Жозеф де Местр о свободе и равенстве.
В знаменитом девизе Французской революции - "Свобода, равенство, братство" (Liberté, Égalité, Fraternité) - слово "братство" носит, скорее, декоративный характер и фактически лишено смысловой нагрузки, являясь всего лишь филологическим украшением (чем-то необходимым для придания лозунгу революционеров законченного вида "триады"). А вот о "свободе" и "равенстве" стоит поговорить.
Характерной чертой правых идеологий вообще, и классического политического консерватизма в частности, являются прагматизм и рационализм при рассмотрении основных политических вопросов*. Наилучшим образом эта черта проявляется при рассмотрении как раз таких абстрактных понятий как выше упомянутые.
Прежде всего, Жозеф де Местр считал глубоко ложным лежащее в основании подобных абстракций (и очень свойственное философии Просвещения) представление о "человеке вообще", которому предписывали некие не менее абстрактные свойства, права и т.д.:
"Конституция 1795 года, точно так же, как появившиеся ранее, создана для человека. Однако в мире отнюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось видеть французов, итальянцев, русских и т.д.; я знаю даже, благодаря Монтескьё, что можно быть персиянином; но касательно общечеловека я заявляю, что не встречал такового в своей жизни; если он и существует, то мне об этом неведомо." ("Рассуждения о Франции"; гл. "О божественном влиянии в политических конституциях".)
И так, "общечеловека" не существует. Следовательно, приписываемые ему моральные, гражданские, юридические и проч. атрибуты являются фиктивными. Эти фикции используются в политической риторике для манипуляций социальными субъектами:
"Нынче Европа угнетена и раздавлена бандой философистов без морали, без религии и даже без разума, набрасывающихся на любое понятие о субординации и стремящихся лишь к низвержению любой власти ради того, чтобы самим занять её место, ибо по существу дела речь идёт только об этом." (Из письма Жозефа де Местра к А. де ла Валезу(?); 1815 г..)
Теперь перейдём к "равенству". Из всей революционной триады, слово "равенство" имеет наибольшее значение, т.к. разделение на "правых" и "левых" связано именно с этим понятием. В принципе, можно сказать, что те, кто согласен с идеей о всеобщем равенстве людей являются "левыми", а кто признаёт неравенство - "правыми". Из признания неравенства вытекает необходимость иерархии (т.к. если равенства нет, то кто-то непременно будет выше, а кто-то - ниже)**. С точки зрения "правых", любое сообщество людей будет иерархичным, и чем больше оно будет и чем сложнее устроенно, тем жёстче будет иерархия и выше социальная "пирамида":
"Что есть нация? Это, любезный друг, монарх и аристократия. Голоса надобно взвешивать, а не считать. Не знаю, сколько у тебя слуг, но если их даже пятьдесят, то я взял бы на себя смелость оценить все эти голоса вместе взятые несколько менее, чем один твой. Именно высшие сословия поддерживают охранительные принципы и здравые государственные идеи. В отношении блага Отечества сотня генуэзских лавочников значит для меня меньше, чем один дом Бриньоль." ("Петербургские письма". Письмо А.В. де Сен-Реалю; 22 декабря 1816 г..)
Из представления о равенстве рождается иллюзия о существовании некоего сознательно и суверенно действующего "народа", хотя самодеятельность массы отдельных людей не может образовать осмысленного и упорядоченного единства. Участие масс в управлении государством - очередная фикция, за которой скрываются политические силы, преследующие свои цели наряжаясь в бутафорские одежды народовластия (для иллюстрации можно привести отрывок о представительстве во времена французской республики):
"Руссо утверждал, что национальная воля не может быть делегирована; люди вольны говорить да или нет и спорить тысячу лет по вопросам избирательных коллегий. Но что неоспоримо, так это то, что представительная система прямо исключает отправление суверенитета, особенно во французском образце, где права народа ограничиваются назначением тех, кто назначает; где он не только не может предоставить особые полномочия своим представителям, но где закон озабочен разрывом всякой связи между ними и их провинциями, предупреждая этих представителей о том, что они отнюдь не являются посланцами тех, кто их послал, но посланцами Нации; великое слово, бесконечно удобное, ибо с ним творят всё, чего захотят. Невозможно вообразить законодательство, лучше рассчитанное на истребление прав народа... Так вот, что за дело Нации до пустой чести представительства, в котором она участвует столь косвенно и которого миллиарды существ никогда не добьются?" ("Рассуждения о Франции"; гл. "Может ли удержаться французская республика?".)
Ну, и наконец, о "свободе". С этим термином не так всё однозначно, как с предыдущим, т.к. с одной стороны, "правые" не призывают к всеобщему рабству; а с другой - все "левые" согласятся хотя бы с тем, что "свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого" (эта фраза приписывается многим, в т.ч. - М. Бакунину). Особенностью "правых" является то, что признавая неравенство, они тем самым признают и наличие разного количества "свобод" для разных категорий людей, находящихся на разных уровнях иерархической "лестницы":
"Все истинные философы, все настоящие политики и законодатели, единодушны в том, что посты, связанные с управлением, надо отдать богатому дворянству. Только собственник по-настоящему является гражданином; спору нет, все прочие должны иметь право на справедливость, защиту и свободу во всех своих законных начинаниях, но они же должны соглашаться с тем, что ими управляют. Человек благородный, богатый, просвещённый литературой и науками о нравственности располагает всем необходимым для правления." ("Четыре неизданные главы о России".)
Чем больше свободы, тем выше ответственность, и следовательно - тем выше нравственные требования к тому, кто на эту свободу претендует.
"Как случилось, что до наступления христианства рабство всегда рассматривалось как неотъемлемая часть правления и политического состояния народов, причём как в республиках, так и в монархиях?... Ответ не заставит себя ждать и откроется всякому пытливому уму. Потому что человек, если предоставить его самому себе слишком зол, чтобы быть свободным... Естественным состоянием основной части человечества всегда было рабство... Аристотель, один из самых глубоких философов древности, говорил даже, что "есть люди, которые родились рабами". Когда исследуешь некоторые человеческие расы, возникает весьма сильное искушение поверить в это... Один великий латинский поэт вложил в уста Цезаря ужасную сентенцию: "Род человеческий существует ради немногих из людей"... До наступления эпохи христианства весь мир всегда был преисполнен рабами и никогда мудрецы не хулили такое положение дел." ("Четыре неизданные главы о России".)
Нравственность же у де Местра тесно связана с религией, т.е. - христианством (тема "Жозеф де Местр и религия" тоже будет рассмотрена отдельно):
"Род человеческий в его целом способен воспринимать гражданскую свободу только в той мере, в какой его пронизывает и направляет христианство. Всюду, где царствует другая религия, рабство существует по праву, и всюду, где эта религия ослабевает, народ в такой же мере становится неспособным к восприятию всеобщей свободы, в какой ослабевает эта религия." ("Четыре неизданные главы о России".)
__________
* В своё время, я для удобства разделил аргументацию, используемую сторонниками монархии для обоснования своих идей, на три основных типа ("линии"), в зависимости от характера используемых аргументов: религиозно-мистический ("линия де Местра"), эстетический ("линия Морраса") и рационалистический ("линия Ривароля"). Конечно, это деление условно. Если бы Жозеф де Местр в своих трудах использовал только религиозно-мистическую аргументацию он никогда бы не приобрёл свою известность (его бы читали только люди религиозные). С другой стороны, почти никто не использует исключительно рациональную аргументацию, поскольку она выглядит несколько цинично.
** Как написал один известный публицист: "Всякий жизненный строй - иерархичен и имеет свою аристократию, не иерархична лишь куча мусора, лишь в ней не выделяются никакие аристократические качества. Если нарушена истинная иерархия и истреблена истинная аристократия, то являются ложные иерархии и образуется ложная аристократия. Кучка мошенников и убийц из отбросов общества может образовать новую лжеаристократию и представить иерархическое начало в строе общества... И господство черни создаёт своё избранное меньшинство, свой подбор лучших и сильнейших в хамстве, первых из хамов, князей и магнатов хамского царства."
Характерной чертой правых идеологий вообще, и классического политического консерватизма в частности, являются прагматизм и рационализм при рассмотрении основных политических вопросов*. Наилучшим образом эта черта проявляется при рассмотрении как раз таких абстрактных понятий как выше упомянутые.
Прежде всего, Жозеф де Местр считал глубоко ложным лежащее в основании подобных абстракций (и очень свойственное философии Просвещения) представление о "человеке вообще", которому предписывали некие не менее абстрактные свойства, права и т.д.:
"Конституция 1795 года, точно так же, как появившиеся ранее, создана для человека. Однако в мире отнюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось видеть французов, итальянцев, русских и т.д.; я знаю даже, благодаря Монтескьё, что можно быть персиянином; но касательно общечеловека я заявляю, что не встречал такового в своей жизни; если он и существует, то мне об этом неведомо." ("Рассуждения о Франции"; гл. "О божественном влиянии в политических конституциях".)
И так, "общечеловека" не существует. Следовательно, приписываемые ему моральные, гражданские, юридические и проч. атрибуты являются фиктивными. Эти фикции используются в политической риторике для манипуляций социальными субъектами:
"Нынче Европа угнетена и раздавлена бандой философистов без морали, без религии и даже без разума, набрасывающихся на любое понятие о субординации и стремящихся лишь к низвержению любой власти ради того, чтобы самим занять её место, ибо по существу дела речь идёт только об этом." (Из письма Жозефа де Местра к А. де ла Валезу(?); 1815 г..)
Теперь перейдём к "равенству". Из всей революционной триады, слово "равенство" имеет наибольшее значение, т.к. разделение на "правых" и "левых" связано именно с этим понятием. В принципе, можно сказать, что те, кто согласен с идеей о всеобщем равенстве людей являются "левыми", а кто признаёт неравенство - "правыми". Из признания неравенства вытекает необходимость иерархии (т.к. если равенства нет, то кто-то непременно будет выше, а кто-то - ниже)**. С точки зрения "правых", любое сообщество людей будет иерархичным, и чем больше оно будет и чем сложнее устроенно, тем жёстче будет иерархия и выше социальная "пирамида":
"Что есть нация? Это, любезный друг, монарх и аристократия. Голоса надобно взвешивать, а не считать. Не знаю, сколько у тебя слуг, но если их даже пятьдесят, то я взял бы на себя смелость оценить все эти голоса вместе взятые несколько менее, чем один твой. Именно высшие сословия поддерживают охранительные принципы и здравые государственные идеи. В отношении блага Отечества сотня генуэзских лавочников значит для меня меньше, чем один дом Бриньоль." ("Петербургские письма". Письмо А.В. де Сен-Реалю; 22 декабря 1816 г..)
Из представления о равенстве рождается иллюзия о существовании некоего сознательно и суверенно действующего "народа", хотя самодеятельность массы отдельных людей не может образовать осмысленного и упорядоченного единства. Участие масс в управлении государством - очередная фикция, за которой скрываются политические силы, преследующие свои цели наряжаясь в бутафорские одежды народовластия (для иллюстрации можно привести отрывок о представительстве во времена французской республики):
"Руссо утверждал, что национальная воля не может быть делегирована; люди вольны говорить да или нет и спорить тысячу лет по вопросам избирательных коллегий. Но что неоспоримо, так это то, что представительная система прямо исключает отправление суверенитета, особенно во французском образце, где права народа ограничиваются назначением тех, кто назначает; где он не только не может предоставить особые полномочия своим представителям, но где закон озабочен разрывом всякой связи между ними и их провинциями, предупреждая этих представителей о том, что они отнюдь не являются посланцами тех, кто их послал, но посланцами Нации; великое слово, бесконечно удобное, ибо с ним творят всё, чего захотят. Невозможно вообразить законодательство, лучше рассчитанное на истребление прав народа... Так вот, что за дело Нации до пустой чести представительства, в котором она участвует столь косвенно и которого миллиарды существ никогда не добьются?" ("Рассуждения о Франции"; гл. "Может ли удержаться французская республика?".)
Ну, и наконец, о "свободе". С этим термином не так всё однозначно, как с предыдущим, т.к. с одной стороны, "правые" не призывают к всеобщему рабству; а с другой - все "левые" согласятся хотя бы с тем, что "свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого" (эта фраза приписывается многим, в т.ч. - М. Бакунину). Особенностью "правых" является то, что признавая неравенство, они тем самым признают и наличие разного количества "свобод" для разных категорий людей, находящихся на разных уровнях иерархической "лестницы":
"Все истинные философы, все настоящие политики и законодатели, единодушны в том, что посты, связанные с управлением, надо отдать богатому дворянству. Только собственник по-настоящему является гражданином; спору нет, все прочие должны иметь право на справедливость, защиту и свободу во всех своих законных начинаниях, но они же должны соглашаться с тем, что ими управляют. Человек благородный, богатый, просвещённый литературой и науками о нравственности располагает всем необходимым для правления." ("Четыре неизданные главы о России".)
Чем больше свободы, тем выше ответственность, и следовательно - тем выше нравственные требования к тому, кто на эту свободу претендует.
"Как случилось, что до наступления христианства рабство всегда рассматривалось как неотъемлемая часть правления и политического состояния народов, причём как в республиках, так и в монархиях?... Ответ не заставит себя ждать и откроется всякому пытливому уму. Потому что человек, если предоставить его самому себе слишком зол, чтобы быть свободным... Естественным состоянием основной части человечества всегда было рабство... Аристотель, один из самых глубоких философов древности, говорил даже, что "есть люди, которые родились рабами". Когда исследуешь некоторые человеческие расы, возникает весьма сильное искушение поверить в это... Один великий латинский поэт вложил в уста Цезаря ужасную сентенцию: "Род человеческий существует ради немногих из людей"... До наступления эпохи христианства весь мир всегда был преисполнен рабами и никогда мудрецы не хулили такое положение дел." ("Четыре неизданные главы о России".)
Нравственность же у де Местра тесно связана с религией, т.е. - христианством (тема "Жозеф де Местр и религия" тоже будет рассмотрена отдельно):
"Род человеческий в его целом способен воспринимать гражданскую свободу только в той мере, в какой его пронизывает и направляет христианство. Всюду, где царствует другая религия, рабство существует по праву, и всюду, где эта религия ослабевает, народ в такой же мере становится неспособным к восприятию всеобщей свободы, в какой ослабевает эта религия." ("Четыре неизданные главы о России".)
__________
* В своё время, я для удобства разделил аргументацию, используемую сторонниками монархии для обоснования своих идей, на три основных типа ("линии"), в зависимости от характера используемых аргументов: религиозно-мистический ("линия де Местра"), эстетический ("линия Морраса") и рационалистический ("линия Ривароля"). Конечно, это деление условно. Если бы Жозеф де Местр в своих трудах использовал только религиозно-мистическую аргументацию он никогда бы не приобрёл свою известность (его бы читали только люди религиозные). С другой стороны, почти никто не использует исключительно рациональную аргументацию, поскольку она выглядит несколько цинично.
** Как написал один известный публицист: "Всякий жизненный строй - иерархичен и имеет свою аристократию, не иерархична лишь куча мусора, лишь в ней не выделяются никакие аристократические качества. Если нарушена истинная иерархия и истреблена истинная аристократия, то являются ложные иерархии и образуется ложная аристократия. Кучка мошенников и убийц из отбросов общества может образовать новую лжеаристократию и представить иерархическое начало в строе общества... И господство черни создаёт своё избранное меньшинство, свой подбор лучших и сильнейших в хамстве, первых из хамов, князей и магнатов хамского царства."