, по Луговой улице, в доме № 64, объяснил: 11 января 1918 года меня за контрреволюцию арестовали и посадили в местную Екатеринбургскую тюрьму. 10(23) февраля революционный трибунал меня осудил к 6 месяцам тюремного заключения за агитацию против советской власти. В тюрьме первое время я возил из леса дрова в тюрьму, а в марте месяце меня перечислили конюхом, где я пробыл до конца моего ареста. В июне меня и второго конюха Данилова, тоже содержащегося в тюрьме, начальник стал посылать в город на лошадях, запряженных в экипажи, для разъездов с комиссарами. Мне очень часто приходилось возить по городу комиссаров тюрьмы Межевского Михаила и Морозова. Несколько раз приходилось ездить с комиссарами Поляковым, Зайд и Юровским. Ранее я их не знал, а когда стал ездить с ними, то узнал многих. С ними я ездил по разным советским учреждениям. Дней за 10 до бегства из Екатеринбурга большевиков конюх Данилов сообщил мне, что Юровский назначен комиссаром в дом Ипатьева, где содержался бывший Государь с семьей, и переехал туда жить. Дом Ипатьева назывался так: „Дом особого назначения". Дорогой комиссары никогда ничего со мной не разговаривали.
В июле месяце, когда Юровский жил в доме Ипатьева, я два раза подавал лошадь для Юровского к дому Ипатьева. Подъезжая к дому, я говорил часовому красноармейцу о том, что из тюрьмы подана лошадь для Юровского, а часовой через дырочку в заборе сообщал дальше. Я хорошо помню, что во вторник последней недели перед бегством большевиков я ездил с Юровским по городу (должно быть, 17 июля [вторник приходился на 16 июля - Pед.]), он заходил в Американскую гостиницу и в свою квартиру на 1 Береговую ул. № 6. В этот же день, кажется, с ним больше не ездил. Помню, что днем Юровский, вернувшись в дом Ипатьева, отпустил меня домой.
Через сутки после этого, в четверг [т.е. 18-го - Pед.] , я опять подал лошадь для Юровского к дому Ипатьева и опять так же через часового дал о себе знать. Изменения в карауле я никакого не заметил. Около 11 часов дня я Юровского повез в Волжско-Камский Банк, где он был минут 15-20, и вышел оттуда с каким-то человеком высокого роста, лет 35, по-видимому, с комиссаром, и вместе с ними я поехал, но у гостиницы Атаманова распряглась лошадь и я остановился перепрячь. Комиссар из банка куда-то пошел. Юровский сказал ему: „Оставайтесь здесь и работайте, как следует". Потом Юровский заехал в свою квартиру на 1 Береговую улицу, где пробыл около часа и вернулся в дом Ипатьева. Тут он мне сказал, что я ему буду нужен, и велел красноармейцу увести меня с лошадью в тот дом, где была охрана дома Ипатьева, кажется, дом Попова. Там я видел красноармейцев, более тридцати человек. С ними я не разговаривал, но видел их почти всех, они все были русские, у некоторых были жены. Из разговоров я понял, что они были из Сысертского завода. Часов в 11 вечера красноармеец послал меня съездить в Американскую гостиницу и привезти кого-то, имя и фамилию коего я забыл. Из Американской со мной поехало двое молодых, лет по 20, один из них похож на еврея. Они зашли в дом Ипатьева. В половине двенадцатого часов ночи мне приказали подать лошадь к воротам дома Ипатьева, около старой избы. Красноармеец, кажется, старший по команде, и двое молодых, коих я привез из Американской, вынесли из дома Ипатьева ко мне в экипаж семь мест багажу, из коих было два кожаных саквояжа, на одном я видел сургучную печать. Одно место было с постелью, затем место с провизией. Вскоре вышел Юровский и, сидя в экипаже у меня, приказал моло-дым людям привести все в порядок, охраны оставить 12 человек, а остальных отправить на вокзал: это распоряжение касалось дома Ипатьева. Юровского с багажом я повез в дом главного начальника, где также были готовы к отъезду другие комиссары, среди коих был Петр Лазаревич, который со сторожем у главного начальника простился за руку. Оттуда некоторые комиссары поехали на ст. Екатеринбург II, а я с Юровским, по его приказанию, поехал на Вознесенский переулок, в дом рядом с лабораторией, где он пробыл недолго, потом заехал еще в Американскую гостиницу, а оттуда поехал также на Екатеринбург II, где он ушел в вокзал. Красноармейцы вынесли багаж Юровского и меня отпустили домой. /.../
Показание мне прочитано. Афанасий Елькин.
И. д. начальника Уголовного розыска Плешков.
Товарищ прокурора Н. Остроумов.
Рассказ Елькина подтверждает, что Янкель Хаимович глубокой ночью с 18 на 19 июля отправился на вокзал, увозя с собою драгоценности (или усеченные Главы, как некоторые настаивают) Царской Семьи. В печи покинутого дома Ипатьева, дожидалась «белых» расписка Медведева о том, что 20-го он получил от уехавшего Юровского определенную сумму денег. Впрочем, расписка могла появиться и позже; времени было достаточно. К часу дня 19-го к дому Ипатьева подошла Мария Даниловна Медведева. Из протокола ее допроса выходит, что она и ее муж, П.С. Медведев «уехали домой на другой день», - т.е. 20-го, - «так как начальство уволило его в отпуск на два дня, для раздачи денег семьям красноармейцев».
Как бы то ни было, если руководствоваться показаниями наблюдательного и памятливого Елькина, никакой спешки в действиях Я.Х. Юровского при всем желании заметить нельзя. Видно, что распорядок дня 18 июля у него насыщенный, но нет ни единой детали, которая бы свидетельствовала о суматохе, панике, растерянности или чем-либо подобном. Остается только забытый бумажник. А откуда нам известно об этом факте забывчивости? - из телеграммы, поданной Юровским со станции Бисерт. Но в том-то и дело, что такой телеграммы не существует. Отнюдь не на этой станции, а среди бумаг, оставленных чинами Екатеринбургского Областного Совета в помещении Волжско-Камского Банка, куда Юровский заходил около одиннадцати часов утра 18-го июля, обнаружен не отпуск телеграммы, как это принято было именовать, а лишь заполненный от руки телеграфный бланк с текстом известного нам содержания. Документ этот был опубликован Н.А. Соколовым (См.).
Получается, что предполагаемый отправитель (Я.Х. Юровский), пребывая в Екатеринбурге, обнаружил, что забыл свой бумажник в некоем здании, отстоящем в нескольких минутах неспешной поездки на извозчике от теперешнего своего местонахождения. Не желая отвлекаться от дел более важных, он составляет телеграмму с просьбой доставить ему забытое. Телеграмму, судя по ее выходным данным, он собирается отправить со станции, куда намеревается прибыть послезавтра вечером. Его целеустремленность такова, что даже возвратясь по неотложным делам туда, где находится забытый им предмет, он не прикасается к нему, чтобы не потратить лишней секунды драгоценного времени. Наконец, выполнив все намеченное, он отправляется в путь. Вероятно, он вскоре замечает, что его преданность делу сыграла с ним скверную шутку: заполненный им телеграфный бланк также позабыт - и телеграмма из Бисерта так и не отправлена.
Это происшествие приводит на память прозаические миниатюры Д.И. Хармса-Ювачева.
Из него с достаточной достоверностью следует, что Я.Х. Юровский по своим соображениям путал следы, не желая показывать - когда и куда именно он удалился из Екатеринбурга.
Все это не могло не обратить на себя внимания судьи Сергеева. Но от него требовали не отвлекаться, не искать потерянное, а целеустремленно выполнять идейно мотивированные предписания начальства. Расписка, вероятнее всего, является артефактом, подсунутым следствию ловкими «уральцами» Простой, но хорошей выдумкой должна была стать и телеграмма из Бисерта. Но Юровского подвела чья-то безответственность. Он заполнил бланк и поручил одному из отъезжающих на Бисерт служащих Облсовета отправить телеграмму с указанной станции. - Сам он, предположительно двигался в каком-то ином направлении, и не хотел, чтобы оно, это направление, стало известно посторонним лицам. Но увлеченные дележкой остатков Царского имущества мелкие «уральцы», просто-напроставили без внимания поручение бывш. коменданта бывш. Дома Особого Назначения. Все уезжали - и у Янкеля Хаимовича не было никакой возможности настоять на выполнении отданного приказа или строго взыскать с нарушителей.
Что же до определения настоящей даты получения П.С. Медведевым от Я.Х. Юровского денег для раздачи семьям стражников, то назвать ее затруднительно. Мы уже приводили показания Вассы Дрогиной, - одной из тех женщин, что мыли полы в Доме Ипатьева незадолго до произошедших событий. Вот еще подобное же показание:
(Не позднее середины августа 1918 года)
Крестьянки Вятской губ.: 1) Нолинского уезда, Зыковской вол., дер. Зырина, Мария Григорьевна Стародумова, жительствующая по Кузнечной ул. № 105 и 2) Иранского у., Ильинской вол., дер. Починск Городок, Васса Осиповна Дрогина, жительствующая по Главному проспекту № 75, объяснили: От профессионального строительного союза 15 июля н. ст., в понедельник, мы были посланы в Ипатьевский дом, где заключен был Государь Император и его семья, мыть полы. Полы мы мыли наверху дома Ипатьева и внизу. Государь и его семья: Государыня, 4 великих княжны, Наследник, доктор, старик князь, камердинер, лакей в очках, мальчик и женщина молодая были наверху, и семья играла в карты. Здесь Юровский сидел на стуле против Наследника и разговаривал с ним, причем Юровский был вежлив, но нам Юровский не позволял разговаривать с Царской семьей, которая была весела, княжны смеялись и грусти заметно не было. Моя полы, мы заметили, что караул состоял из каких-то не русских людей, все они были молодые, причем когда мы спустились мыть полы вниз, то заметили, что этот караул жил внизу, так как там стояли их кровати, причем внизу мы всех комнат не мыли, так как там были другие женщины.
Помыв полы, мы ушли домой, но денег не получили, почему в субботу 19 июля [если М. Г. Стародумова не напутала с днем недели, то речь идет о 20-м июля - Pед.] пошли к караульному начальнику Медведеву и, подойдя к дому Попова, где жил караул, застали там нескольких красноармейцев, которые собирались уезжать и укладывали вещи. В это время на тройке крестьянских лошадей подъехал пьяный караульный начальник Медведев и спросил укладывающихся красноармейцев, что они делают, и узнав, что они торопятся как можно скорее выехать на фронт, спросил [так!], указывая на Ипатьевский дом, сказал: „Пойдемте, я пойду к Юровскому". Но красноармейцы ответили, что дом закупорен и там никого нет, тогда Медведев спросил: „А они?". „Они, сказали красноармейцы, уехали все на Пермь". Засим мы обратились к Медведеву с просьбой уплатить нам деньги, но Медведев ответил, что деньги нам уплатят, когда вернутся обратно (sic!). Караул, который в этот день дежурил у Государя, были, судя по разговору, немцы или австрийцы, одеты были в форменную одежду, но чисто, красиво.
Мария Стародумова, неграмотная, а за нее, по ее просьбе, как равно и за себя, Дрягина[так!].
И. А. Сергеев и эти показания прекрасно знал.
Продолжение следует