Абинякин Р.М. Увольнение бывших офицеров из РККА в 1921-1934 гг. (продолжение)
НАЧАЛО ЗДЕСЬ
Очевидно, что для бывших офицеров применялись, прежде всего, критерии возрастные и по выслуге - так, начав службу в 1914 г., уже к 1921 г. можно было получить 18 - 20 лет стажа, при стандартном зачете одного года военного времени за три. То есть к 1926 г. 25 лет выслуги мог иметь даже достаточно молодой командир. Для части офицеров, начавших службу в 1915- 1916 гг., данный стаж ко второй половине 1920-х гг. был также достижим при условии несения службы в мирное время в "льготных" по выслуге регионах - на Севере, Дальнем Востоке и т.п.
С другой стороны, морально-политическое несоответствие было наиболее расплывчатым и потому универсальным основанием для удаления из армии бывших офицеров при малейшем подозрении в нелояльности, не говоря о практических действиях антисоветского характера. Но одновременно оно же становилось предупреждением бывших офицеров и потому серьезной гарантией их максимальной преданности как условия продолжения военной службы.
На 1 февраля 1927 г. бывшие офицеры насчитывали 9005 человек (19,9%) среди 45 347 лиц комсостава и 1028 человек (11,5%) среди 8974 лиц адмсостава33. То есть на службе в Красной армии находилось не менее 10 033 бывших офицеров, и немногочисленные представители данной категории присутствовали в других группах начсостава. К 1 декабря 1927 г. общая численность комсостава сократилась до 42 977 человек, количество бывших офицеров в нем снизилось до 7994, однако в процентном отношении сократилось незначительно, до 18,6%34. Следовательно, основные увольнения пришлись не на них.
Приказ РВС СССР N 225 - 1928 г. четко и подробно сформулировал все причины для увольнения начальствующего состава и конкретизировал существующую терминологию. И если естественная убыль (выслуга, состояние здоровья, желание и т. п.) была вполне очевидна, то принудительное удаление из армии заслуживает особого внимания. В главе 6 "Увольнение за невозможностью соответствующего использования" данного приказа ст. 674 содержала следующие основания: вторичная аттестация о неполном служебном соответствии; аттестация как непригодного к службе; неполучение назначения при сокращении штатов; отстранение от должности по суду более 4 месяцев; лишение свободы по суду более двух месяцев; "другие причины"35.
Наиболее "размытая" формулировка была у пункта "е" ст. 674 - "по другим причинам невозможности соответствующего использования". Вместе с тем, под действие данного положения не попадали совершившие уголовные преступления, политически неблагонадежные и морально разложившиеся командиры - для них имелись отдельные положения приказа N225. Так, ст. 676 исключала увольнение из армии для осужденных условно, освобожденных от применения наказания (амнистированных) и получивших приговор без поражения в правах - принудительные работы, общественное порицание, денежный штраф, предостережение и возложение обязанности загладить причиненный вред. [стр. 97] И лишь ст. 679 главы 9 "Увольнение по несоответствию" определяла, что оно обусловлено только моральными и политическими причинами и "производится каждый раз по особому распоряжение Наркомвоенмора"36. Это означало жестко индивидуальный, "штучный" порядок решения вопроса об удалении из армии по таковым основаниям под личным контролем главы военного ведомства. Следовательно, увольнение по несоответствию считалось наиболее ответственным из всех и в определенной степени гарантировалось от субъективности его местных инициаторов. Следует подчеркнуть, что именно К. Е. Ворошилов впоследствии последовательно искоренял поверхностность и предвзятость командования и политработников частей и округов. В циркуляре, направленном реввоенсоветам военных округов, армий и морей 4 июня 1933 г., он с явным раздражением писал: "РВС округов в своих представлениях об увольняемых выставляют мотивом "связь с чуждым элементом", не указывая конкретно, что это за связь, как она установлена и проверена, было ли раньше предупреждение командования, политорганов, чтобы воспитательными и предупредительными мероприятиями оторвать данного командира от этой связи. Неужели мало средств и возможностей в наших руках, чтобы противопоставить наше воспитание и окружение связи командира с чуждым элементом"37. Иными словами, нарком указывал подчиненным на их вопиющую небрежность в деликатном деле увольнений и требовал сохранять в армии командиров, на которых отсутствует конкретный морально-политический компромат.
Подобные замечания касались именно окружных реввоенсоветов, тогда как непосредственно командование проявляло гораздо большую терпимость. Например, комвойсками Сибирского военного округа Н. Н. Петин 15 мая 1928 г. сообщал Ворошилову, что в XIX Приморском стрелковом корпусе, 36-й Забайкальской стрелковой дивизии и 5-й отдельной Кавказской кавалерийской бригаде служит 212 бывших белых (без выделения количества офицеров). Он подчеркивал необходимость полного освобождения данных частей от служивших в Белых армиях, невзирая на партийную принадлежность, но исключительно "путем их постепенного перевода"38, а не увольнения. В итоге в 36-й Забайкальской стрелковой дивизии из 64 бывших белых оказалось уволено всего 18 человек (28,1%), в том числе два офицера.
Однако увеличение некомплекта комсостава продолжалось. В результате появилась директива заместителя Председателя РВС СССР И. С. Уншлихта N 71420с от 15 октября 1928 г., требующая "максимальной осторожности в вопросе увольнения". Впрочем, из ее текста следовало, что "большое количество представленных к увольнению падает на командиров, окончивших нормальные военные школы"39. Иначе говоря, большинство увольнений по приказу N 225 в 1928 г. затронуло не бывших офицеров, а молодые, чисто "краскомовские" кадры. Следовательно, их профессиональный и моральный облик не вполне удовлетворял командование, предпочитавшее опираться по-прежнему на бывших офицеров.
Наиболее интересно сравнение данных об увольнении начальствующего состава вообще и бывших офицеров в частности за 1928 - 1929 гг. и за 1930 - 1931 гг., так как именно на рубеже 1920 - 1930-х гг. раскручивалось дело "Весна". В 1928 г. было уволено 2587 человек, в том числе командного состава 1908 и административного состава 679 (по прочим видам начсостава - политическому, медицинскому и ветеринарному - данных нет, но и бывших офицеров среди них были единицы)40. При этом уволенные бывшие офицеры из числа комсостава составили 21,0%, или 401 человек; среди них не было ни одного кадрового и служившего у белых. Казалось бы, это опровергает [стр. 98] выводы о тенденции сохранять бывших офицеров в РККА, - действительно, их представительство сократилось с 18,6% в декабре 1927 г. до 14,1% на начало 1929 года41. Но в реальности шел лишь отсев лиц с устаревшими и не повышенными военными знаниями, так как кадровые офицеры под увольнения не попали, а среди 401 уволенных 347 значились "с образованием только в старой армии"42, то есть не прошедшие переподготовку в Красной армии.
В 1929 г. общее количество уволенного начсостава достигло 5084 человек, из них командного 2518, административного 938, политического 1144, медицинского 379 и ветеринарного 105. Среди уволенного комсостава бывшие офицеры насчитывали 19,9%, включая 10,3% кадровых; в абсолютных числах это равно 501 и 259 человек соответственно. К ним добавились бывшие белые офицеры - 1,1% (28 чел.)43. Характерно, что лишь 3,0% - 76 чел. - уволенного комсостава удалялись из армии с формулировкой "несоответствие службе в РККА", то есть по морально-политическим причинам (ст. 679 приказа РВС СССР N225 - 1928 г.), а остальные по общим основаниям, от выслуги и желания до приговора суда и неспособности к службе.
Следовательно, даже если допустить, что уволенными по неблагонадежности были только офицеры, то и тогда подавляющее большинство из них, 425 из 501, покинули армию вне связи с какими бы то ни было репрессиями. Учитывая же, что в это время шла радикальная чистка армейского политического аппарата (не случайно политработники преобладали среди прочих уволенных), очевидно, часть неблагонадежных приходилась на другие виды начсостава. Следует особо подчеркнуть, что увольнение по суду было связано с совершением уголовных преступлений (ст. 675, 676 упомянутого приказа), крупных же политических процессов над военными в 1928 - 1929 гг. не проходило, а репрессии органами ОГПУ проводились во внесудебном порядке, что отражалось в статистике уволенных по морально-политическим основаниям. К началу 1930 г. из 49980 человек комсостава бывшими офицерами являлись 7047, а из 10497 человек адмсостава - 94544, а всего не менее 7992. Характерно, что за два года, с декабря 1927 г., их общее количество сократилось всего на два человека. Это означает, что на смену уволенным в 1928-1929 гг. 930 бывшим офицерам в армию было принято не менее 928 бывших офицеров. Следовательно, удалялись лишь неспособные или неблагонадежные лица, а не целенаправленно бывшие офицеры как таковые - они, напротив, оставались предпочтительным источником восполнения некомплекта.
В 2000 г. Я. А. Тинченко априорно заявил о репрессировании в 1930- 1931 гг. 10 тыс. офицеров45. Однако наиболее полные приводимые им цифры в сумме не превышают 4620 человек, причем включают всех выявленных фигурантов архивно-следственных дел без разделения на осужденных и освобожденных, офицеров и прочих. Сюда же входят 300 бывших офицеров, лишь упомянутых в протоколах без сведений об аресте, а также перечислен ряд городов с арестованными от одного до трех офицеров. В результате цифра в 10 тыс. репрессированных является абсолютно не фундированной источниками и не мотивированной. С учетом арестов в Сибири (1759 человек, из которых осуждено 1310, но лишь с предположением о принадлежности большинства к офицерству), общая сумма составляет 6379. Даже самые поверхностные расчеты по приводимым Тинченко спискам показывают, что 24,1% привлеченных к расследованию офицерами не являлись. Вскоре Волков ссылался на цифру 10 тыс. уже как на научно обоснованную информацию.
Впрочем, главным опровержением служат официальные документы Управления кадров РККА об увольнениях начсостава в 1930 - 1931 годах. В 1930 г. было уволено 1691 человек командного состава, 658 административного, 706 медицинского и 149 ветеринарного, а всего 320446 - то есть на [стр. 99] 37,0% меньше, чем в предыдущем отнюдь не "репрессивном" году. Увольнения комсостава, в котором была сосредоточена основная часть бывших офицеров, сократились на 32,8%, то есть тоже на треть.
В 1931 г., когда, казалось бы, работа ОГПУ достигла пика, увольнение начсостава выросло незначительно, до 3983 человек, что отставало от 1929 г. существенно, на 21,7%. Среди уволенных преобладал комсостав - 2421 (на 3,9% меньше, чем в 1929 г.); затем шел адмсостав - 589, политсостав - 332, медсостав - 483 и ветсостав - 158. Правда, резко возросло удаление из армии по морально-политическим причинам: если в 1930 г. в целом по начсоставу оно равнялось 4,1% (131 человек), то в 1931 г. повысилось до 25,7% (1024 человека) - преимущественно за счет командного состава (61,1% от уволенных по неблагонадежности, или 626 человек)47. Однако и эти показатели выглядят мизерными, составляя 1,3% от наличного комсостава. По данным начальника Политуправления РККА Я. Б. Гамарника, на 10 февраля 1931 г. в Красной армии служило 5195 бывших офицеров, что составляло 12,2% всего командного состава48. По сравнению с началом 1930 г. их общее количество сократилось на 1852 человека - на 26,3%. Более того, среди 4112 лиц комсостава, уволенных в 1930 - 1931 гг., они составили 45,0%, то есть почти половину. Но в это число входят все бывшие офицеры, удаленные из РККА по всем основаниям. Причем даже в самом "репрессивном" 1931 г. уволенные по морально-политическим причинам составляли лишь около четверти всех уволенных - 25,7% от 3204, или 823 человека. Максимальный процент был по высшему (52,5%) и старшему (44,3%) командному составу (а также по ветеринарному (41,1%), среди которого бывших офицеров почти не имелось). По административному составу данный показатель составил 16,2% от 589 уволенных, то есть 95 человек49. Остальные увольнялись по общим основаниям, от выслуги и желания до состояния здоровья и неспособности к службе. Таким образом, даже если допустить, что по политическому несоответствию увольнялись только бывшие офицеры (а это далеко не так), то и тогда из рядов Красной армии, включая репрессированных, было уволено никак не более 1 тыс. бывших офицеров.
В 1931 г. 69 командиров (8,4% от уволенных по морально-политическим причинам), считая это явно несправедливым, подали прошения о замене статьи увольнения с 679 на 674, пункт "е". В ходе разбирательства 14, или 20,3% из них, вообще были оставлены или восстановлены в армии, один уволен по возрасту, у 47 (68,1%) статья была изменена, и только для семерых (10,1%) причина увольнения осталась по-прежнему "политической"50.
Иначе говоря, обоснованное опротестовывание несправедливых обвинений в подавляющем большинстве случаев имело положительный результат и решалось в пользу уволенных. В течение же последующего года вообще произошел заметный приток в армию бывших офицеров: к 1 апреля 1932 г. Их количество достигло 6795, увеличившись по сравнению с 1931 г. на 23,5%, или как минимум на 1600 человек51. В результате их удельный вес среди наличного комсостава возрос до 16,0%. Таким образом, во время расследования дела "Весна" и его многочисленных ответвлений в 1930 - 1931 гг. из РККА по разным причинам было уволено 7187 лиц начсостава, из которых не более 25,7%, или 1847, по морально-политическому несоответствию. Общее количество удаленных из армии было более чем на 2 тыс. меньше увольнений в 1924 г. в порядке циркуляра N 151701сс, которые вполне справедливо никто и не пытается расценивать как "обезглавливание" Красной армии. Подчеркнем, что речь идет обо всех уволенных, а доля бывших офицеров была ниже за счет почти полного их отсутствия среди политического, медицинского и ветеринарного состава.
[стр. 100]
Поэтому совершенно неадекватны утверждения об их массовых репрессиях и, как следствие, о тяжелейшем ударе по боеспособности РККА на рубеже 1920 - 1930-х годов. В дальнейшем увольнения бывших офицеров и их особое выделение среди увольняемых стремительно сходило на нет. И это вполне объяснимо, так как признанные неблагонадежными уже были удалены, а остальные либо не вызывали подозрений, либо считались достаточно "профилактированными" чисткой - не случайно немалое число арестованных и даже осужденных по делу "Весна" было вскоре не только освобождено, но и восстановлено на службе. Наиболее красочным примером такой политики являются судьбы артиллеристов П. А. Гельвиха и И. П. Граве. Они были арестованы 3 февраля 1931 г. по инициативе Особого отдела ОГПУ, но уже 30 июня 1931 г. тот же ОО ОГПУ дал заключение о том, что "не возражает" против их приема в РККА52.
Секретный приказ РВС СССР N 068 от 5 сентября 1931 г.53 предписывал увольнять "по моральным и политическим причинам" вовсе от службы, с зачислением в тыловое ополчение, а не в запас 3-й очереди, так как таковой упразднялся. Фактически это означало отказ от использования данных лиц в качестве мобилизационного резерва в военное время.
Секретный приказ РВС СССР N 03 от 19 января 1932 г.54 ужесточал как обеспечение кадровой чистоты, так и требований максимально взвешенных решений об увольнении. Во-первых, устанавливалось, что отныне увольнение среднего, старшего и высшего начсостава из кадров РККА осуществлялось только приказом РВС СССР. Иначе говоря, округа лишались самостоятельности в этом деликатном вопросе и могли лишь представлять кандидатов. Более того, в округах "в целях более тщательного изучения материала и установления причин увольнения" создавались комиссии в составе: помкомвойсками (председатель), заместитель начальника политуправления, начальник штаба, начальник особого отдела, начальник 6-го отдела штаба округа, начальник 5-го сектора политуправления и начальник соответствующего рода войск. В случае представления к увольнению все обстоятельства (и обоснованность решения округа) рассматривались повторно в специальной комиссии при РВС СССР. В нее входили начальник ГУ РККА (председатель), заместитель начальника Политуправления РККА, заместитель начальника Особого отдела ОГПУ, начальник Командного управления Штаба РККА, начальник отдела кадров ПУ РККА и начальник соответствующего рода войск. Очевидно, что, доминируй тенденция беспощадной чистки, столь дотошная подготовка увольнений не требовалась. Чрезвычайно важно, что комиссии не рассматривали материалы только на увольняемых "вследствие судебного приговора и по болезни", - то есть по остальным причинам, в том числе по желанию, выслуге и даже по аттестации могли рассматриваться возражения к исключению из кадров РККА.
В ходе исполнения приказа N 03 за февраль-апрель 1932 г. Было уволено 3422 лица начсостава, причем неблагонадежных (ст. 679 приказа N 225 - 1928 г.) всего 68, или 2,0%, а по другим причинам невозможности соответствующего использования (ст. 674, пункт "е") 1395, то есть 40,8%55. Следовательно, и здесь тенденция политической чистки не усматривается. Более того, попытки расширительного компрометирующего толкования этих увольнений вскоре были решительно пресечены. Циркуляр начальника ГУ РККА Б. М. Фельдмана N УН12/89993с от 31 августа 1933 г. четко разграничил содержание прежних и нового приказов: "Ссылки на статью 674, п. "е" приказа РВС 1928 г. N225, без приказа N 03 - 1932 г., ни в коей мере не являются компрометирующими..."56.
[стр. 101]
Окончательная расстановка приоритетов компромата при удалении из армии была сделана в октябре 1933 г. Начальником Политуправления РККА Гамарником: увольнять надлежало всех, "исключенных из партии при чистке армейских организаций как классово чуждых, скрывших свою службу в Белых армиях двурушников, перерожденцев, карьеристов, шкурников и морально разложившихся, а также сознательно срывающих боевую подготовку и дисциплину"57. Показательно, что и здесь четкая конкретика отсутствовала - эпитеты были весьма размыты и позволяли "приклеить" их фактически произвольно. С другой стороны, распоряжение Гамарника было направлено на отсев лишь части исключенных из ВКП(б), причем не огульно: в вину вменялось сокрытие службы у белых, а не сам ее факт. Поэтому следует признать, что сама по себе принадлежность к бывшему офицерству не рассматривалась теперь в качестве самостоятельного и единственного основания для удаления из РККА. Практика увольнений лишь подтверждает это. Например, в 1934 г. Транспортный отдел ОГПУ настаивал на лишении допуска к секретной работе (фактически - на увольнении) ряда начальствующих лиц в Управлении Особого Корпуса железнодорожных войск. Среди них было два бывших офицера, причем оба с серьезным, хотя и неконкретным компроматом - один был дворянином и служил у белых, а другой женат на дочери бывшего московского генерал-губернатора и поддерживал связи с антисоветскими элементами. Однако штаб корпуса ходатайствовал о возможности их оставить, соглашаясь лишь на перебод на Дальний Восток. В результате благодаря твердой позиции штаба, полностью поддержанного РВС СССР, уволены были трое из предложенных, но оба бывших офицера оставлены58.
Подводя итоги, отметим, что увольнения бывших офицеров из РККА в 1920-е - первой половине 1930-х гг. диктовались соображениями профессиональной и политической целесообразности и зависели от общих условий реорганизации армии. Критерии и процедура увольнений со временем несколько смягчались и сугубо индивидуализировались, становясь равными для всех, независимо от принадлежности к старому офицерству. Этим достигалось сохранение, служебно-должностной рост и даже возвращение на службу наиболее опытных и благонадежных командиров, их переподготовка и усовершенствование и своевременное омоложение, что способствовало динамичному развитию начальствующего состава в целом. Следовательно, постепенное сокращение представительства бывших офицеров в Красной армии было естественным и не может расцениваться однобоко и предвзято, как особая репрессивно-политическая кампания.
Примечания
1. ВОЛКОВ С. В. Трагедия русского офицерства. М. 2001, с. 317.
2. ЕФИМОВ Н. А. Командный состав Красной Армии. - В кн.:
Гражданская война 1918- 1921 гг. В 3 т. Т. 2. М. -Л. 1928, с. 96.
3. Эта цифра названа в 1928 г. Н. А. Ефимовым, а в научный
оборот введена в 1988 г. А. Г. Кавтарадзе. См.: ЕФИМОВ Н. А.
Ук. соч., с. 97; КАВТАРАДЗЕ А. Г. Военные специалисты на
службе Республики Советов: 1917 - 1920 гг. М. 1988, с. 174.
4. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 7, оп.
1, д. 186, л. 4 - 6, 8.
5. Там же, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 227 - 228.
6. Там же, л. 233.
7. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97 - 98.
8. РГВА, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 275.
9. Там же, ф. 7, оп. 8, д. 324, л. 44.
10. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 100 - 101.
11. БЕРХИН И. Б. Военная реформа в СССР (1924 - 1925). М.
1958, с. 261.
стр. 102
12. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97.
13. Там же, с. 98.
14. Там же, с. 104.
15. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 22, л. 123.
16. Там же, л. 124.
17. Там же, д. 24, л. 458. В данном деле отсутствует архивная
нумерация листов, поэтому указан внутренний номер
делопроизводства РВСР, сквозной для нескольких дел.
18. Большинство прапорщиков было 1892 - 1897 годов рождения,
хотя нередко встречались лица даже 1898 года рождения.
19. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 26, л. 366 - 366об.
20. Там же, оп. 15 "а", д. 148, л. 53.
21. Подсчитано по: РГВА, ф. 7, оп. 7, д. 236; оп. 8, д. 312, 324,
327 (ч. 1), 327 (ч. II).
22. ВОЛКОВ С. В. Ук. соч., с. 388.
23. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 61.
24. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 6.
25. Там же, л. 17, 19.
26. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 103.
27. Реформа в Красной Армии: Документы и материалы 1923 -
1928 гг. В 2 кн. Кн. 1. М. 2006, с. 692 - 693.
28. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 70 - 80об., 83 - 87, 112 -
112об., 205 - 207, 229 - 246.
29. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 85 - 86об.
30. Там же, ф. 37837, оп. 19, д. 1, л. 141; д. 2, л. 866.
31. Там же, оп. 21, д. 80, л. 258. УНР - Управление начальника
работ (в военном строительстве).
32. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 208, л. 112 - 112об.
33. РОГОВА Е. М. Некоторые аспекты политики Советской
власти в отношении военных специалистов и "бывших" белых во
второй половине 1920-х - начале 1930-х гг. - Белая армия. Белое
дело: Исторический научно-популярный альманах
(Екатеринбург), 2011, N 19, с. 123.
34. РГВА, ф. 54, оп. 1, д. 1183, л. 4об. -5.
35. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 252, л. 49об. -50.
36. Там же, л. 50.
37. Там же, ф. 37837, оп. 21, д. 21, л. 10.
38. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 390, л. 5 - 6, 10 - 15.
39. Там же, д. 266, л. 19.
40. Там же, оп. 1, д. 1235, л. 7об. -10об.
41. Там же, д. 1183, л. 4об.
42. Там же, д. 1235, л. 7 - 7об.
43. Там же, л. 7об. -10об.
44. Там же, ф. 37837, оп. 11, д. 1, л. 13об.; ф. 54, оп. 1, д. 1235, л.
8, 10об.
45. ТИНЧЕНКО Я. Ю. Голгофа русского офицерства в СССР.
1930 - 1931 годы. М. 2000, с. 30, 241 - 242.
46. РГВА, ф. 37837, оп. 21, д. 5, л. 29 - 29об.
47. Там же, л. 29об. -30.
48. Там же, д. 84, л. 98 - 99.
49. Там же, д. 5, л. 29об.
50. Там же, оп. 19, д. 2, л. 242, 700; д. 4, л. 726, 740, 813, 823, 854,
871 - 872, 974, 982 - 1141.
51. Там же, оп. 21, д. 5, л. 48 - 51.
52. Там же, оп. 19, д. 2, л. 13, 356.
53. Там же, оп. 21, д. 21, л. 7.
54. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 331, л. 1.
55. Там же, ф. 37837, оп. 23, д. 14, л. 136.
56. Там же, оп. 21, д. 21, л. 13 - 13об.
57. Там же, л. 18.
58. Там же, д. 80, л. 314 - 316.
стр. 103
Очевидно, что для бывших офицеров применялись, прежде всего, критерии возрастные и по выслуге - так, начав службу в 1914 г., уже к 1921 г. можно было получить 18 - 20 лет стажа, при стандартном зачете одного года военного времени за три. То есть к 1926 г. 25 лет выслуги мог иметь даже достаточно молодой командир. Для части офицеров, начавших службу в 1915- 1916 гг., данный стаж ко второй половине 1920-х гг. был также достижим при условии несения службы в мирное время в "льготных" по выслуге регионах - на Севере, Дальнем Востоке и т.п.
С другой стороны, морально-политическое несоответствие было наиболее расплывчатым и потому универсальным основанием для удаления из армии бывших офицеров при малейшем подозрении в нелояльности, не говоря о практических действиях антисоветского характера. Но одновременно оно же становилось предупреждением бывших офицеров и потому серьезной гарантией их максимальной преданности как условия продолжения военной службы.
На 1 февраля 1927 г. бывшие офицеры насчитывали 9005 человек (19,9%) среди 45 347 лиц комсостава и 1028 человек (11,5%) среди 8974 лиц адмсостава33. То есть на службе в Красной армии находилось не менее 10 033 бывших офицеров, и немногочисленные представители данной категории присутствовали в других группах начсостава. К 1 декабря 1927 г. общая численность комсостава сократилась до 42 977 человек, количество бывших офицеров в нем снизилось до 7994, однако в процентном отношении сократилось незначительно, до 18,6%34. Следовательно, основные увольнения пришлись не на них.
Приказ РВС СССР N 225 - 1928 г. четко и подробно сформулировал все причины для увольнения начальствующего состава и конкретизировал существующую терминологию. И если естественная убыль (выслуга, состояние здоровья, желание и т. п.) была вполне очевидна, то принудительное удаление из армии заслуживает особого внимания. В главе 6 "Увольнение за невозможностью соответствующего использования" данного приказа ст. 674 содержала следующие основания: вторичная аттестация о неполном служебном соответствии; аттестация как непригодного к службе; неполучение назначения при сокращении штатов; отстранение от должности по суду более 4 месяцев; лишение свободы по суду более двух месяцев; "другие причины"35.
Наиболее "размытая" формулировка была у пункта "е" ст. 674 - "по другим причинам невозможности соответствующего использования". Вместе с тем, под действие данного положения не попадали совершившие уголовные преступления, политически неблагонадежные и морально разложившиеся командиры - для них имелись отдельные положения приказа N225. Так, ст. 676 исключала увольнение из армии для осужденных условно, освобожденных от применения наказания (амнистированных) и получивших приговор без поражения в правах - принудительные работы, общественное порицание, денежный штраф, предостережение и возложение обязанности загладить причиненный вред. [стр. 97] И лишь ст. 679 главы 9 "Увольнение по несоответствию" определяла, что оно обусловлено только моральными и политическими причинами и "производится каждый раз по особому распоряжение Наркомвоенмора"36. Это означало жестко индивидуальный, "штучный" порядок решения вопроса об удалении из армии по таковым основаниям под личным контролем главы военного ведомства. Следовательно, увольнение по несоответствию считалось наиболее ответственным из всех и в определенной степени гарантировалось от субъективности его местных инициаторов. Следует подчеркнуть, что именно К. Е. Ворошилов впоследствии последовательно искоренял поверхностность и предвзятость командования и политработников частей и округов. В циркуляре, направленном реввоенсоветам военных округов, армий и морей 4 июня 1933 г., он с явным раздражением писал: "РВС округов в своих представлениях об увольняемых выставляют мотивом "связь с чуждым элементом", не указывая конкретно, что это за связь, как она установлена и проверена, было ли раньше предупреждение командования, политорганов, чтобы воспитательными и предупредительными мероприятиями оторвать данного командира от этой связи. Неужели мало средств и возможностей в наших руках, чтобы противопоставить наше воспитание и окружение связи командира с чуждым элементом"37. Иными словами, нарком указывал подчиненным на их вопиющую небрежность в деликатном деле увольнений и требовал сохранять в армии командиров, на которых отсутствует конкретный морально-политический компромат.
Подобные замечания касались именно окружных реввоенсоветов, тогда как непосредственно командование проявляло гораздо большую терпимость. Например, комвойсками Сибирского военного округа Н. Н. Петин 15 мая 1928 г. сообщал Ворошилову, что в XIX Приморском стрелковом корпусе, 36-й Забайкальской стрелковой дивизии и 5-й отдельной Кавказской кавалерийской бригаде служит 212 бывших белых (без выделения количества офицеров). Он подчеркивал необходимость полного освобождения данных частей от служивших в Белых армиях, невзирая на партийную принадлежность, но исключительно "путем их постепенного перевода"38, а не увольнения. В итоге в 36-й Забайкальской стрелковой дивизии из 64 бывших белых оказалось уволено всего 18 человек (28,1%), в том числе два офицера.
Однако увеличение некомплекта комсостава продолжалось. В результате появилась директива заместителя Председателя РВС СССР И. С. Уншлихта N 71420с от 15 октября 1928 г., требующая "максимальной осторожности в вопросе увольнения". Впрочем, из ее текста следовало, что "большое количество представленных к увольнению падает на командиров, окончивших нормальные военные школы"39. Иначе говоря, большинство увольнений по приказу N 225 в 1928 г. затронуло не бывших офицеров, а молодые, чисто "краскомовские" кадры. Следовательно, их профессиональный и моральный облик не вполне удовлетворял командование, предпочитавшее опираться по-прежнему на бывших офицеров.
Наиболее интересно сравнение данных об увольнении начальствующего состава вообще и бывших офицеров в частности за 1928 - 1929 гг. и за 1930 - 1931 гг., так как именно на рубеже 1920 - 1930-х гг. раскручивалось дело "Весна". В 1928 г. было уволено 2587 человек, в том числе командного состава 1908 и административного состава 679 (по прочим видам начсостава - политическому, медицинскому и ветеринарному - данных нет, но и бывших офицеров среди них были единицы)40. При этом уволенные бывшие офицеры из числа комсостава составили 21,0%, или 401 человек; среди них не было ни одного кадрового и служившего у белых. Казалось бы, это опровергает [стр. 98] выводы о тенденции сохранять бывших офицеров в РККА, - действительно, их представительство сократилось с 18,6% в декабре 1927 г. до 14,1% на начало 1929 года41. Но в реальности шел лишь отсев лиц с устаревшими и не повышенными военными знаниями, так как кадровые офицеры под увольнения не попали, а среди 401 уволенных 347 значились "с образованием только в старой армии"42, то есть не прошедшие переподготовку в Красной армии.
В 1929 г. общее количество уволенного начсостава достигло 5084 человек, из них командного 2518, административного 938, политического 1144, медицинского 379 и ветеринарного 105. Среди уволенного комсостава бывшие офицеры насчитывали 19,9%, включая 10,3% кадровых; в абсолютных числах это равно 501 и 259 человек соответственно. К ним добавились бывшие белые офицеры - 1,1% (28 чел.)43. Характерно, что лишь 3,0% - 76 чел. - уволенного комсостава удалялись из армии с формулировкой "несоответствие службе в РККА", то есть по морально-политическим причинам (ст. 679 приказа РВС СССР N225 - 1928 г.), а остальные по общим основаниям, от выслуги и желания до приговора суда и неспособности к службе.
Следовательно, даже если допустить, что уволенными по неблагонадежности были только офицеры, то и тогда подавляющее большинство из них, 425 из 501, покинули армию вне связи с какими бы то ни было репрессиями. Учитывая же, что в это время шла радикальная чистка армейского политического аппарата (не случайно политработники преобладали среди прочих уволенных), очевидно, часть неблагонадежных приходилась на другие виды начсостава. Следует особо подчеркнуть, что увольнение по суду было связано с совершением уголовных преступлений (ст. 675, 676 упомянутого приказа), крупных же политических процессов над военными в 1928 - 1929 гг. не проходило, а репрессии органами ОГПУ проводились во внесудебном порядке, что отражалось в статистике уволенных по морально-политическим основаниям. К началу 1930 г. из 49980 человек комсостава бывшими офицерами являлись 7047, а из 10497 человек адмсостава - 94544, а всего не менее 7992. Характерно, что за два года, с декабря 1927 г., их общее количество сократилось всего на два человека. Это означает, что на смену уволенным в 1928-1929 гг. 930 бывшим офицерам в армию было принято не менее 928 бывших офицеров. Следовательно, удалялись лишь неспособные или неблагонадежные лица, а не целенаправленно бывшие офицеры как таковые - они, напротив, оставались предпочтительным источником восполнения некомплекта.
В 2000 г. Я. А. Тинченко априорно заявил о репрессировании в 1930- 1931 гг. 10 тыс. офицеров45. Однако наиболее полные приводимые им цифры в сумме не превышают 4620 человек, причем включают всех выявленных фигурантов архивно-следственных дел без разделения на осужденных и освобожденных, офицеров и прочих. Сюда же входят 300 бывших офицеров, лишь упомянутых в протоколах без сведений об аресте, а также перечислен ряд городов с арестованными от одного до трех офицеров. В результате цифра в 10 тыс. репрессированных является абсолютно не фундированной источниками и не мотивированной. С учетом арестов в Сибири (1759 человек, из которых осуждено 1310, но лишь с предположением о принадлежности большинства к офицерству), общая сумма составляет 6379. Даже самые поверхностные расчеты по приводимым Тинченко спискам показывают, что 24,1% привлеченных к расследованию офицерами не являлись. Вскоре Волков ссылался на цифру 10 тыс. уже как на научно обоснованную информацию.
Впрочем, главным опровержением служат официальные документы Управления кадров РККА об увольнениях начсостава в 1930 - 1931 годах. В 1930 г. было уволено 1691 человек командного состава, 658 административного, 706 медицинского и 149 ветеринарного, а всего 320446 - то есть на [стр. 99] 37,0% меньше, чем в предыдущем отнюдь не "репрессивном" году. Увольнения комсостава, в котором была сосредоточена основная часть бывших офицеров, сократились на 32,8%, то есть тоже на треть.
В 1931 г., когда, казалось бы, работа ОГПУ достигла пика, увольнение начсостава выросло незначительно, до 3983 человек, что отставало от 1929 г. существенно, на 21,7%. Среди уволенных преобладал комсостав - 2421 (на 3,9% меньше, чем в 1929 г.); затем шел адмсостав - 589, политсостав - 332, медсостав - 483 и ветсостав - 158. Правда, резко возросло удаление из армии по морально-политическим причинам: если в 1930 г. в целом по начсоставу оно равнялось 4,1% (131 человек), то в 1931 г. повысилось до 25,7% (1024 человека) - преимущественно за счет командного состава (61,1% от уволенных по неблагонадежности, или 626 человек)47. Однако и эти показатели выглядят мизерными, составляя 1,3% от наличного комсостава. По данным начальника Политуправления РККА Я. Б. Гамарника, на 10 февраля 1931 г. в Красной армии служило 5195 бывших офицеров, что составляло 12,2% всего командного состава48. По сравнению с началом 1930 г. их общее количество сократилось на 1852 человека - на 26,3%. Более того, среди 4112 лиц комсостава, уволенных в 1930 - 1931 гг., они составили 45,0%, то есть почти половину. Но в это число входят все бывшие офицеры, удаленные из РККА по всем основаниям. Причем даже в самом "репрессивном" 1931 г. уволенные по морально-политическим причинам составляли лишь около четверти всех уволенных - 25,7% от 3204, или 823 человека. Максимальный процент был по высшему (52,5%) и старшему (44,3%) командному составу (а также по ветеринарному (41,1%), среди которого бывших офицеров почти не имелось). По административному составу данный показатель составил 16,2% от 589 уволенных, то есть 95 человек49. Остальные увольнялись по общим основаниям, от выслуги и желания до состояния здоровья и неспособности к службе. Таким образом, даже если допустить, что по политическому несоответствию увольнялись только бывшие офицеры (а это далеко не так), то и тогда из рядов Красной армии, включая репрессированных, было уволено никак не более 1 тыс. бывших офицеров.
В 1931 г. 69 командиров (8,4% от уволенных по морально-политическим причинам), считая это явно несправедливым, подали прошения о замене статьи увольнения с 679 на 674, пункт "е". В ходе разбирательства 14, или 20,3% из них, вообще были оставлены или восстановлены в армии, один уволен по возрасту, у 47 (68,1%) статья была изменена, и только для семерых (10,1%) причина увольнения осталась по-прежнему "политической"50.
Иначе говоря, обоснованное опротестовывание несправедливых обвинений в подавляющем большинстве случаев имело положительный результат и решалось в пользу уволенных. В течение же последующего года вообще произошел заметный приток в армию бывших офицеров: к 1 апреля 1932 г. Их количество достигло 6795, увеличившись по сравнению с 1931 г. на 23,5%, или как минимум на 1600 человек51. В результате их удельный вес среди наличного комсостава возрос до 16,0%. Таким образом, во время расследования дела "Весна" и его многочисленных ответвлений в 1930 - 1931 гг. из РККА по разным причинам было уволено 7187 лиц начсостава, из которых не более 25,7%, или 1847, по морально-политическому несоответствию. Общее количество удаленных из армии было более чем на 2 тыс. меньше увольнений в 1924 г. в порядке циркуляра N 151701сс, которые вполне справедливо никто и не пытается расценивать как "обезглавливание" Красной армии. Подчеркнем, что речь идет обо всех уволенных, а доля бывших офицеров была ниже за счет почти полного их отсутствия среди политического, медицинского и ветеринарного состава.
[стр. 100]
Поэтому совершенно неадекватны утверждения об их массовых репрессиях и, как следствие, о тяжелейшем ударе по боеспособности РККА на рубеже 1920 - 1930-х годов. В дальнейшем увольнения бывших офицеров и их особое выделение среди увольняемых стремительно сходило на нет. И это вполне объяснимо, так как признанные неблагонадежными уже были удалены, а остальные либо не вызывали подозрений, либо считались достаточно "профилактированными" чисткой - не случайно немалое число арестованных и даже осужденных по делу "Весна" было вскоре не только освобождено, но и восстановлено на службе. Наиболее красочным примером такой политики являются судьбы артиллеристов П. А. Гельвиха и И. П. Граве. Они были арестованы 3 февраля 1931 г. по инициативе Особого отдела ОГПУ, но уже 30 июня 1931 г. тот же ОО ОГПУ дал заключение о том, что "не возражает" против их приема в РККА52.
Секретный приказ РВС СССР N 068 от 5 сентября 1931 г.53 предписывал увольнять "по моральным и политическим причинам" вовсе от службы, с зачислением в тыловое ополчение, а не в запас 3-й очереди, так как таковой упразднялся. Фактически это означало отказ от использования данных лиц в качестве мобилизационного резерва в военное время.
Секретный приказ РВС СССР N 03 от 19 января 1932 г.54 ужесточал как обеспечение кадровой чистоты, так и требований максимально взвешенных решений об увольнении. Во-первых, устанавливалось, что отныне увольнение среднего, старшего и высшего начсостава из кадров РККА осуществлялось только приказом РВС СССР. Иначе говоря, округа лишались самостоятельности в этом деликатном вопросе и могли лишь представлять кандидатов. Более того, в округах "в целях более тщательного изучения материала и установления причин увольнения" создавались комиссии в составе: помкомвойсками (председатель), заместитель начальника политуправления, начальник штаба, начальник особого отдела, начальник 6-го отдела штаба округа, начальник 5-го сектора политуправления и начальник соответствующего рода войск. В случае представления к увольнению все обстоятельства (и обоснованность решения округа) рассматривались повторно в специальной комиссии при РВС СССР. В нее входили начальник ГУ РККА (председатель), заместитель начальника Политуправления РККА, заместитель начальника Особого отдела ОГПУ, начальник Командного управления Штаба РККА, начальник отдела кадров ПУ РККА и начальник соответствующего рода войск. Очевидно, что, доминируй тенденция беспощадной чистки, столь дотошная подготовка увольнений не требовалась. Чрезвычайно важно, что комиссии не рассматривали материалы только на увольняемых "вследствие судебного приговора и по болезни", - то есть по остальным причинам, в том числе по желанию, выслуге и даже по аттестации могли рассматриваться возражения к исключению из кадров РККА.
В ходе исполнения приказа N 03 за февраль-апрель 1932 г. Было уволено 3422 лица начсостава, причем неблагонадежных (ст. 679 приказа N 225 - 1928 г.) всего 68, или 2,0%, а по другим причинам невозможности соответствующего использования (ст. 674, пункт "е") 1395, то есть 40,8%55. Следовательно, и здесь тенденция политической чистки не усматривается. Более того, попытки расширительного компрометирующего толкования этих увольнений вскоре были решительно пресечены. Циркуляр начальника ГУ РККА Б. М. Фельдмана N УН12/89993с от 31 августа 1933 г. четко разграничил содержание прежних и нового приказов: "Ссылки на статью 674, п. "е" приказа РВС 1928 г. N225, без приказа N 03 - 1932 г., ни в коей мере не являются компрометирующими..."56.
[стр. 101]
Окончательная расстановка приоритетов компромата при удалении из армии была сделана в октябре 1933 г. Начальником Политуправления РККА Гамарником: увольнять надлежало всех, "исключенных из партии при чистке армейских организаций как классово чуждых, скрывших свою службу в Белых армиях двурушников, перерожденцев, карьеристов, шкурников и морально разложившихся, а также сознательно срывающих боевую подготовку и дисциплину"57. Показательно, что и здесь четкая конкретика отсутствовала - эпитеты были весьма размыты и позволяли "приклеить" их фактически произвольно. С другой стороны, распоряжение Гамарника было направлено на отсев лишь части исключенных из ВКП(б), причем не огульно: в вину вменялось сокрытие службы у белых, а не сам ее факт. Поэтому следует признать, что сама по себе принадлежность к бывшему офицерству не рассматривалась теперь в качестве самостоятельного и единственного основания для удаления из РККА. Практика увольнений лишь подтверждает это. Например, в 1934 г. Транспортный отдел ОГПУ настаивал на лишении допуска к секретной работе (фактически - на увольнении) ряда начальствующих лиц в Управлении Особого Корпуса железнодорожных войск. Среди них было два бывших офицера, причем оба с серьезным, хотя и неконкретным компроматом - один был дворянином и служил у белых, а другой женат на дочери бывшего московского генерал-губернатора и поддерживал связи с антисоветскими элементами. Однако штаб корпуса ходатайствовал о возможности их оставить, соглашаясь лишь на перебод на Дальний Восток. В результате благодаря твердой позиции штаба, полностью поддержанного РВС СССР, уволены были трое из предложенных, но оба бывших офицера оставлены58.
Подводя итоги, отметим, что увольнения бывших офицеров из РККА в 1920-е - первой половине 1930-х гг. диктовались соображениями профессиональной и политической целесообразности и зависели от общих условий реорганизации армии. Критерии и процедура увольнений со временем несколько смягчались и сугубо индивидуализировались, становясь равными для всех, независимо от принадлежности к старому офицерству. Этим достигалось сохранение, служебно-должностной рост и даже возвращение на службу наиболее опытных и благонадежных командиров, их переподготовка и усовершенствование и своевременное омоложение, что способствовало динамичному развитию начальствующего состава в целом. Следовательно, постепенное сокращение представительства бывших офицеров в Красной армии было естественным и не может расцениваться однобоко и предвзято, как особая репрессивно-политическая кампания.
Примечания
1. ВОЛКОВ С. В. Трагедия русского офицерства. М. 2001, с. 317.
2. ЕФИМОВ Н. А. Командный состав Красной Армии. - В кн.:
Гражданская война 1918- 1921 гг. В 3 т. Т. 2. М. -Л. 1928, с. 96.
3. Эта цифра названа в 1928 г. Н. А. Ефимовым, а в научный
оборот введена в 1988 г. А. Г. Кавтарадзе. См.: ЕФИМОВ Н. А.
Ук. соч., с. 97; КАВТАРАДЗЕ А. Г. Военные специалисты на
службе Республики Советов: 1917 - 1920 гг. М. 1988, с. 174.
4. Российский государственный военный архив (РГВА), ф. 7, оп.
1, д. 186, л. 4 - 6, 8.
5. Там же, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 227 - 228.
6. Там же, л. 233.
7. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97 - 98.
8. РГВА, ф. 4, оп. 11, д. 2, л. 275.
9. Там же, ф. 7, оп. 8, д. 324, л. 44.
10. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 100 - 101.
11. БЕРХИН И. Б. Военная реформа в СССР (1924 - 1925). М.
1958, с. 261.
стр. 102
12. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 97.
13. Там же, с. 98.
14. Там же, с. 104.
15. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 22, л. 123.
16. Там же, л. 124.
17. Там же, д. 24, л. 458. В данном деле отсутствует архивная
нумерация листов, поэтому указан внутренний номер
делопроизводства РВСР, сквозной для нескольких дел.
18. Большинство прапорщиков было 1892 - 1897 годов рождения,
хотя нередко встречались лица даже 1898 года рождения.
19. РГВА, ф. 4, оп. 12, д. 26, л. 366 - 366об.
20. Там же, оп. 15 "а", д. 148, л. 53.
21. Подсчитано по: РГВА, ф. 7, оп. 7, д. 236; оп. 8, д. 312, 324,
327 (ч. 1), 327 (ч. II).
22. ВОЛКОВ С. В. Ук. соч., с. 388.
23. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 61.
24. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 6.
25. Там же, л. 17, 19.
26. ЕФИМОВ Н. А. Ук. соч., с. 103.
27. Реформа в Красной Армии: Документы и материалы 1923 -
1928 гг. В 2 кн. Кн. 1. М. 2006, с. 692 - 693.
28. РГВА, ф. 25888, оп. 4, д. 1060, л. 70 - 80об., 83 - 87, 112 -
112об., 205 - 207, 229 - 246.
29. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 241, л. 85 - 86об.
30. Там же, ф. 37837, оп. 19, д. 1, л. 141; д. 2, л. 866.
31. Там же, оп. 21, д. 80, л. 258. УНР - Управление начальника
работ (в военном строительстве).
32. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 208, л. 112 - 112об.
33. РОГОВА Е. М. Некоторые аспекты политики Советской
власти в отношении военных специалистов и "бывших" белых во
второй половине 1920-х - начале 1930-х гг. - Белая армия. Белое
дело: Исторический научно-популярный альманах
(Екатеринбург), 2011, N 19, с. 123.
34. РГВА, ф. 54, оп. 1, д. 1183, л. 4об. -5.
35. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 252, л. 49об. -50.
36. Там же, л. 50.
37. Там же, ф. 37837, оп. 21, д. 21, л. 10.
38. Там же, ф. 54, оп. 17, д. 390, л. 5 - 6, 10 - 15.
39. Там же, д. 266, л. 19.
40. Там же, оп. 1, д. 1235, л. 7об. -10об.
41. Там же, д. 1183, л. 4об.
42. Там же, д. 1235, л. 7 - 7об.
43. Там же, л. 7об. -10об.
44. Там же, ф. 37837, оп. 11, д. 1, л. 13об.; ф. 54, оп. 1, д. 1235, л.
8, 10об.
45. ТИНЧЕНКО Я. Ю. Голгофа русского офицерства в СССР.
1930 - 1931 годы. М. 2000, с. 30, 241 - 242.
46. РГВА, ф. 37837, оп. 21, д. 5, л. 29 - 29об.
47. Там же, л. 29об. -30.
48. Там же, д. 84, л. 98 - 99.
49. Там же, д. 5, л. 29об.
50. Там же, оп. 19, д. 2, л. 242, 700; д. 4, л. 726, 740, 813, 823, 854,
871 - 872, 974, 982 - 1141.
51. Там же, оп. 21, д. 5, л. 48 - 51.
52. Там же, оп. 19, д. 2, л. 13, 356.
53. Там же, оп. 21, д. 21, л. 7.
54. Там же, ф. 4, оп. 15 "а", д. 331, л. 1.
55. Там же, ф. 37837, оп. 23, д. 14, л. 136.
56. Там же, оп. 21, д. 21, л. 13 - 13об.
57. Там же, л. 18.
58. Там же, д. 80, л. 314 - 316.
стр. 103