НЕПОСЛУШНОЕ ДИТЯ БИОСФЕРЫ Часть №4
НЕПОСЛУШНОЕ ДИТЯ БИОСФЕРЫ Часть №1
НЕПОСЛУШНОЕ ДИТЯ БИОСФЕРЫ Часть №2
НЕПОСЛУШНОЕ ДИТЯ БИОСФЕРЫ Часть №3
РОДИТЕЛИ И ДЕТИ
У многих видов родители привязаны к своим детям. Часто именно только к своим.
Есть люди (и их довольно много, обычно они просто скрывают это), которые тоже любят лишь своих детей.
Но у большинства людей есть еще и другая любовь - любовь к детям вообще. К чужим детям.
А это, с точки зрения инстинктивных программ, совсем не одно и то же.
Когда она возникла и чему служила?
Это очень интересная история, и приводит она нас к возникновению человека.
Есть мнение, что первоначально наших предков-собирателей толкало к групповой организации очень долгое детство их потомства.
Давайте считать.
Половое созревание - в возрасте 14 - 16 лет. Первый ребенок - в возрасте 15-17 лет. Диета собирателей такова, что дети могут ее усваивать в возрасте 4 лет. Четыре года мать кормила ребенка молоком и в это время забеременеть не могла. Следующие роды, следовательно, в 20 - 21 год. А средняя продолжительность жизни матери - 26 лет, «Среднестатистические матери» не доживали до совершеннолетия своих детей.
Кто мог заботиться о них?
Родственники и все другие члены группы. Но, чтобы такой путь воспитания был эффективным,
во-первых, требуется более тесное объединение довольно большого числа особей в стадо, а во-вторых, нужно, чтобы инстинкт заботы о потомстве распространялся на всех детей и проявлялся в раннем возрасте - еще до родов своего ребенка. Все это у нас есть. Вспомните, как девочки-подростки жаждут нянчить детей (не кукол, как раньше, а живых), а сестры-женщины питают любовь к племянникам и племянницам.
Любовь к родителям имеет программу
Как и некоторые животные - волки, дикие гуси, - мы помним и любим своих детей до конца жизни.
А они нас?
Тоже, но их реакция имеет возрастную программу.
Ребенок, родившись, импринтингует (запечатлевает) мать - ее образ, голос, запах, даже ритм пульса. Все ее качества окрашиваются положительными эмоциями (она, как и запечатленная родина, лучше всех) и обсуждению со стороны рассудка не подлежат, пока дитя находится в зависимом возрасте.
У человеческого ребенка явно есть и потребность иметь отца.
Это очень важное наблюдение. Оно говорит о том, что когда-то, у кого-то из наших предков отцы были подключены к заботе о потомстве.
Вам желание ребенка иметь отца кажется само собой разумеющимся.
А мне - нет.
Потому что я знаю, что у человекообразных обезьян самцы о детях не заботятся и их детеныши в отцах не нуждаются.
По программам, общим со многими животными, родитель противоположного пола - одновременно и модель будущего брачного партнера. Поэтому дети часто проходят период влюбленности в одного родителя и ревности его к другому.
С наступлением половой зрелости молодого поколения семья у большинства животных должна распасться, чтобы дети начали самостоятельную жизнь. Инициатива в осуществлении распада семьи у многих видов животных возложена на молодых. Они начинают инстинктивно проявлять такое поведение, которое нестерпимо для взрослых. Подросшие самцы время от времени обращаются с отцом, как посторонние взрослые самцы, раздражая его и даже угрожая. На старого самца такие нападки действуют вызывающе, и он дает им отпор, демонстрируя всю мощь своей агрессивности, перед которой молодой самец пасует и возвращается к зависимому детскому поведению. Однако стычки повторяются, и в конце концов выводок распадается, так как родители перестают узнавать в молодых своих детенышей, а молодые -своих прежних родителей.
Когда эта программа начинает действовать у человека, она порождает проблемы «отцов и детей». Современные дети так называемого трудного, переходного возраста еще полностью зависимы от родителей юридически, территориально, материально и духовно.
Они не могут покинуть семью.
Это усиливает конфликт, так как программа не достигает успеха. Видя, как иногда при этом искажается поведение подростка, сколько мук претерпевает он сам, не зная, что с ним происходит, как страдают родители, тоже ничего не понимая, ясно осознаешь вдруг, как властны над человеком инстинктивные программы поведения предков. Можно сказать, что подлинно человеческие отношения между родителями и детьми складываются лишь после того, как переходный возраст пройдет.
Обучение
Долгое детство нужно человеческому ребенку затем, чтобы растянуть период самого эффективного обучения - период импринтингов, которые возможны, лишь пока в мозгу продолжается формирование новых структур.
Запечатление речи
Многих всегда поражал парадокс: речь, самое сложное и совершенное из всего, на что способен человек, ребенок осваивает в столь раннем возрасте, в котором во всем другом мало на что способен, несмышленыш.
Ребенок не изучает речь, он ее запечатлевает, импринтингует. Тут самое место объяснить, чем запечатление отличается от свободного, произвольного обучения чему угодно и когда угодно. Последнее требует повторения, запоминания, интеллектуальных усилий и может происходить в любом возрасте; без употребления полученные знания быстро утрачиваются. Так мы с вами во взрослом возрасте учим компьютерный язык или «вдалбливаем» в себя иностранный язык.
То и другое для нас - маленький подвиг.
Программа запечатления речи занимает несколько лет, начинаясь в еще внешне бессознательном возрасте. Вроде совсем не интересуясь нашими разговорами, пассивно слушая речь и не пытаясь
ее воспроизводить, запечатлевающий «компьютер» мозга завершает первый этап анализа ее структуры и назначения. Программа компьютера столь совершенна, что в двуязычных семьях она
идентифицирует два параллельных языка, разделяет их и запечатлевает оба.
В возрасте (до года) имитационная машина ребенка занята своим делом: пробует издавать разные звуки, причем не только те, что использует родной язык, но и звуки, никогда им не слышанные, общечеловеческие. Говорить же она совершенно не пытается, а те слоги, которые почти во всех языках означают «мама», «баба», «папа», «дада», сначала порождает спонтанно, лишь потом привязывает к тем людям, которые на них реагируют. (На «баба» у русских, например,
радостно реагирует бабушка, а у таджиков - дедушка - «бабай»).
К году ребенок начинает явно понимать многое их того, что ему говорят, и исполнять некоторые команды. Но никто не доказал, что он реагирует на наши фразы «как человек». Вполне может быть, что он понимает нас другим, не имеющим отношения к речи механизмом, общим у него с животными. Иными словами, пока что понимает, чего мы хотим, тем же способом, каким понимает нас наша собака.
Чуть раньше года у ребенка включается программа заполнения словаря: он показывает на предметы глазами и рукой и требует, чтобы вы их называли. Как и все инстинктивные программы, она упорна и упряма: малыш снова и снова заставляет вас называть одни и те же предметы. Если есть возможность, он требует, чтобы это делали разные люди. Вы можете ясно видеть, что его как сознательное существо совершенно не волнует, что одни и те же предметы или очень сходные по внешнему виду могут называться по-разному, а внешне несходные предметы - одинаково. Во всем этом должен разбираться не его разум (да он бы и не смог сделать этого), а структуры мозга, составляющие словарь.
С этого момента мозг ребенка готов к обратной игре с вами: вы называете предмет, а он его
показывает. В этой игре вам приходится, чтобы различать сходные предметы, снабжать их прилагательными - большой, маленький, синий, красный и т.п., и эти слова быстро усваиваются.
В это время возможности запечатления и распознавания образов огромны.
До полутора-двухлетнего возраста имитационная машина ребенка как бы издевается над нетерпеливыми родителями: время от времени, воспроизводя отдельные слова, она разговаривать не желает. Зато когда программа ее «врубит», слова и фразы вылетают из него почти непрерывным потоком, причем как к месту и осмысленно, так и спонтанно и без смысла.
В этом возрасте можно наблюдать одну удивительную особенность ребенка: прекрасно зная, как называется данный предмет, он упорно называет его посвоему, либо на каком-то тарабарском языке, либо применяя другое слово. В этом он бывает упрям и зачастую добивается своего: мать начинает употреблять «его слово». Бывает, такое детское словечко надолго остается общесемейным.
Не исключено, что тут проявляет себя очень древняя программа, к человеческой речи отношения не
имеющая.
Дело в том, что многие животные, могут пользоваться договорным языком.
Не исключено, что развитие звукового общения у предков человека происходило через стадию
«договорного языка». Возможно также, что это наследие (признание права каждого придумать новое слово) и теперь необходимо нам, чтобы речь поспевала за изменением условий.
Говоря о консерватизме животных и детей, мы выяснили, что у них особая, инстинктивная логика, запрещающая самим придумывать причинно-следственные связи, воспринимать причину и следствие
как обратимую связку. Когда в программе овладения речью наступает период освобождения от инстинктивной логики, освоения логики окружающих его взрослых, ребенок становится «почемучкой».
С упорством и неутомимостью, свойственной инстинктивной программе, он начинает беспрерывно и по всякому поводу спрашивать: «Почему?» и «Зачем?» Некоторые его вопросы умиляют
вас своей глубиной и взрослостью, а часть поражает своей нелепостью, упрямо повторяемой. Дело в том, что для его логической машины, доставшейся от предков, причина и следствие совсем не
очевидны, противоположная связь выглядит тоже возможной.
К пяти годам, завершив программу овладения речью и логикой, ребенок начинает свободно мыслить на любые отвлеченные темы, становится способным изучать любые премудрости.
Долгое детство нужно человеческому ребенку затем, чтобы растянуть период импринтингов - самого эффективного обучения. А этот период возможен, пока продолжается формирование новых структур
в мозгу.
Где хранятся программы?
Оказалось, что многие нейроны индивидуально ответственны за хранение той или иной информации. Причем одни нейроны «знают» об облике животных разных видов, а другие - своего вида, даже на уровне знакомой особи.
Некоторые нейроны обеспечивают представление об определенном месте в пространстве, т.е. образуют карту.
Есть нейроны, узнающие объекты врожденно, а есть научающиеся узнавать, причем генная программа клетки может изменять настрой нейрона.
Например, приказать: «Запомнить образ навсегда» (запечатлеть). Следовательно, для осуществления программы или ее части достаточно одного нейрона, а их в мозгу сотни миллионов. Эти опыты проведены как с млекопитающими (в том числе с обезьянами), так и с птицами, рептилиями и некоторыми беспозвоночными животными. Везде сходная картина: одного нейрона достаточно для узнавания образа.
У кого учиться?
Учиться всегда, всему и у всех бесполезно. Нужно знать, когда, чему и у кого учиться. Это знание и содержит программа импринтинга.
Программа такова, что чем старше выглядит взрослая особь, тем эффективнее обучение.
Программа «учись у него» весьма чувствительна к иерархическому уровню самца. В одном опыте
шимпанзе низкого ранга обучили добывать лакомство из сложного автомата, а после этого
вернули в группу других шимпанзе вместе с автоматом. Он продолжал извлекать из аппарата
лакомства, но никто не стал у него учиться. Когда же тому же обучили самца, имевшего высокое
положение в группе, все научились от него пользоваться автоматом.
Давно подмечено, что и в человеческом обществе дети лучше и охотнее учатся там, где учитель традиционно окружен уважением, и хуже там, где учителей в обществе не уважают.
РАЗУМ ПРОТИВ ИНСТИНКТА
Увы, мы несем в себе такие программы, без которых наш мир стал бы лучше.
Агрессивность
В животном мире агрессивность к себе подобным в первую очередь служит для замены физических
стычек, наносящих телесные повреждения, стычками психологическими.
Великий положительный смысл, что кровопролитная стычка между собратьями заменена психологической дуэлью. Но побеждает в ней не более сильный физически, не более умный, а более агрессивный - тот, кто легко приходит в ярость, может долго и часто угрожать и устойчив к чужим угрозам.
Иерархия
Неравноценность особей по агрессивности приводит к образованию между ними отношений соподчинения, так называемой иерархии. Доминантная (самая агрессивная) особь подавляет других. Она отстаивает и усиливает свое высшее положение, навязывая стычки остальным и терроризируя их, угнетая их психику. Агрессивность этих остальных, подавленная по отношению к доминанту, требует разрядки, и особи субдоминанты обеспечивают ее, находя более слабых и подчиняя их себе. Часто, будучи унижены доминантом, субдоминанты тут же бегут к своим подчиненным особям и переносят на них свой гнев. Эти несчастные в сущности тоже не лучше: они находят более слабых и подчиняют их себе.
Так образуется четкая, обычно пирамидальная, структура организации группы животных. Жестокая, но очень эффективная организация, в которой каждый знает свое место, каждый подчиняет и подчиняется.
И всякий взрослый, если он не забыл свои мальчишеские годы или если он по профессии своей контактирует с ребячьими группами, знает, сколько времени и сил тратят мальчишки на выяснение своей иерархии. Именно мальчишки, ибо девочки сложной иерархии не образуют.
Потому что у приматов особи женского пола, как правило, не конкурируют с самцами за иерархический ранг, а между собой образуют слабо выраженные и неустойчивые соподчинения из немногих особей. (У самок приматов организация иная - они образуют между собой все более высокие по рангу группировки, объединяемые одинаковым состоянием: молодые, еще не размножающиеся самки, самки в период привлечения самцов, самки, имеющие самцов, беременные самки и самки с детенышами. На время связи с самцом ранг самки в первую очередь определяется местом ее самца в мужской иерархии.)
Для некоторых мальчиков борьба за иерархический ранг крайне важна, они готовы ради нее на любые лишения, побои, готовы, чтобы утвердить свой ранг в глазах других, на опаснейшие для себя проделки. Психологи называют таких людей естественными лидерами, а этологи - потенциальными доминантами.
Если бы агрессивность и иерархичность угасали у людей вместе с концом детства, это был бы еще один наш забавный биологический атавизм. Но человек иерархичен до старости и, став взрослым,
воспринимает в себе эти инстинктивные позывы очень серьезно.
Субъективно он придумывает для них массу объяснений и оправданий - кто низких, кто бытовых, а кто и очень возвышенных.
Кто палку взял, тот и капрал
Иерархическое построение людских группировок неизбежно для нас. Всякий раз, когда мы хотим навести порядок в группе людей, мы берем за основу принцип соподчинения. Человек, стихийно
получивший руководящее положение в группе, если он не только доминантен, но еще и умен, талантлив, порядочен, обеспечивает всей группе очень большой успех. Но беда в том, что доминантой может стать и очень опасный для общества человек, аморальный и даже психически больной. Уже тысячелетия назад человечество понимало эту опасность. Разум в борьбе с инстинктом противопоставлял ему одну идею - идею равенства всех членов группы.
Ее воплощали по-разному.
В одних случаях сильно выделявшихся людей толпа подвергала остракизму, убивала. В других - предлагалось вообще запретить всякое соподчинение как отдельным личностям, так и всей группе - в результате получалась анархия, которая неизбежно приводила к самой максимальной власти грубой силы. Единственно приемлемым оказался путь, на котором неизбежность иерархического построения, как того требует биологическая сущность человека, принимается, но вместо стихийных иерархов ведущее положение занимают люди, выбранные или назначенные группой с учетом качеств их разума и морали.
А теперь еще об одном комплексе врожденных программ поведения, с которым борется разум. При столкновении с более агрессивным человеком нам хочется с ним не связываться, уклониться от ссоры или умиротворить, задобрить его, а уж если конфликт произошел - уступить, сдаться.
Это инстинкт.
Но разум говорит иное.
Потакая агрессивному человеку, мы в данной ситуации действительно выручаем себя, так как нападающий, подчиняясь инстинкту, сменит гнев на милость. Но в следующий раз с нами, а также с другими людьми забияка будет еще агрессивнее, и, чтобы умиротворить его, потребуется еще большая уступчивость. Разумное поведение заключается в том, чтобы как можно сильнее - и всегда! - давать отпор агрессивной личности. Причем лучшее в данном случае оружие- то, против которого у агрессора нет врожденной программы: одновременный отпор нескольких людей, каждого
из которых он считает слабее себя. В школах, гимназиях, бурсах и тому подобных группах у мальчишек-подростков был свой грубый, но очень эффективный метод лечения доминантов - «темная».
А как быть, если агрессивные особи - мы с вами?
Тогда нам кажется, что нас в чем-то все время ущемляют, недооценивают, недодают. Что с нами ведут себя недостаточно почтительно, не уважают, смеются за спиной, нас это раздражает, злит, и мы хотим постоять за себя.
И вскипает гнев, и находит себе объект, и произойдет скандал, в котором мы не уступим, пока не разрядимся. Субъективно наш разум оценивает ситуацию неверно, он находится во власти врожденной программы. Агрессивному человеку действительно очень трудно, почти невозможно сдержать свой гнев. Хуже того, если мы сдержим его, он переадресуется на другой, еще менее виноватый объект. И этология здесь подсказывает хотя и неожиданное, но верное решение: разумом, усилием воли переадресуйте гнев с особи слабее вас на особь сильнее вас.
Прежде всего заставьте себя по-доброму думать о слабом человеке, что он в общем-то хорошо относится к вам, что он когда-то что-то сделал для вас, что у него маленькие дети, больная мать и т.п.
А затем вспомните, что вы так и не решились что-то сказать человеку сильнее вас, а пора бы. И идите, скажите. Прирожденные администраторы высокого класса, подавив гнев на подчиненного, идут к начальнику, чего-то добиваются для подчиненных, и агрессивность снимается.
Во-первых, она расходуется на преодоление сопротивления вышестоящего.
А во-вторых, превосходство над подчиненным продемонстрировано, но в форме, для него необидной и даже приятной.
ОТ ИНСТИНКТИВНЫХ ЗАПРЕТОВ - К МОРАЛИ
Мораль и этика, огромные области проявления человеческого разума, из чего возникли они?
Этологи открыли у животных, как высших, так и низших, большой набор инстинктивных запретов, необходимых и полезных им в общении с сородичами.
«У сильного животного сильна и мораль»
/Конрад Лоренц/
О том, что мораль не абсолютно чужда животным, люди знали с незапамятных времен: перед ними была собака.
И, помимо придуманной нами для нее этики, мы видим в хорошей собаке ее собственную мораль, во многом совпадающую с нашей.
Нам нельзя бить женщину, ребенка - пес не может применять силу к щенку. Нужно выручать друга в беде - и наша собака умрет за друга. Нужно защищать своих, свой дом - так же поступает и собака. Если друг расстроен, мы чувствуем потребность видеть его, обласкать - и наша собака
наделена той же чуткостью. Нельзя лгать, обманывать, скрывать - и собаке противен обман. Если обидим, мы извиняемся - и собака тоже. Трус презрен для нас обоих, и оба мы уважаем храбрость.
И так далее, и так далее.
Более того, хороший человек перед хорошей собакой чувствует себя немного виноватым: ее устои кажутся сильнее и бескомпромисснее.
«Благородное животное», - говорят люди.
Так что же это за «мораль» животных?
Это созданные естественным отбором врожденные запреты на выполнение в некоторых случаях обычных программ.
Не убей своего - первый запрет у очень многих видов.
Для одних свои - это любые особи своего вида, для других - только члены своей группы, лично знакомые или носящие общий отличительный признак группы. У последних тогда обязательно есть
программа - различай всех на своих, к которым запреты применяй абсолютно, и на чужих, к которым применение их не строго обязательно.
Человек - среди этих видов.
Раньше все было просто: свои - это наше стадо, а остальные - чужие. Мир человека стал неизмеримо сложнее, а мы все ищем своих и чужих: родные - не родные, соседи - не соседи, земляки - не земляки, одно-классники - не одноклассники, соотечественники - иностранцы, единоверцы - неверные.
И так без конца.
Другой запрет: чтобы не убить своего, прежде всего не нападай неожиданно, сзади, без предупреждения и проверки: нельзя ли, поугрожав, разрешить конфликт без драки?
Люди вооружены от природы слабо, два человека, дерущихся голыми руками, не смертельно опасны
друг другу. В стычке один из них устанет и отступит раньше, чем противник его убьет. Поэтому у человека, как и у многих других слабовооруженных животных, почти нет врожденных ограничений для действий в драке.
Они были не нужны.
Но человек изобрел оружие и оказался редчайшим существом на Земле: он убивает себе подобных. Мы пытаемся компенсировать отсутствие врожденного запрета воспитанием: в драке не хватай в руки что ни попадя, особенно орудие; защищаясь, не превышай меры; стыдно вооруженному конфликтовать с безоружным...
Следующий запрет: не бей того, кто принял позу покорности.
Наше: не бей лежачего и повинную голову меч не сечет.
Как проигравшему остановить распаленного в драке победителя?
Отбор нашел блестящее решение: пусть слабый предложит сильному нарушить запрет.
И запрет остановит его.
А вот еще один принцип: победа с тем, кто прав.
Животное, защищающее свою территорию, свой дом, свою самку, своих детенышей, обычно выигрывает в конфликте даже с более сильным. И не только потому, что отчаяннее обороняется или нападает, но и потому, что противник заранее ослаблен. Его агрессивность сдерживается запретом - тем самым, который когда-то люди формулировали как «не пожелай ни дома ближнего своего, ни жены его...», а современные юристы называют неприкосновенностью жилища, личной жизни и имущества.
Многие морально-этические нормы поведения человека, называемые еще общечеловеческой моралью, имеют свои аналоги во врожденных запретах разных видов животных. В некоторых случаях можно предполагать, что это совпадение чисто внешнее. Что моральная норма у человека возникла на разумной основе и случайно оказалась похожей на инстинктивный запрет животного. Но по крайней мере часть наших так называемых общечеловеческих норм морали и этики генетически восходит к врожденным запретам, руководившим поведением наших предков, в том числе и дочеловеческих.
Природа наделила нас самым долгим среди живых существ детством, чтобы мы могли, овладевая своими инстинктами и учась, пройти за полтора десятка лет огромный путь от прачеловека до современного человека. Этот путь будет прямее, а результат выше, если мы будем любить и понимать наших детей такими, какими их создала природа, а не такими, какими их рисует наше воображение.
/В.Р. Дольник/