Когда евреям места не нашлось, или Еврейская «зондеркоммандо»
По теме: В оккупации. Юденрат и евреи, а также ещё о еврях и нацизме
«Зондеркоммандо»
Историк Павел Полян о лагерях смерти, зондеркоманде Аушвица и документах Холокоста
Какие пути решения «еврейского вопроса» рассматривались в РСХА? Какие функции в лагерях смерти выполняли зондеркоманды? Как были сохранены и обнаружены свидетельства участников таких спецкоманд? Об этом рассказывает доктор географических наук Павел Полян. ©
Павел Полян - доктор географических наук, ведущий научный сотрудник Института географии РАН
Аушвиц как концлагерь был создан в 1940 году на базе бывших польских казарм. Это было очень подходящее место для СС, которые поначалу предполагали в этом лагере подвергать разным формам наказания прежде всего польских малопослушных людей, сопротивлявшихся оккупационному режиму, который установила немецкая власть.
Но когда началась война с Советским Союзом, когда стало понятно, что предстоят колоссальные усилия Третьего рейха по окончательному решению еврейского вопроса, в соответствующей инстанции - РСХА, Главном управлении имперской безопасности, которым руководил Гейдрих, где был специальный отдел, посвященный еврейским проблемам, в котором работал Эйхман, - начали размышлять: а как мы будем решать эту задачу?
Отпали одна за другой все возможности географического способа избавления от евреев: Мадагаскар, задуманная около Люблина специальная резервация для евреев, Советский Союз не откликнулся на призыв Третьего рейха. Известна переписка между германским и советским миграционными ведомствами. Чекменёв получил письмо, скорее всего, или от Гейдриха, или от Эйхмана (мы знаем это по косвенным признакам) с предложением переселить всех евреев, которые в это время (письмо начала 1940 года, январь) были в руках Третьего рейха - это польские и немецкие евреи, около 2 млн человек в совокупности, - в Советский Союз: в Сибирь ли, на Украину, куда угодно. Отказ. То есть варианты с географическим перемещением евреев, избавлением от них, чтобы их убрать, не получились.
И тогда было принято радикалистское решение - избавляться биологически: убивать, уничтожать, ликвидировать. Тогда нужно это делать как можно технологичнее, как можно более эффективно, как можно более индустриально. И тогда взошла звезда этого в итоге чудовищного места Аушвиц как лагеря смерти, не как места концентрационного лагеря, где, конечно, не курорт - это малосимпатичное место, таких лагерей было очень много на территории Германии, - а именно как лагеря смерти, места, где систематически уничтожались бы евреи. Если нужно кого-то еще уничтожить, то тоже можно. В Аушвице было физически истреблено 1 300 000 человек. Из них евреи - 1 100 000. Это наиболее достоверные из имеющихся оценок.
И в эти 200 000 входят и цыгане, и польские сопротивленцы, и советские военнопленные. По всей видимости, это советские военнопленные евреи и советские военнопленные комиссары. На них, кстати, проводились многие эксперименты, которые потом уже были претворены в жизнь, применены в массовом порядке к экзекуции, к уничтожению, к ликвидации массовых еврейских контингентов. В частности, использование газа Циклон Б для того, чтобы убивать людей. В частности, процедура селекции без регистрации тех, кто после селекции предназначен для того, чтобы быть уничтоженным. Работоспособных - в одну сторону. А тех - убивать сразу. Работоспособные люди тоже не предназначены для жизни, но пусть поработают сначала. Работы там тоже было много. Все эти технологии апробировались на советских военнопленных.
Эти технологии постепенно были разработаны. И два лагеря СС, а именно Аушвиц и Майданек, были намечены как места, где ликвидация евреев будет поставлена на поток. Для этого были разработаны, созданы, построены ударным путем соответствующие инфраструктуры. Не маленькая, из чего-то переделанная газовая камера и крематорий за пределами лагеря, который имеет номер 1, а мощные крематории и соответствующие газовые камеры 2, 3, 4 и 5 - такие номера у них были, через которые за раз пропускались тысячи жертв.
Пока их строили (пустили в строй в течение 1943 года), а реализация физического уничтожения евреев уже шла вовсю, в качестве газовых камер использовались два крестьянских домика, соответствующим образом переоборудованных. Вместо крематориев трупы сжигались в огромных рвах, огненных ямах. И все это делали, конечно, эсэсовцы. Но на определенных участках этого конвейера смерти они привлекали себе в помощь, себе в ассистирование узников лагеря.
Эти узники - зондеркоманда, ее называют «еврейская зондеркоманда».
Это метафора, потому что такого термина - зондеркоманда - применительно к этой команде не существовало.
Но все в обиходе: и сами эсэсовцы, и сами участники зондеркоманды, и вообще все, кто был в лагере, - этим термином пользовались. Зондеркоманда - это спецкоманда, особая команда, команда особого назначения. И им приходилось ассистировать убийцам из СС, тем, кто осуществлял массовое убийство, на самых разных этапах: встречали новоприбывших жертв - не на рампе, на рампе встречали другие евреи, - но, по крайней мере, уже на территории самих крематориев, когда они были построены, успокаивали «вы идете в душ» и прочее, на идише говорили. Им приходилось осуществлять такую психологическую подготовку. Помогали раздеваться в раздевалках. Говорили: «Сюда вешайте, шнурками связывайте ботиночки» и так далее и тому подобное. Это такая прелюдия. От них требовалось, чтобы они успокаивающим образом действовали на жертв.
А когда все было позади - жертвы вбрасывались в набитые битком газовые камеры, замаскированные под душевые (там были соответствующие души и все прочее, в которых никогда ни капли воды не было), - когда все было кончено (смерть была достаточно быстрой, но очень мучительной, несколько минут, но это очень мучительные минуты, поскольку перехватывает дыхательные пути, и люди, испытывая физические муки, умирают и тянутся туда, где, как им кажется, еще есть воздух, и друг друга при этом сминают, такая масса образуется), они должны эту человеческую массу, во-первых, разобрать - трупы по отдельности транспортировать сначала в то место, где их осматривали и обрабатывали следующим образом: во-первых, искали золото (зубы, иногда кольца), хотя многие еще в душевой оставляли такого рода вещи, а во-вторых, волосы, женские волосы срезались и впоследствии как-то утилизировались. И уже потом трупы доставлялись в крематорий внутри этого здания.
Это все единый комплекс. Какая-то техника была: подъемник и прочее. Во всяком случае, трупы нужно было закидывать в крематорий, там тоже были свои технологические нюансы. В каждую печь за раз три или четыре трупа умещалось. Вот эту работу, а также работу по транспортировке пепла, который в результате этого образовывался, работу по раздроблению костей, которые не успевали прогорать за цикл, работу по закапыванию этого пепла, а потом по раскапыванию этого пепла, работу по раскапыванию рвов, где были захоронены трупы - до того, как начали в огненных рвах сжигать трупы, некоторое время их просто захоранивали во рвах. Это было отменено потом приказом Гиммлера. Их эксгумировали и тоже сжигали. Всю эту работу делали члены этой еврейской зондеркоманды.
Она была не на 100% еврейской. Среди них было пятеро поляков на командных должностях. Потом в марте или апреле 1944 года к ним присоединилось 19 человек из зондеркоманды Майданека, эти 19 человек были советскими военнопленными. Подозреваю, что часть из них были евреями, но часть - нет. Как раз один из них, бывший боевой майор, воевавший под Сталинградом, сыграл определенную роль в восстании, которое зондеркоманда подняла 7 октября 1944 года. Это было единственное в таких лагерях смерти восстание. Конечно, были восстания в Треблинке и Собиборе. Но это акция «Рейнхард», это другое.
И все это делали зондеркоманды. Понятно, что их можно обвинять в том, что они были пособниками тех, кто убивал евреев массовым образом. Что можно сказать об этих людях? Может, они выбирали такую работу. Им даже никто не говорил о том, что у них будет за работа. И когда они осознавали, что работа их такова, у них был выбор: или самим прыгнуть в печь, или же примириться с этим и оставаться. Случаи, когда люди выбирали смерть, когда кончали жизнь самоубийством, тоже были. Но их было немного. Люди предпочитали жить, выжить. И некоторые из них брались за труднейшее дело летописцев. Они писали записки, они документировали все, что происходило, закапывали, передавали их через польских подпольщиков. Были налажены пути сначала за пределы лагеря, чисто информативные. А потом, когда эти связи нарушились, они стали это все передавать через землю в надежде, что когда-нибудь лагерь будет освобожден, они стали захоранивать это в землю.
Действительно, после того как лагерь был освобожден, было найдено девять таких текстов, несколько схронов. Очень многое пропало, потому что польские мародеры, крестьяне в поисках каких-то золотых атрибутов евреев, когда натыкались на такие рукописи, конечно, выбрасывали их. Некоторые не выбрасывали, и потом они находились. Но большинство выбрасывали. Таких схронов было порядка 40.
То, что осталось, - это и есть центральные документы Холокоста, с моей точки зрения. Я горжусь тем, что мне удалось собрать все эти тексты, найти переводчиков, организовать перевод. Переводы в максимальном числе случаев были сделаны с оригиналов. Эти «свитки из пепла» как книга вышли в 2013 году. Это очень важный, с моей точки зрения, документ. Я назову имена тех, чьи тексты мы сейчас знаем: Залман Градовский, Залман Левенталь, Лейб Лангфус - это трое польских евреев. Хайм Герман - бывший польский еврей, который попал в Аушвиц из Франции. Его письмо было написано не на идише, а на французском языке. И Марсель Наджари, греческий еврей, его текст был написан на новогреческом языке, а не на идише, но он и не знал идиша, у него был другой, как бы свой еврейский язык. Девять текстов (у некоторых по 2-3 текста) этих пяти человек были найдены после войны в земле, в пепле.
Благодаря этим текстам мы знаем и о том, что происходило непосредственно в крематориях и газовых камерах. Отдельно стоит упомянуть имя Залмана Градовского, который попытался написать не просто свидетельственный летописный текст, а попытался написать текст в пророческом жанре, приближающийся по жанру к пророчествам Иеремии и Иезекииля.
© ПостНаука, 27 января 2015
«Свитки из пепла. Еврейская “зондеркоммандо” в Аушвице-Биркенау и ее летописцы»
Автограф | Историк Павел Полян о главных документах Холокоста, членах зондеркоманды и осмыслении опыта концентрационных лагерей
В сентябре были объявлены финалисты премии «Просветитель» сезона 2014, среди них историк и географ Павел Полян, написавший книгу о совершенно особых узниках лагеря смерти Аушвиц-Биркенау - членах так называемой еврейской зондеркоманды, которых эсэсовцы заставляли ассистировать себе в осуществлении массовых убийств, кремации трупов и уничтожении следов всего этого. Впервые в книге Павла Поляна были собраны и полные свидетельства, документы, написанные участниками зондеркоманды. Мы поговорили с автором о его книге и работе над собиранием свидетельств.
- Расскажите, пожалуйста, как вы пришли к идее этой книги, сколько вы к ней шли и почему она появилась именно сейчас?
- Непосредственная работа над этой книгой - не путь к ней, а работа - заняла примерно 9 лет. Я как чистый географ, географ-«населенец», еще в доперестроечное время занимался и таким видом миграций, как принудительные миграции, то есть депортации. Я начал собирать на эту тему эмпирические материалы и продумывать ее концептуально. Потом это стало темой моей докторской диссертации. И, собственно, эта тема - советские принудительные депортации внутри Советского Союза - неожиданно для меня самого стала в параллельный ряд с депортациями, которые на территории Советского же Союза провело другое государство - Третий рейх, гитлеровская Германия. Это был так называемый угон остарбайтеров, восточных рабочих. А уж коль скоро я занялся остарбайтерами, то есть гражданскими лицами, то почти неизбежно я должен был уткнуться и в проблематику военнопленных, внутри которой я время от времени утыкался в сюжеты, связанные с Холокостом. Изначально я этим сюжетом интересовался, но не занимался.
Шаг за шагом я все время заходил и все время дальше на смежные территории. Ведь военнопленные тоже жертвы Второй мировой войны, по количеству трупов это второй контингент после евреев. В определенные периоды, хоть это проверить очень трудно, но, по моей гипотезе, до весны 1942 года число убитых или погибших советских военнопленных опережало число погибших среди еврейского населения.
Однажды в поисках материалов о советских военнопленных я наткнулся в каталоге архива Военно-медицинского музея в Петербурге на карточку того самого экспоната, которым является рукопись Залмана Градовского. В музей она попала после того, как была выкопана там, где была захоронена самими зондеркомандовцами - возле газовен и крематориев Биркенау. Потом она была в Чрезвычайной госкомиссии по расследованию немецких злодеяний и у людей, готовивших с советской стороны Нюрнбергский процесс, - фотография рукописи и широкогорлой суповой фляжки, в которой она была спрятана и закопана, попала в соответствующий альбом, но сама фотография на процессе не фигурировала.
Вот я наткнулся в поисках материалов по военнопленным на этот документ, еще не представляя, что это такое, а потом я получил ксерокопию одного из двух текстов из этой фляжки, а именно «Письма потомкам», как оно сейчас метафорически называется с моей легкой руки. Я и мой друг Николай Поболь были первыми, кто уткнулся в этот исторический документ как исследователи, а сам музей это чудо решительно не афишировал. При оригинале имелся перевод, и на меня он произвел сильнейшее впечатление, потом мне показали и саму фляжку, и немного проволглую записную книжку, и этот очень хорошо сохранившийся лист бумаги. Судя по всему, фляжка была выкопана, и этот лист - это «Письмо потомкам», датированное 6 сентября 1944 года, - был туда доложен, после чего фляжку снова закопали: что-то, видимо, носилось в воздухе, может быть, предчувствие или ожидание восстания.
И тогда я впервые и ощутил, и понял, что прикоснулся к центральным документам Холокоста, ни много ни мало. То есть люди, которые работали на «конвейере смерти» и сами погибли, оставили свидетельства, записки, и это такой «репортаж с петлей на шее» тех сотен тысяч жертв, которые, погибая или погибнув, прошли через руки этих людей и через сердца этих людей. Тогда я еще не знал, что есть и другие подобные документы, но, едва оправившись от такого прямого соприкосновения с «сердцевиной ада» и еще не зная того, что там написано, сразу же решил, что эти тексты, чтобы там в них ни было написано, должны зазвучать по-русски, что это надо переводить.
- На каком языке они написаны?
- На идише.
- Все документы, которые вы использовали?
- Нет, не все, но большинство. В моей книге есть документы шести авторов, из них не на идише два: один на плохом французском - его писал польский еврей из Франции, который разумно рассчитал, что если он напишет по-французски, то шансы уцелеть документу повышаются; другой документ на новогреческом. Все остальные на идише (он тоже разный - есть разные диалекты). И я привлек к этой работе Александру Полян, свою племянницу и одну из лучших идишисток в нашей стране.
Одна только ее работа и только над текстами Градовского потребовала почти три года. Вообще состояние документов неизбежно ухудшается. Текст Градовского худо-бедно еще читабелен, а есть и такие, что сегодня уже просто не прочитываются (большинство оригиналов находится в Польше, в Освенцимском музее). Еще в 1970-е годы в этом музее тексты переводились с идиша на польский, немецкий и английский языки, составившие спецвыпуски научного музейного издания «Аушвицкие тетради» (по-польски и по-немецки они переиздавались и в 1990-е годы). Эти тетради были изданы небольшим тиражом, но научные библиотеки ими располагают, так что в каком-то виде - скажем, для первого знакомства - это существует. Но оказалось, что у этих изданий есть свои серьезные пробелы и проблемы. Во-первых, они неполны, ибо все, что не касалось напрямую Аушвица-Биркенау, не попало в издание. Во-вторых, они дефектны, так как оказалось, что некоторые тексты нуждаются в цензурных ограничениях.
- Что вы имеете в виду?
- Допустим, Залман Левенталь гневается и пишет то, что он думает о поляках-подпольщиках в базовом лагере Аушвиц (среди руководителей подполья был и Циранкевич, многолетний польский министр иностранных дел, например). Это, разумеется, в условиях социалистической Польши было вымарано из публикации. Или то, что Градовский думает о союзниках, почему они не бомбят крематории. Тень ложится и на Красную армию - и эти фразы тоже были удалены. Вот такое сочетание цензуры и провинциальной избирательности публикуемых фрагментов привело к тому, что моя русскоязычная книжка в той своей части, где приводятся тексты, полностью и без купюр, невольно стала уникальной.
- То есть она стала единственным полным собранием этих текстов?
- Да, единственной полной и единственной свободной от идеологии и политики.
- В мире аналогов нет на других языках?
- Сводных нет. Всегда важно смотреть, по каким источникам публикуются тексты, потому что все, что восходило к этим «Аушвицким тетрадям», имеет лакуны. Израильские публикации Вольнермана и Бер Марка свободны от цензурных дефектов.
- Почему вы называете именно свидетельства участников зондеркоманды центральным свидетельством Холокоста?
- Потому что Холокост - это не антисемитская самодеятельность и не любительщина, а государственная политика. Поэтому вопрос технологичности убийства и его дешевизны - вопрос государственный. Третий рейх обрел такой способ убийства в массовом удушении газом Циклон Б. Этим поистине фабричным и конвейерным способом в одном Аушвице-Биркенау было убито 1,3 миллионов человек, в том числе 1,1 миллионов евреев, то есть чуть ли не каждый пятый. Представляете, сколько смертей и с какой малой дистанции каждый зондеркомандовец видел и пропускал через себя десятки, а то и сотни тысяч смертей! И то, что ему приходилось видеть, не идет ни в какое сравнение с индивидуальным опытом никаких других узников и жертв. Он не только видел, как работает этот конвейер убийства и ликвидации следов этого убийства, он и сам был поставлен (точнее, заставлен) быть винтиком этого конвейера с неумолимой перспективой стать когда-то и его жертвой. Провожать стариков и детей в «раздевалку» и помогать им раздеваться, а потом сопроводить их в «душ» (все в кавычках!) - это тоже конвейер. Чудовищный, согласитесь, опыт! Поэтому их свидетельства - это свидетельства не о смерти члена семьи и не о расстреле ста или двухсот человек, а о гибели сотен тысяч и в совокупности миллионов, это свидетельства из самой сердцевины того рукотворного и высокотехнологичного ада, что был создан немецким нацизмом для массового уничтожения людей. Поэтому я называю эти свидетельства центральными.
С немецкой стороны, надо сказать, свидетелей было едва ли намного больше, палачи если и вели дневники, то выражались в них очень аккуратно и завуалированно. Конечно, нужно учитывать и свидетельские показания на судах (Рудольфа Хёсса, коменданта лагеря Аушвиц-Биркенау, и некоторых других), но и со стороны зондеркоманды есть еще и десятки свидетельств переживших ад членов, но не в виде таких рукописей, а в виде интервью, которые они дали историкам, при том что и тех, кто их дал, найти и разговорить было непросто. Этот пласт информации тоже учтен в моей книге.
- А как вы оцениваете свою исследовательскую работу? Найти, собрать и опубликовать эти тексты в одной книжке - это немалая заслуга. А какова тут ваша миссия как историка и как автора?
- Тут есть несколько разных аспектов и задач.
Во-первых, в десятку свидетельств я включил один текст не члена зондеркоманды, а Абрама Левите - он был не в зондеркоманде, а в обычной рабочей бригаде, жил в лагере Биркенау. Ему и некоторым его знакомым пришла в голову совершенно безумная идея - сложить и «издать» литературный альманах об Аушвице. От этого альманаха не сохранилось ничего, потому что те, кто для него писал, погибли, а сохранилось единственно предисловие, которое и написал Левите, тоже уцелевший. Оно превосходно дополняет другие девять текстов, а о каждом из шести авторов столь непохожих друг на друга свидетельств я написал отдельный индивидуальный очерк-портрет.
Во-вторых, я взял на себя рутинные, но важные задачи составления системы сводных историй - сводная история обнаружения рукописей, сводная история их переводов на другие языки и опубликования, даже сводная история их хранения, потому что с этим тоже не все было так хорошо.
Но самыми важными мне представляются другие реконструкции, точнее, попытки непротиворечивых реконструкций. Их предметом были как вполне отчетливые внешние события, такие как селекции «зондеркоммандо» или их восстание 7 октября 1944 года, так и осознание «зондеркоммандо» как исторического феномена, состояние их души и психологической структуры этих людей как социума.
Ведь их и после войны многие люди и официальные инстанции в том же Израиле не то чтобы их презирали и ненавидели, но считали коллаборантами высшей марки, так как эти люди помогали немцам, физически соучаствовали в процедуре убийства сотен тысяч людей. Неважно, что никто не спрашивал их, хотят они этого или нет, конечно, вариант отказаться и тоже стать жертвой был - очень немногие шли на такого рода самоубийство, такие случаи были единичны. Все хотели жить, а некоторые для того, чтобы уцелеть и рассказать. Осуждали их и такие люди, как Ханна Арендт и Примо Леви - со своими обоснованиями, на мой взгляд, достаточно плоскими и приблизительными.
Западная историография договорилась до того, что с легкой руки Примо Леви придумала некую серую зону, в которую включали и зондеркомандовцев, и эсэсовцев - не зондеркомандовцев с жертвами, а зондеркомандовцев с эсэсовцами. Они еще и в футбол играли раз вместе!.. Доходило и до призывов применить к ним те же законы и критерии, что и к нацистским преступникам.
Вот я попытался все-таки от этой достаточно поверхностной и оценочной стадии отойти и постараться понять, что происходило с ними, в их душах, в их умах, как у них все это уживалось. Испытавшие перманентную и глубочайшую травму, они должны были стать на какое-то время роботами. Так чем они были больше - роботами или людьми? Это даже не исторические, а философские вопросы, в любом случае крайне болезненные для всех.
С моей точки зрения, это очень порочный подход, поверхностный, и я не ощущал себя и не ощущаю в роли какого-то адвоката члена «зондеркоммандо», но в роли человека, который хочет понять, что с ними происходило и что творилось в их сердцах и душах, я ощущал. Их собственные свидетельства дают для этого достаточную пищу, как и другая малоизвестная историческая эмпирика, которую я искал и с которой работал, пытаясь снять противоречия.
Все-таки это было попыткой не столько фиксации исторической и ментальной эмпирики, сколько критического ее осмысления. Такую задачу я совершенно сознательно перед собой ставил, но не мне судить, насколько я с нею справился.
Юлия Полевая
ПостНаука, 22 октября 2014
«Зондеркоммандо»
Историк Павел Полян о лагерях смерти, зондеркоманде Аушвица и документах Холокоста
Какие пути решения «еврейского вопроса» рассматривались в РСХА? Какие функции в лагерях смерти выполняли зондеркоманды? Как были сохранены и обнаружены свидетельства участников таких спецкоманд? Об этом рассказывает доктор географических наук Павел Полян. ©
Павел Полян - доктор географических наук, ведущий научный сотрудник Института географии РАН
Click to viewАушвиц как концлагерь был создан в 1940 году на базе бывших польских казарм. Это было очень подходящее место для СС, которые поначалу предполагали в этом лагере подвергать разным формам наказания прежде всего польских малопослушных людей, сопротивлявшихся оккупационному режиму, который установила немецкая власть.
Но когда началась война с Советским Союзом, когда стало понятно, что предстоят колоссальные усилия Третьего рейха по окончательному решению еврейского вопроса, в соответствующей инстанции - РСХА, Главном управлении имперской безопасности, которым руководил Гейдрих, где был специальный отдел, посвященный еврейским проблемам, в котором работал Эйхман, - начали размышлять: а как мы будем решать эту задачу?
Отпали одна за другой все возможности географического способа избавления от евреев: Мадагаскар, задуманная около Люблина специальная резервация для евреев, Советский Союз не откликнулся на призыв Третьего рейха. Известна переписка между германским и советским миграционными ведомствами. Чекменёв получил письмо, скорее всего, или от Гейдриха, или от Эйхмана (мы знаем это по косвенным признакам) с предложением переселить всех евреев, которые в это время (письмо начала 1940 года, январь) были в руках Третьего рейха - это польские и немецкие евреи, около 2 млн человек в совокупности, - в Советский Союз: в Сибирь ли, на Украину, куда угодно. Отказ. То есть варианты с географическим перемещением евреев, избавлением от них, чтобы их убрать, не получились.
И тогда было принято радикалистское решение - избавляться биологически: убивать, уничтожать, ликвидировать. Тогда нужно это делать как можно технологичнее, как можно более эффективно, как можно более индустриально. И тогда взошла звезда этого в итоге чудовищного места Аушвиц как лагеря смерти, не как места концентрационного лагеря, где, конечно, не курорт - это малосимпатичное место, таких лагерей было очень много на территории Германии, - а именно как лагеря смерти, места, где систематически уничтожались бы евреи. Если нужно кого-то еще уничтожить, то тоже можно. В Аушвице было физически истреблено 1 300 000 человек. Из них евреи - 1 100 000. Это наиболее достоверные из имеющихся оценок.
И в эти 200 000 входят и цыгане, и польские сопротивленцы, и советские военнопленные. По всей видимости, это советские военнопленные евреи и советские военнопленные комиссары. На них, кстати, проводились многие эксперименты, которые потом уже были претворены в жизнь, применены в массовом порядке к экзекуции, к уничтожению, к ликвидации массовых еврейских контингентов. В частности, использование газа Циклон Б для того, чтобы убивать людей. В частности, процедура селекции без регистрации тех, кто после селекции предназначен для того, чтобы быть уничтоженным. Работоспособных - в одну сторону. А тех - убивать сразу. Работоспособные люди тоже не предназначены для жизни, но пусть поработают сначала. Работы там тоже было много. Все эти технологии апробировались на советских военнопленных.
Эти технологии постепенно были разработаны. И два лагеря СС, а именно Аушвиц и Майданек, были намечены как места, где ликвидация евреев будет поставлена на поток. Для этого были разработаны, созданы, построены ударным путем соответствующие инфраструктуры. Не маленькая, из чего-то переделанная газовая камера и крематорий за пределами лагеря, который имеет номер 1, а мощные крематории и соответствующие газовые камеры 2, 3, 4 и 5 - такие номера у них были, через которые за раз пропускались тысячи жертв.
Пока их строили (пустили в строй в течение 1943 года), а реализация физического уничтожения евреев уже шла вовсю, в качестве газовых камер использовались два крестьянских домика, соответствующим образом переоборудованных. Вместо крематориев трупы сжигались в огромных рвах, огненных ямах. И все это делали, конечно, эсэсовцы. Но на определенных участках этого конвейера смерти они привлекали себе в помощь, себе в ассистирование узников лагеря.
Эти узники - зондеркоманда, ее называют «еврейская зондеркоманда».
Это метафора, потому что такого термина - зондеркоманда - применительно к этой команде не существовало.
Но все в обиходе: и сами эсэсовцы, и сами участники зондеркоманды, и вообще все, кто был в лагере, - этим термином пользовались. Зондеркоманда - это спецкоманда, особая команда, команда особого назначения. И им приходилось ассистировать убийцам из СС, тем, кто осуществлял массовое убийство, на самых разных этапах: встречали новоприбывших жертв - не на рампе, на рампе встречали другие евреи, - но, по крайней мере, уже на территории самих крематориев, когда они были построены, успокаивали «вы идете в душ» и прочее, на идише говорили. Им приходилось осуществлять такую психологическую подготовку. Помогали раздеваться в раздевалках. Говорили: «Сюда вешайте, шнурками связывайте ботиночки» и так далее и тому подобное. Это такая прелюдия. От них требовалось, чтобы они успокаивающим образом действовали на жертв.
А когда все было позади - жертвы вбрасывались в набитые битком газовые камеры, замаскированные под душевые (там были соответствующие души и все прочее, в которых никогда ни капли воды не было), - когда все было кончено (смерть была достаточно быстрой, но очень мучительной, несколько минут, но это очень мучительные минуты, поскольку перехватывает дыхательные пути, и люди, испытывая физические муки, умирают и тянутся туда, где, как им кажется, еще есть воздух, и друг друга при этом сминают, такая масса образуется), они должны эту человеческую массу, во-первых, разобрать - трупы по отдельности транспортировать сначала в то место, где их осматривали и обрабатывали следующим образом: во-первых, искали золото (зубы, иногда кольца), хотя многие еще в душевой оставляли такого рода вещи, а во-вторых, волосы, женские волосы срезались и впоследствии как-то утилизировались. И уже потом трупы доставлялись в крематорий внутри этого здания.
Это все единый комплекс. Какая-то техника была: подъемник и прочее. Во всяком случае, трупы нужно было закидывать в крематорий, там тоже были свои технологические нюансы. В каждую печь за раз три или четыре трупа умещалось. Вот эту работу, а также работу по транспортировке пепла, который в результате этого образовывался, работу по раздроблению костей, которые не успевали прогорать за цикл, работу по закапыванию этого пепла, а потом по раскапыванию этого пепла, работу по раскапыванию рвов, где были захоронены трупы - до того, как начали в огненных рвах сжигать трупы, некоторое время их просто захоранивали во рвах. Это было отменено потом приказом Гиммлера. Их эксгумировали и тоже сжигали. Всю эту работу делали члены этой еврейской зондеркоманды.
Она была не на 100% еврейской. Среди них было пятеро поляков на командных должностях. Потом в марте или апреле 1944 года к ним присоединилось 19 человек из зондеркоманды Майданека, эти 19 человек были советскими военнопленными. Подозреваю, что часть из них были евреями, но часть - нет. Как раз один из них, бывший боевой майор, воевавший под Сталинградом, сыграл определенную роль в восстании, которое зондеркоманда подняла 7 октября 1944 года. Это было единственное в таких лагерях смерти восстание. Конечно, были восстания в Треблинке и Собиборе. Но это акция «Рейнхард», это другое.
И все это делали зондеркоманды. Понятно, что их можно обвинять в том, что они были пособниками тех, кто убивал евреев массовым образом. Что можно сказать об этих людях? Может, они выбирали такую работу. Им даже никто не говорил о том, что у них будет за работа. И когда они осознавали, что работа их такова, у них был выбор: или самим прыгнуть в печь, или же примириться с этим и оставаться. Случаи, когда люди выбирали смерть, когда кончали жизнь самоубийством, тоже были. Но их было немного. Люди предпочитали жить, выжить. И некоторые из них брались за труднейшее дело летописцев. Они писали записки, они документировали все, что происходило, закапывали, передавали их через польских подпольщиков. Были налажены пути сначала за пределы лагеря, чисто информативные. А потом, когда эти связи нарушились, они стали это все передавать через землю в надежде, что когда-нибудь лагерь будет освобожден, они стали захоранивать это в землю.
Действительно, после того как лагерь был освобожден, было найдено девять таких текстов, несколько схронов. Очень многое пропало, потому что польские мародеры, крестьяне в поисках каких-то золотых атрибутов евреев, когда натыкались на такие рукописи, конечно, выбрасывали их. Некоторые не выбрасывали, и потом они находились. Но большинство выбрасывали. Таких схронов было порядка 40.
То, что осталось, - это и есть центральные документы Холокоста, с моей точки зрения. Я горжусь тем, что мне удалось собрать все эти тексты, найти переводчиков, организовать перевод. Переводы в максимальном числе случаев были сделаны с оригиналов. Эти «свитки из пепла» как книга вышли в 2013 году. Это очень важный, с моей точки зрения, документ. Я назову имена тех, чьи тексты мы сейчас знаем: Залман Градовский, Залман Левенталь, Лейб Лангфус - это трое польских евреев. Хайм Герман - бывший польский еврей, который попал в Аушвиц из Франции. Его письмо было написано не на идише, а на французском языке. И Марсель Наджари, греческий еврей, его текст был написан на новогреческом языке, а не на идише, но он и не знал идиша, у него был другой, как бы свой еврейский язык. Девять текстов (у некоторых по 2-3 текста) этих пяти человек были найдены после войны в земле, в пепле.
Благодаря этим текстам мы знаем и о том, что происходило непосредственно в крематориях и газовых камерах. Отдельно стоит упомянуть имя Залмана Градовского, который попытался написать не просто свидетельственный летописный текст, а попытался написать текст в пророческом жанре, приближающийся по жанру к пророчествам Иеремии и Иезекииля.
© ПостНаука, 27 января 2015
«Свитки из пепла. Еврейская “зондеркоммандо” в Аушвице-Биркенау и ее летописцы»
Автограф | Историк Павел Полян о главных документах Холокоста, членах зондеркоманды и осмыслении опыта концентрационных лагерей
В сентябре были объявлены финалисты премии «Просветитель» сезона 2014, среди них историк и географ Павел Полян, написавший книгу о совершенно особых узниках лагеря смерти Аушвиц-Биркенау - членах так называемой еврейской зондеркоманды, которых эсэсовцы заставляли ассистировать себе в осуществлении массовых убийств, кремации трупов и уничтожении следов всего этого. Впервые в книге Павла Поляна были собраны и полные свидетельства, документы, написанные участниками зондеркоманды. Мы поговорили с автором о его книге и работе над собиранием свидетельств.
- Расскажите, пожалуйста, как вы пришли к идее этой книги, сколько вы к ней шли и почему она появилась именно сейчас?
- Непосредственная работа над этой книгой - не путь к ней, а работа - заняла примерно 9 лет. Я как чистый географ, географ-«населенец», еще в доперестроечное время занимался и таким видом миграций, как принудительные миграции, то есть депортации. Я начал собирать на эту тему эмпирические материалы и продумывать ее концептуально. Потом это стало темой моей докторской диссертации. И, собственно, эта тема - советские принудительные депортации внутри Советского Союза - неожиданно для меня самого стала в параллельный ряд с депортациями, которые на территории Советского же Союза провело другое государство - Третий рейх, гитлеровская Германия. Это был так называемый угон остарбайтеров, восточных рабочих. А уж коль скоро я занялся остарбайтерами, то есть гражданскими лицами, то почти неизбежно я должен был уткнуться и в проблематику военнопленных, внутри которой я время от времени утыкался в сюжеты, связанные с Холокостом. Изначально я этим сюжетом интересовался, но не занимался.
Шаг за шагом я все время заходил и все время дальше на смежные территории. Ведь военнопленные тоже жертвы Второй мировой войны, по количеству трупов это второй контингент после евреев. В определенные периоды, хоть это проверить очень трудно, но, по моей гипотезе, до весны 1942 года число убитых или погибших советских военнопленных опережало число погибших среди еврейского населения.
Однажды в поисках материалов о советских военнопленных я наткнулся в каталоге архива Военно-медицинского музея в Петербурге на карточку того самого экспоната, которым является рукопись Залмана Градовского. В музей она попала после того, как была выкопана там, где была захоронена самими зондеркомандовцами - возле газовен и крематориев Биркенау. Потом она была в Чрезвычайной госкомиссии по расследованию немецких злодеяний и у людей, готовивших с советской стороны Нюрнбергский процесс, - фотография рукописи и широкогорлой суповой фляжки, в которой она была спрятана и закопана, попала в соответствующий альбом, но сама фотография на процессе не фигурировала.
Вот я наткнулся в поисках материалов по военнопленным на этот документ, еще не представляя, что это такое, а потом я получил ксерокопию одного из двух текстов из этой фляжки, а именно «Письма потомкам», как оно сейчас метафорически называется с моей легкой руки. Я и мой друг Николай Поболь были первыми, кто уткнулся в этот исторический документ как исследователи, а сам музей это чудо решительно не афишировал. При оригинале имелся перевод, и на меня он произвел сильнейшее впечатление, потом мне показали и саму фляжку, и немного проволглую записную книжку, и этот очень хорошо сохранившийся лист бумаги. Судя по всему, фляжка была выкопана, и этот лист - это «Письмо потомкам», датированное 6 сентября 1944 года, - был туда доложен, после чего фляжку снова закопали: что-то, видимо, носилось в воздухе, может быть, предчувствие или ожидание восстания.
И тогда я впервые и ощутил, и понял, что прикоснулся к центральным документам Холокоста, ни много ни мало. То есть люди, которые работали на «конвейере смерти» и сами погибли, оставили свидетельства, записки, и это такой «репортаж с петлей на шее» тех сотен тысяч жертв, которые, погибая или погибнув, прошли через руки этих людей и через сердца этих людей. Тогда я еще не знал, что есть и другие подобные документы, но, едва оправившись от такого прямого соприкосновения с «сердцевиной ада» и еще не зная того, что там написано, сразу же решил, что эти тексты, чтобы там в них ни было написано, должны зазвучать по-русски, что это надо переводить.
- На каком языке они написаны?
- На идише.
- Все документы, которые вы использовали?
- Нет, не все, но большинство. В моей книге есть документы шести авторов, из них не на идише два: один на плохом французском - его писал польский еврей из Франции, который разумно рассчитал, что если он напишет по-французски, то шансы уцелеть документу повышаются; другой документ на новогреческом. Все остальные на идише (он тоже разный - есть разные диалекты). И я привлек к этой работе Александру Полян, свою племянницу и одну из лучших идишисток в нашей стране.
Одна только ее работа и только над текстами Градовского потребовала почти три года. Вообще состояние документов неизбежно ухудшается. Текст Градовского худо-бедно еще читабелен, а есть и такие, что сегодня уже просто не прочитываются (большинство оригиналов находится в Польше, в Освенцимском музее). Еще в 1970-е годы в этом музее тексты переводились с идиша на польский, немецкий и английский языки, составившие спецвыпуски научного музейного издания «Аушвицкие тетради» (по-польски и по-немецки они переиздавались и в 1990-е годы). Эти тетради были изданы небольшим тиражом, но научные библиотеки ими располагают, так что в каком-то виде - скажем, для первого знакомства - это существует. Но оказалось, что у этих изданий есть свои серьезные пробелы и проблемы. Во-первых, они неполны, ибо все, что не касалось напрямую Аушвица-Биркенау, не попало в издание. Во-вторых, они дефектны, так как оказалось, что некоторые тексты нуждаются в цензурных ограничениях.
- Что вы имеете в виду?
- Допустим, Залман Левенталь гневается и пишет то, что он думает о поляках-подпольщиках в базовом лагере Аушвиц (среди руководителей подполья был и Циранкевич, многолетний польский министр иностранных дел, например). Это, разумеется, в условиях социалистической Польши было вымарано из публикации. Или то, что Градовский думает о союзниках, почему они не бомбят крематории. Тень ложится и на Красную армию - и эти фразы тоже были удалены. Вот такое сочетание цензуры и провинциальной избирательности публикуемых фрагментов привело к тому, что моя русскоязычная книжка в той своей части, где приводятся тексты, полностью и без купюр, невольно стала уникальной.
- То есть она стала единственным полным собранием этих текстов?
- Да, единственной полной и единственной свободной от идеологии и политики.
- В мире аналогов нет на других языках?
- Сводных нет. Всегда важно смотреть, по каким источникам публикуются тексты, потому что все, что восходило к этим «Аушвицким тетрадям», имеет лакуны. Израильские публикации Вольнермана и Бер Марка свободны от цензурных дефектов.
- Почему вы называете именно свидетельства участников зондеркоманды центральным свидетельством Холокоста?
- Потому что Холокост - это не антисемитская самодеятельность и не любительщина, а государственная политика. Поэтому вопрос технологичности убийства и его дешевизны - вопрос государственный. Третий рейх обрел такой способ убийства в массовом удушении газом Циклон Б. Этим поистине фабричным и конвейерным способом в одном Аушвице-Биркенау было убито 1,3 миллионов человек, в том числе 1,1 миллионов евреев, то есть чуть ли не каждый пятый. Представляете, сколько смертей и с какой малой дистанции каждый зондеркомандовец видел и пропускал через себя десятки, а то и сотни тысяч смертей! И то, что ему приходилось видеть, не идет ни в какое сравнение с индивидуальным опытом никаких других узников и жертв. Он не только видел, как работает этот конвейер убийства и ликвидации следов этого убийства, он и сам был поставлен (точнее, заставлен) быть винтиком этого конвейера с неумолимой перспективой стать когда-то и его жертвой. Провожать стариков и детей в «раздевалку» и помогать им раздеваться, а потом сопроводить их в «душ» (все в кавычках!) - это тоже конвейер. Чудовищный, согласитесь, опыт! Поэтому их свидетельства - это свидетельства не о смерти члена семьи и не о расстреле ста или двухсот человек, а о гибели сотен тысяч и в совокупности миллионов, это свидетельства из самой сердцевины того рукотворного и высокотехнологичного ада, что был создан немецким нацизмом для массового уничтожения людей. Поэтому я называю эти свидетельства центральными.
С немецкой стороны, надо сказать, свидетелей было едва ли намного больше, палачи если и вели дневники, то выражались в них очень аккуратно и завуалированно. Конечно, нужно учитывать и свидетельские показания на судах (Рудольфа Хёсса, коменданта лагеря Аушвиц-Биркенау, и некоторых других), но и со стороны зондеркоманды есть еще и десятки свидетельств переживших ад членов, но не в виде таких рукописей, а в виде интервью, которые они дали историкам, при том что и тех, кто их дал, найти и разговорить было непросто. Этот пласт информации тоже учтен в моей книге.
- А как вы оцениваете свою исследовательскую работу? Найти, собрать и опубликовать эти тексты в одной книжке - это немалая заслуга. А какова тут ваша миссия как историка и как автора?
- Тут есть несколько разных аспектов и задач.
Во-первых, в десятку свидетельств я включил один текст не члена зондеркоманды, а Абрама Левите - он был не в зондеркоманде, а в обычной рабочей бригаде, жил в лагере Биркенау. Ему и некоторым его знакомым пришла в голову совершенно безумная идея - сложить и «издать» литературный альманах об Аушвице. От этого альманаха не сохранилось ничего, потому что те, кто для него писал, погибли, а сохранилось единственно предисловие, которое и написал Левите, тоже уцелевший. Оно превосходно дополняет другие девять текстов, а о каждом из шести авторов столь непохожих друг на друга свидетельств я написал отдельный индивидуальный очерк-портрет.
Во-вторых, я взял на себя рутинные, но важные задачи составления системы сводных историй - сводная история обнаружения рукописей, сводная история их переводов на другие языки и опубликования, даже сводная история их хранения, потому что с этим тоже не все было так хорошо.
Но самыми важными мне представляются другие реконструкции, точнее, попытки непротиворечивых реконструкций. Их предметом были как вполне отчетливые внешние события, такие как селекции «зондеркоммандо» или их восстание 7 октября 1944 года, так и осознание «зондеркоммандо» как исторического феномена, состояние их души и психологической структуры этих людей как социума.
Ведь их и после войны многие люди и официальные инстанции в том же Израиле не то чтобы их презирали и ненавидели, но считали коллаборантами высшей марки, так как эти люди помогали немцам, физически соучаствовали в процедуре убийства сотен тысяч людей. Неважно, что никто не спрашивал их, хотят они этого или нет, конечно, вариант отказаться и тоже стать жертвой был - очень немногие шли на такого рода самоубийство, такие случаи были единичны. Все хотели жить, а некоторые для того, чтобы уцелеть и рассказать. Осуждали их и такие люди, как Ханна Арендт и Примо Леви - со своими обоснованиями, на мой взгляд, достаточно плоскими и приблизительными.
Западная историография договорилась до того, что с легкой руки Примо Леви придумала некую серую зону, в которую включали и зондеркомандовцев, и эсэсовцев - не зондеркомандовцев с жертвами, а зондеркомандовцев с эсэсовцами. Они еще и в футбол играли раз вместе!.. Доходило и до призывов применить к ним те же законы и критерии, что и к нацистским преступникам.
Вот я попытался все-таки от этой достаточно поверхностной и оценочной стадии отойти и постараться понять, что происходило с ними, в их душах, в их умах, как у них все это уживалось. Испытавшие перманентную и глубочайшую травму, они должны были стать на какое-то время роботами. Так чем они были больше - роботами или людьми? Это даже не исторические, а философские вопросы, в любом случае крайне болезненные для всех.
С моей точки зрения, это очень порочный подход, поверхностный, и я не ощущал себя и не ощущаю в роли какого-то адвоката члена «зондеркоммандо», но в роли человека, который хочет понять, что с ними происходило и что творилось в их сердцах и душах, я ощущал. Их собственные свидетельства дают для этого достаточную пищу, как и другая малоизвестная историческая эмпирика, которую я искал и с которой работал, пытаясь снять противоречия.
Все-таки это было попыткой не столько фиксации исторической и ментальной эмпирики, сколько критического ее осмысления. Такую задачу я совершенно сознательно перед собой ставил, но не мне судить, насколько я с нею справился.
Юлия Полевая
ПостНаука, 22 октября 2014