Любовь к безумию
Оригинал взят у nataly_hill в Любовь к безумию
Готическая LiebesTod - это любовь на самом деле не к смерти. Умирание и смерть as is - боль, беспомощность, превращение из субъекта в объект, разные телесные выделения и запахи - романтических "некрофилов" не привлекает; они грезят не столько о смерти, сколько о некоей иной, посмертной жизни, и эта жизнь в их представлениях обладает характеристиками, более свойственными иному, хотя тоже бедственному человеческому состоянию. Это любовь к безумию.
Вампиры и прочие живые мертвецы, прекрасные и ужасные одновременно, безумны - хотя их состояние очень смягчено и романтизировано. Человеческие законы, ограничения, человеческие страсти и привязанности больше не властны над ними (а вместо этого у них, в классическом варианте, появляются новые неодолимые влечения, фобии и ритуалы, живым людям чуждые и непонятные - точь-в-точь как это бывает с сумасшедшими). Они ощущают себя всесильными, не боятся ни смерти, ни разных житейских бед и неприятностей, и ход времени более их не тревожит. Если они и продолжают какое-то подобие человеческой жизни, то лишь по инерции; а чаще прекращают его вовсе, выпадают из линейного времени, перестают жить вперед - начинают жить куда-то вбок или вниз. Они свободны. Пусть эта свобода иллюзорна, пусть это гибельная свобода падения - она становится почти неодолимым соблазном для тех, кто не ведал никакой иной.
Готическая LiebesTod - это любовь на самом деле не к смерти. Умирание и смерть as is - боль, беспомощность, превращение из субъекта в объект, разные телесные выделения и запахи - романтических "некрофилов" не привлекает; они грезят не столько о смерти, сколько о некоей иной, посмертной жизни, и эта жизнь в их представлениях обладает характеристиками, более свойственными иному, хотя тоже бедственному человеческому состоянию. Это любовь к безумию.
Вампиры и прочие живые мертвецы, прекрасные и ужасные одновременно, безумны - хотя их состояние очень смягчено и романтизировано. Человеческие законы, ограничения, человеческие страсти и привязанности больше не властны над ними (а вместо этого у них, в классическом варианте, появляются новые неодолимые влечения, фобии и ритуалы, живым людям чуждые и непонятные - точь-в-точь как это бывает с сумасшедшими). Они ощущают себя всесильными, не боятся ни смерти, ни разных житейских бед и неприятностей, и ход времени более их не тревожит. Если они и продолжают какое-то подобие человеческой жизни, то лишь по инерции; а чаще прекращают его вовсе, выпадают из линейного времени, перестают жить вперед - начинают жить куда-то вбок или вниз. Они свободны. Пусть эта свобода иллюзорна, пусть это гибельная свобода падения - она становится почти неодолимым соблазном для тех, кто не ведал никакой иной.