Итак, я достаточно всех заинтриговала, вот и обещанное продолжение. Кстати, картинка полностью отражает мое отношение к медицине.
Не чуя подвоха, мы с Даней старательно и прилежно отлежали в Институте иммунологии положенные две недели. Даня дисциплинированно делал ингаляцию, я уже писала, что он (исключая кризис трех лет, который благополучно к тому моменту миновал) был идеальным ребенком. Бабушка все это время скупала гипоаллергенные подушки и одеяла, спешно отселяла в мою однушку брата с собакой, проводила генеральную уборку.
К нашей выписке квартира сияла. Вымыты были даже обои и частично потолки (мама моя свое дело знает). Уверена, что Лена Летучая из «Ревизорро» после осмотра нашей квартиры подала бы заявление об уходе из-за профнепригодности.
Даня, аки король, воцарился в свежевымытой комнате, среди гипоаллергенных подушек, я прыгала рядом, вооруженная инструкцией от врачей, новеньким небулайзером (спасибо, подсказали, я уж за давностью лет забыла как называется сей дивный прибор) и полугодовым запасом весьма недешевого лекарства для сего прибора.
А дальше вмешалось проведение. Проведение выступало почти как двуликий Янус. Одним лицом явился мой всем известный пофигизм, который в этот раз, как ни странно, пошел на пользу. Ну а второе лицо - это чистое стечение обстоятельств (или замысел Божий, как кому больше нравится). Если выражаться проще - я пропустила одну из положенных Дане по расписанию ингаляций, и так получилось, что сделала я это в выходной день.
Результатом моего пофигизма явился тот самый «приступ», который по утверждению врачей доблестного института, они успешно сняли. Не знаю, что там снимали они, но тут я воочию увидела, что такое приступ (до этого ничего похожего у Дани не случалось). Даня стал часто дышать, иногда задыхаться. Отчего нас с мамой, естественно, накрыла паника. В панике мы кинулись к телефону. И вот тут сработал второй фактор - Институт иммунологии по выходным не принимал. Поэтому пришлось вызывать обычную скорую, которая и отвезла нас в Морозовскую больницу.
Почему же я называю это провидением? Да потому что, не сложись эти два фактора вместе, боюсь, конец истории не был бы таким позитивным.
Но, по порядку.
Морозовская больница в сравнении с ухоженным платным отделением Института иммунологии показалась мне преддверием ада, или, на худой конец, филиалом чистилища. Убогие старые и обшарпанные интерьеры, мерзкий запах кислой капусты и хлорки. Клянусь, когда я выбегала на крылечко покурить, я видела пару здоровенных крыс, несущихся вскачь от одной помойки к другой. Мало того, Дане выделили детскую кроватку в общей шестиместной палате, а мне предложили валить до дома, так как мест для родителей не предполагалось.
«А вот хера вам!» - решила я и заявила, что ребенка одного в этом учреждении я не оставлю даже под страхом немедленного четвертования.
- Ну, как хотите, - хмыкнул принимающий врач, и медсестра выделила мне стул. На этом стуле я и провела ночь, свернувшись в позе креветки и кое-как пристроив голову в ногах сына. Да, справедливости ради, надо сказать, что Даньке дали подышать из нашего небулайзера нашими же лекарствами, после чего он относительно спокойно заснул. То состояние, в котором я провела ту ночь, сном назвать можно только с очень большой натяжкой.
Зато утренний обход явился для меня прямо-таки натуральным откровением. Пожилой усталый врач внимательно изучил предоставленные мною документы из института иммунологии и хмыкнул:
- Гормоны? Ну-ну…
Я, как человек крайне далекий от медицины и фармакологии, имела крайне смутное представление о гормонах. Но уж больно мне не понравился его (врача) тон.
- Какие гормоны? - переспросила я.
- Ну, лекарства ваши. Это же очень сильное гормональное средства. Да с вас должны были письменное разрешение брать, что вы разрешаете своему ребенку употреблять этот препарат в таких количествах.
Решительно никакого разрешения я не подписывала. Но врачу, в принципе, все это было не сильно интересно.
- Ну, раз начали такое лечение, продолжайте, чего уж, - вздохнул он и ушел.
Я осталась в палате переваривать информацию.
Впрочем, в палате я пробыла недолго. Я приступила к решению более насущных проблем. Насущная проблема заключалась в том, чтобы отвоевать на вторую ночь более совместимые с жизнью условия для существования. Ибо я к христианским мученикам, при всем моем уважении, никакого отношения иметь не хочу. И вторую ночь в позе креветки, как пить дать, не переживу.
Материнский инстинкт тем и хорош, что он вскрывает скрытые резервы. Если за свое существование я, скорее всего, из-за интеллигентского воспитания, драться не буду, то за ребенка я готова порвать. В такие минуты я вспоминаю, что моя мама все-таки моя родственница, и я имею половину ее генов. Пара часов ругани с персоналом немного отвлекла меня от странных мыслей о гормонах и имела вполне удовлетворительный результат. Меня с сыном перевели в отдельный двухместный бокс. С двумя большими кроватями. Правда, предупредили, что могут подселить кого-нибудь. Это меня не сильно пугало - нам с Даней хватило бы и одной кровати. По сравнению с прошлой ночью, условия были просто царские.
Но радовалась я недолго. К вечеру мне сообщили, что сейчас к нам подселят мальчика.
- Конечно, подселяйте, - обрадовалась я. - А что у мальчика.
- Фуникулярная ангина, - невозмутимо ответствовала медсестра.
Мама мгновенно вселилась в меня, и я заорала:
- Вы, что, на полном серьезе считаете, что моему сыну в дополнение к бронхиальной астме не хватает еще и фуникулярной ангины?
- Других мест нет, - невозмутимо сообщила медсестра и смылась.
Я бодро собрала вещи, позвонила Зиминой, и, написав на регистратуре отказ от госпитализации, последовала примеру медсестры. То есть, смылась.
Приехав домой, мы собрали совет старейшин, подняли все связи и вышли на милейшего доктора из института педиатрии.
Вызвали ее на дом (тут уж гулять так гулять, по сравнению с потраченным за две недели состоянием, оплата вызова врача была настолько мала, что ее можно было списать, как погрешность).
Я понимаю, есть врачебная этика, которая не позволяет так прямо сообщить, что ее коллеги из Института Иммунологии, мягко скажем, несколько ошиблись. Мы с мамой долго вытягивали из нее истину. Она, поверьте, была крайне корректна и высказывалась очень обтекаемо. Так как речь идет о моем сыне, мне на корректность насрать, а потому я передам суть ее заключения своими словами.
Если коротко, то для постановки такого диагноза не было никакого повода. Вообще. Да, абструктивный бронхит, да аллергия. Но никак не астма. Это было понятно даже по описанию симптомов. Более того, мне действительно назначили ингаляцию ударной дозой гормонов. Цитата: «Это назначение для взрослого человека давно и тяжело больного хронической формой». Что называется, без комментариев. О том, что гормоны крайне опасны для детского организма, я думаю, говорить не надо.
Далее, господа, я два месяца под руководством врача снимала Даню с этих гормонов. Ибо они еще и вызвали у него привыкание, что и спровоцировало такую реакцию, после которой мы вторично попали в больницу. Я по миллиграмму убирала лекарство и заменяла его физраствором, после чего давала сыну дышать. Пока он не перешел на физраствор полностью. Потом еще несколько недель я отучала его от этого долбаного прибора.
- Если хотите, мы можем официально снять ваш диагноз, - предложила мне врач в конце лечения.
- Вот уж дудки! - отказалась я. - У меня пацан, ситуация в мире нестабильна, пусть будет в качестве отмазки от армии.
Так что с тех пор, Даня числится хроником. Даже недавно, специально для взрослой поликлиники, мы подтвердили диагноз. Там даже особо никто проверять не стал, сделали пробы на аллергию и удовлетворились. Хотя у Дани с тех пор (тьфу-тьфу-тьфу) не было ничего даже отдаленно напоминающего приступ астмы.
В общем, слава богу, все обошлось. Мы вовремя спохватились, вред организму ребенка нанесен не был. Так что, обошлись, что называется, малой кровью.
Так что, думаю, ни у кого не вызывает вопросов, почему я не доверяю медицине. Да простят меня читающие меня медики.