Профессор Менткевич: Когда видишь, что происходит в здравоохранении - охватывает чувство стыда
Георгий Менткевич уже неоднократно комментировал происходящее в НИИ детской онкологии и гематологии ФГБУ НМИЦ онкологии им.Блохина ( Профессор, доктор медицинских наук Г.Л.Менткевич из НИИ детской онкологии и гематологии. Штрихи). Вот новое большое интервью. Оппоненты взбунтовавшихся врачей и вставшей на их сторону общественности ( 88% опрошенных врачей в РФ поддерживают онкологов НМИЦ Блохина. Врачебный протест набирает обороты) регулярно заявляют о том, что "критиканы-бунтовщики" и их "приспешники" ни в чём не разобрались. Ну вот мы и разбираемся. А в этом деле информации мало не бывает. Как, например, вышло с зарплатной историей ( Сеанс саморазоблачения: Увольняющимся сотрудникам НМИЦ Блохина не выдают справки о доходах). В которой Менткевич и его товарищи заявили лишь о келейном и напрозрачном её начислении с лета этого года, а вовсе не о том, что им мало платят. И уж совсем не изначально, а просто поддержали коллег. Поскольку "зарплатный вопрос", как и вопрос о "массовом сокращении ставок", изначально подняли сотрудники совсем другого, "взрослого" подразделения НМИЦ онкологии им. Блохина ( А почему комиссия Минздрава, работавшаяв онкоцентре им.Блохина не выполнила свою изначальную задачу?) .
Профессор Георгий Менткевич: Когда видишь, что происходит в здравоохранении - охватывает чувство стыда. 18.10.2019, Metro
Корпоративный конфликт в онкоцентре Блохина - одна из центральных тем осени. В октябре медучреждение на Каширке покинули врачи, недовольные руководством и ситуацией в онкоцентре в целом, в том числе - детские онкологи. Одним из уволившихся был известный профессор Георгий Менткевич, основатель отделения трансплантации костного мозга. В его поддержку в середине сентября родители маленьких пациентов запустили флешмоб, они требовали оставить его на рабочем месте.
Менткевич дал Metro первое большое интервью, в котором объяснил, почему врачи решились на кардинальные меры
- Давайте проясним. Вы уже точно уволились?
- Да, я с пятого ноября официально уволен, до этого времени нахожусь в отпуске: днём передаю дела в онкоцентре, потом еду на электричке домой и вечером работаю папой.
- И уже точно, что вместе с вами ушли и другие врачи, которые работали не только в детском институте, да? Я лично слышал от ваших коллег, что уволилось больше 20 человек.
- Я скажу так: ушло много докторов, в том числе легенды профессии, которые очень долго трудились в онкоцентре и равных им нет. Некоторые пока остаются, чтобы маленькие пациенты были в максимальной безопасности.
Например, ещё на две недели остался доктор медицинских наук Игорь Долгополов, один из ведущих трансплантологов России. Он, кстати, тоже в институте никому не нужен, и это прискорбно.
Понимаете, вместо ведущих докторов пришли гастарбайтеры. В основном они пришли из института Рогачёва и проблема в том, что там колоссальное количество ординаторов. А их же надо куда-то девать, вот перевели к нам. Они приходят, но не знают, как расписывать препараты крови. Они не знают, какие препараты можно совмещать, а какие нельзя. Короче говоря, они некомпетентны.
- Ну вот потом уйдёт Долгополов, вы окончательно уйдёте. А что с детьми будет?
- Я не хочу давать оценку этой ситуации. Я ещё раз говорю, что за последствия, какие бы они не были - хорошие или плохие - отвечает, в первую очередь, дирекция онкологического центра, отвечают члены комиссии Минздрава, которые нас проверяли.
Понимаете, у нас в нашей стране люди, которые принимают решения, они почему-то за них не отвечают.
У нас не было в мыслях никогда уходить из центра, не лечить детей, не развиваться и так далее. И мы благодарны родителям, которые устроили такой массовый флешмоб и поддержали нас. Они сейчас, конечно, очень обеспокоены ситуацией. Знаете, у меня на днях был день рождения, мне передавали, что родители в соцсетях писали благодарности в мой адрес, поддерживали.
Но если нам создаются условия, при которых мы не можем работать, извините меня, мы вообще-то не крепостные.
Повторюсь: мы максимально сейчас обезопасили детей.
- А вы общались сами с комиссией Минздрава?
- Нет. И никаких официальных выводов комиссии я лично не видел. Да, была пресс-конференция, но выводы, озвученные там, ни к одному делу не подошьёшь.
Пусть нам, врачам, официально выскажут претензии. Отвечу по каждому пункту. Потому что я умирал с каждым из своих пациентов в течение тридцати семи лет.
Кстати, знаете, с одним из членов комиссии у меня всё же был разговор, скажем так, в кулуарах. С нынешним директором Рогачёвского института, мы с ней столько знакомы, сколько многие не живут. Мы с ней разговаривали, наверное, больше часа. Я ей сказал: как же это так вот, твой заместитель сказал, что я не уникальный специалист (прим.: «У нас полно своих квалифицированных сотрудников, и люди, которые не могут ужиться с руководством, кому они нужны? Я вас уверяю, они не являются уникальными специалистами», - А.А.Масчан), я на него офигенно обиделся. И, более того, он сказал, что на работу меня не возьмет в Рогачёвский институт. Ну, мы посмеялись. Она говорит: возьму. Может быть, это шутки, но на самом деле я думаю, что, конечно, ту или иную работу мы найдем.
- Вы сказали "ту или иную". Я правильно понял, что речь идёт о медицине?
- Да, о медицине. Хотя некоторые одиозные клиники от нас уже отказались.
- Их представители вам это лично сказали?
- Нет, не лично, мне это передавали. Ну и потом, у нас же очень большая команда уходит. И в некоторых медучреждениях под коллег собирались открыть целые отделения, а потом по звонку пошли в отказ.
- Вы помните конкретный день, когда вы с коллегами поняли: дальше так жить нельзя.
- Конечно, нет. И я даже не могу сказать, что это был какой-то конкретный день. Это было не так, что бах - и всё. Когда начинаешь видеть, что вообще происходит в структуре здравоохранения и в онкоцентре в частности, охватывает несколько чувств.
Первое - чувство стыда.
Второе - чувство беспомощности, потому что детей с онкологией надо лечить хорошо, это не шутки, это не облегчение страданий.
Если ты лечишь их хорошо, то у тебя выздоравливает 85% процентов от числа всех больных. Если плохо - значит, меньше. И если ты знаешь, что, например, в России отсутствует препарат для детей с острым лимфобластным лейкозом и знаешь, что его ввозят из-за рубежа и только за счёт средств благотворительных фондов, начинаешь чувствовать себя на работе очень некомфортно, накапливается нервное напряжение.
Или вот ты знаешь, что человек, который пришёл в нужное ему медицинское учреждение и имея на руках полис ОМС не сможет получить качественную помощь в день обращения без справки по 57-й форме (направления в ту или иную больницу на лечение - Прим. Ред.). А эту справку ещё надо добыть.
И это я привёл только маленькие примеры состояния дел в онкоцентре и в здравоохранении вообще. Это всё помножилось на моё недовольство новыми кадрами, что привело к тому, что мы открыто высказались.
- В том видеообращении, в частности, досталось Светлане Варфоломеевой, новому директору детского института. Это правда, что вы и ваши коллеги ни разу лично ей не высказывали претензий?
- Мы неоднократно лично общались. На словах она нас успокаивала и говорила, что мы нужны и всё будет в порядке. Но эти слова напрямую расходились с её поступками.
Это очень своеобразный, профессионально неприличный человек. Она разговаривала с разными докторами и аспирантами, не только со специалистами нашего отделения. И, например, рекомендовала на меня стучать. Ну какие ещё выводы я должен был сделать?
Но все почему-то представляют ситуацию как исключительно мой бунт и что только недовольный Менткевич подбивает уйти команду. Однако со мной уходят доктора медицинских наук, кандидаты медицинских наук, выдающиеся специалисты в своей области. Я никому из них не могу приказать уйти при всём желании. Они уходят исключительно по собственным моральным убеждениям. Они приняли решение, что в сложившихся условиях невозможно работать и лично, смотря глаза в глаза, сказали об этом комиссии Минздрава.
- Одна из претензий Минздрава к онкоцентру была следующей: пациентов лечили по неэффективным протоколам.
- Зайдите на сайт Минздрава и найдите хоть один утверждённый Минздравом протокол лечения детей с онкологическим заболеванием. Вы их не найдёте.
Я в отделении использовал протоколы, которые базируются на протоколах детской онкологические группы США, членом которой являюсь. И мы чётко знали, что они эффективны.
Но дело даже не в этом. Задача медицины не в том, чтобы выполнять рекомендации, а в том, чтобы раз в пять лет совершенствоваться и проводить что-то новое. Развиваться. Онкологический центр и наш институт детской онкологии был всегда заточен на одно правило: есть стандарт, но давайте всё-таки считать, что ничего идеального не бывает и наука не стоит на месте. Медицина не должна упираться в стандарты Минздрава, она должна развиваться.
На данный момент ученые уезжают, учёные увольняются, в лабораториях никто не хочет работать за нищенские заработные платы. Сейчас немножко там какие-то гранты начинают появляться, но они не решают проблему фундаментальных исследований.
- Директор онкоцентра Стилиди в одном из интервью сказал, что информационная атака на онкоцентр началась, как только Варфоломеева объявила о переходе на лечение пациентов по государственным квотам. А якобы раньше большинство операций проводились за счёт фонда "Настенька", где вы являетесь соучредителем. И вы могли сами решать, какие деньги врач получит за ту или иную операцию.
- Фонд "Настенька" был образован в 2002-м году, я действительно был и являюсь его соучредителем. Но все средства фонда "Настенька", которыми оплачиваются те или иные операции, проходят через бухгалтерию онкологического центра. И ещё с каждого платного пациента администрация имеет свой процент. Нет никаких левых доходов. И если бы они были, то были бы в курсе абсолютно все. У нашего фонда нет никакой крыши. Он проверяется так, как, извините меня, не проверяется ни один другой фонд.
- В том же интервью говорилось, что вы зря жаловались на низкие зарплаты, потому что якобы у вас она составляла 600 тысяч рублей в месяц.
- Я не знаю, откуда Стилиди взял такую информацию. Таких зарплат у нас в отделении и близко не было. Если, предположим, кто-то получал зарплату в 350 тысяч рублей, то потому, что мы на самом деле хорошо работали. Мы очень хорошо работали и получали эту заработную плату за заработанные средства, а не карманным путем. Понимаете?
Это все абсолютно официально, пожалуйста, проверяйте и показывайте.
А самое главное, я всегда испытывал чувство обалденной гордости за то, что в моём отделе заработная плата медицинского персонала была выше, чем во всех коммерческих учреждениях города Москвы, за исключением какой-нибудь маммопластики или стоматологии, или чего-то еще.
- Вы сами со Стилиди были в каких отношениях?
- Я не могу сказать, что мы были друзьями, общались, сидели вместе за столом, но, по крайней мере, мы друг друга знали. Я многократно консультировал и его детей, и его знакомых, и он консультировал моих знакомых, то есть абсолютно нормальные человеческие отношения.
Но после назначения директором он изменился. Должны давать другие люди оценку его деятельности, это совершенно точно.
- Давайте представим, что завтра пожелание ушедших докторов исполнится - и Варфоломеева покинет свой пост. Вы тогда вернётесь на свои места?
- Я думаю, что уже нет, потому что, на самом деле, институт детской онкологии разрушен.
Приведено колоссальное количество людей, которые просто не соответствуют современным требованиям. Их что, надо увольнять, как вы их уволите?
И кроме всего прочего абсолютно невозможные отношения сложились с администрацией всего института. Я не знаю как этот вопрос будет решаться.
***
История конфликта
Позиция Минздрава по итогам проверки онкоцентра
Позиция директора онкоцентра Ивана Стилиди