пассакалья для Инки М.
Птицы пропали как-то внезапно; стрижи исчезли, а я не заметила, когда - будто срезали высокие частоты. Но должны были остаться бакланистые чайки, широкозадые, по характеристике Форестера, который какой-никакой биолог, ныне сисадмин. Чайки теперь все лето живут в городе. Я вожу гостей по парку Тойла, декламируя - Чайки реют не над морем, а над рыбокомбинатом - и кричат на материк. То ли он навеян морем, то ли просто пьяным матом, этот крик. Это даже и не мои стихи, это стихи Бориса Штейна, но написаны они как будто про рыбокомбинат в Тойла, за забором, в котором заколоченное окошко, когда-то помеченное вывеской "Выдача зарплаты". В советское время по узким дорожкам вверх-вниз колыхались колымаги, полные рыбы-салаки, хищнически вылавливаемой в морях. Потом из этой рыбы делали шпроты (а анчоусы делают из хамсы, а вы что думали?). Грузовики сновали по дорожкам, распространяя странный запах - как пахнет салака? морско-солено-рыбно-слегка пованивающе-свежо и холодно одновременно. Тонкие лезвия рыбок плескались в ящиках, выпрыгивая из них и, за отсутствием крыльев, не взлетая. Над ними реяли чайки и кричали натужно, как уродливые химеры, обезумевшие от пьянства.
Потом рыбокомбинат закрыли, потому что шпроты оказались никому не нужны. И маленькая рыболовная флотилия исчезла из Тойла. Теперь там стоит несколько скучных моторок, тормозя воду, которая и так не вытекает из реки-святой (Пюхайыги) в море, потому что никак не может разобраться, в какую сторону течь. Прилив говорит - надо в одну, отлив говорит, надо в другую, а вода вертит своей бестолковой головой и только мутит зацветающую воду.
И чайки - широкозадые, большеротые, вопящие день и ночь и раскрашивающие камни в бело-черные потеки - они исчезли. Чайки переселились в города, в которых было много еды, оставляемой человком в бездонных помойках. Чайки прилетают по весне, пока еще идет мелкий снегодождь и все думают, что весна не наступит, откладывают на мокрых крышах чаячьи яйца, высиживают птенцов, которые уже с рождения цвета крыши. Потом птенцы вырастают; все это время чаячий гвалт только усиливается, безумные дети беспрерывно ультразвуково голодны, а родители не успевают носить им еду, крича при этом и не боясь, что сыр выпадет.
Сегодня я обнаружила, что чаек уже тоже нет. Удивительно - солнце есть, есть даже что-то вроде тепла - а чаек нет. Газоны обсыпаны косоглазыми галками и воронами с дисплазией тазобедренного сустава; сегодня одна из них делила еду с кошкой. Делила неуверенно, отбегая и подбегая, но не сдаваясь. Голуби нервно курили в стороне.
Наблюдение показало, что три несчастных воробья и одна синица, выпадающая из кустов на мостовую за куском хлеба - это слишком мало на целую пятнадцатиминутную прогулку.
Где вы, мои зяблики, где пеночки мои, где щеглы, где соловьи и иволги?
И изумленные деревья чешут в затылках, отчего у них начали седеть и выпадать волосы.
А солнце уже встает и садится так, что его видно из одного окна.
Осталось совсем чуть-чуть, и белая вата заткнет нам уши. Хотя слушать и так нечего. Время бесптичья.
Потом рыбокомбинат закрыли, потому что шпроты оказались никому не нужны. И маленькая рыболовная флотилия исчезла из Тойла. Теперь там стоит несколько скучных моторок, тормозя воду, которая и так не вытекает из реки-святой (Пюхайыги) в море, потому что никак не может разобраться, в какую сторону течь. Прилив говорит - надо в одну, отлив говорит, надо в другую, а вода вертит своей бестолковой головой и только мутит зацветающую воду.
И чайки - широкозадые, большеротые, вопящие день и ночь и раскрашивающие камни в бело-черные потеки - они исчезли. Чайки переселились в города, в которых было много еды, оставляемой человком в бездонных помойках. Чайки прилетают по весне, пока еще идет мелкий снегодождь и все думают, что весна не наступит, откладывают на мокрых крышах чаячьи яйца, высиживают птенцов, которые уже с рождения цвета крыши. Потом птенцы вырастают; все это время чаячий гвалт только усиливается, безумные дети беспрерывно ультразвуково голодны, а родители не успевают носить им еду, крича при этом и не боясь, что сыр выпадет.
Сегодня я обнаружила, что чаек уже тоже нет. Удивительно - солнце есть, есть даже что-то вроде тепла - а чаек нет. Газоны обсыпаны косоглазыми галками и воронами с дисплазией тазобедренного сустава; сегодня одна из них делила еду с кошкой. Делила неуверенно, отбегая и подбегая, но не сдаваясь. Голуби нервно курили в стороне.
Наблюдение показало, что три несчастных воробья и одна синица, выпадающая из кустов на мостовую за куском хлеба - это слишком мало на целую пятнадцатиминутную прогулку.
Где вы, мои зяблики, где пеночки мои, где щеглы, где соловьи и иволги?
И изумленные деревья чешут в затылках, отчего у них начали седеть и выпадать волосы.
А солнце уже встает и садится так, что его видно из одного окна.
Осталось совсем чуть-чуть, и белая вата заткнет нам уши. Хотя слушать и так нечего. Время бесптичья.