Глюки
Небо было точь-в-точь таким, будто смешали густого парного молока с золой и разлили повсюду. Да еще смыли мутным дождем все душистые листья на землю, покрыв их проседью, оставив деревья черными, обнаженными, без единой золотинки или искры.
Мы тихо брели по скорчившейся земле, и слушали в ответ тишину; ни шороха, ни шепота, ни хруста. Старые стволы поднимались и терялись в белесой небесной каше, как сырые дрова в дыму. Кажется, что этот лес горел, но нет, здесь он просто осыпался, старел, а как время вышло - плоть его стала другой, невесомой и серой.
А спутник мой пел. Беззвучно. Он пел, когда вытирал влагу с седых бровей, он пел, когда облизывал усы, он пел при каждом шаге, заменяя несуществующие шорохи своей песней.
Он пел молча.
Потому, что это последняя ночь.
Есть всегда в году такая ночь, которая последняя.
На ее окраине только молоко, зола и туман.
И мы просто туда идем, чем дальше - тем плотнее и мягче дорога и небеса, и запахи начинают исчезать, и чувства таять, и не остается ничего.
Потому, что это последняя ночь.
И путь наш лежит к огромному древу, внутри которого весь год был огонь, а теперь остались черные угли, а в них совсем немного тепла. Но его хватит.
Я притронусь рукой к идущему рядом - он все поймет и начнет грызть хрупкие тепловатые комочки, пачкаясь в древесной саже, размазывая по себе остатки огня, выдыхая дым, разливая вокруг бархатную черноту последней ночи.
А наевшись - уснет, положив голову мне на колени.
Ночь продолжит литься рекой, разъедая и растворяя плотный туман на крупинки. И я засну, глядя на их танец под порывы зарождающегося ветра.
Потому, что это последняя ночь.
С утра молоко, зола и туман упадут на землю. И будет снег.
Потому что это первый день в году.
Есть всегда в году такой день, который первый.
Мы тихо брели по скорчившейся земле, и слушали в ответ тишину; ни шороха, ни шепота, ни хруста. Старые стволы поднимались и терялись в белесой небесной каше, как сырые дрова в дыму. Кажется, что этот лес горел, но нет, здесь он просто осыпался, старел, а как время вышло - плоть его стала другой, невесомой и серой.
А спутник мой пел. Беззвучно. Он пел, когда вытирал влагу с седых бровей, он пел, когда облизывал усы, он пел при каждом шаге, заменяя несуществующие шорохи своей песней.
Он пел молча.
Потому, что это последняя ночь.
Есть всегда в году такая ночь, которая последняя.
На ее окраине только молоко, зола и туман.
И мы просто туда идем, чем дальше - тем плотнее и мягче дорога и небеса, и запахи начинают исчезать, и чувства таять, и не остается ничего.
Потому, что это последняя ночь.
И путь наш лежит к огромному древу, внутри которого весь год был огонь, а теперь остались черные угли, а в них совсем немного тепла. Но его хватит.
Я притронусь рукой к идущему рядом - он все поймет и начнет грызть хрупкие тепловатые комочки, пачкаясь в древесной саже, размазывая по себе остатки огня, выдыхая дым, разливая вокруг бархатную черноту последней ночи.
А наевшись - уснет, положив голову мне на колени.
Ночь продолжит литься рекой, разъедая и растворяя плотный туман на крупинки. И я засну, глядя на их танец под порывы зарождающегося ветра.
Потому, что это последняя ночь.
С утра молоко, зола и туман упадут на землю. И будет снег.
Потому что это первый день в году.
Есть всегда в году такой день, который первый.