Из истории отечественного суда #1 Оппозиционное противосудие
Ещё о судах в РИ здесь, здесь и здесь
«Революционные технологии» против правосудия
Атаки на суд как форма дестабилизации государства / Дискредитация судов приведет к расколу в обществе
Если внимательно вглядеться в прошлое, то окажется, что похожи не только исторические события, которые разделяют десятилетия и века. Сама риторика, кажущаяся нам актуальной и злободневной, словно бы скопирована со страниц из запыленных архивов и пожелтевших старинных газет. ©Ещё «Из истории отечественного суда»: Русь | РИ | СССР и Россия
Зарисовка заседания суда
Конечно, о чем и говорить, если даже сама мысль о том, что история любит повторяться, высказана еще древнегреческим историком Фукидидом. Точнее, он первый, чье высказывание об этом дошло до наших дней, а так, возможно, что другой древний грек или, допустим, египтянин отметил это еще раньше.
Это касается глобальных исторических процессов, но, если приглядеться, можно увидеть, что и многие не вполне чистоплотные политические технологии отнюдь не новы. Например, дискредитация суда как одной из ветвей власти с целью подорвать доверие к нему, расшатать общество...
Обратимся к отечественной истории полуторавековой давности. 1860-е годы - эпоха отмены крепостного права, период общественного подъема и многочисленных реформ, в том числе и в юридической сфере. Реформы императора Александра II решили ряд давно назревших социально-экономических вопросов, проложили дорогу для развития капитализма в России и расширили границы гражданского общества и правового государства.
Именно судебную реформу считают самой логичной и завершенной из «великих реформ» Александра. (Дело в том, что судебная система, сложившаяся в Российской империи конца XVIII - первой половины XIX веков, сложная, многоступенчатая, неспешная, к середине века устарела и уже не успевала за темпом времени эпохи промышленной революции.) Даже если не вдаваться во все детали проведенных тогда изменений, тем не менее их краткий список впечатляет: были созданы мировые суды, суд стал гласным, открытым и устным, стороны получили равные права на предоставление и опровержение доказательств, в уголовный процесс было введено судебное следствие. Также был создан институт присяжных, созывавшихся для суда над обвиняемыми в тяжких уголовных преступлениях.
И уж если нападки на прежний, к примеру николаевской эпохи, суд могли быть обоснованными (впрочем, кто бы тогда стал высказывать их вслух?), то уж критиковать этот-то - реформированный, невероятно для своего времени либеральный? Но нет, мало того что недовольные находились, причем как среди революционно настроенных радикалов, так и среди консерваторов, но именно этот - обновленный, современный, либеральный - суд должен был стать мишенью для тех, кто хотел поставить под сомнение государственный строй императорской России как таковой, весь существующий порядок.
Все это в особенности проявилось во время процессов над революционерами-народниками. Первым таким делом - следствие и процесс в Верховном уголовном суде прошли летом 1866 года - стал суд над революционером-террористом Дмитрием Каракозовым, 4 апреля того же года совершившим неудачное покушение на Александра II. «Двойная неудача покушения Каракозова на Александра II, - пишет современный исследователь и культуролог Александр Баранов, - заключается в том, что, не попав в императора, он не состоялся как убийца, "не попав" в общество - как террорист. Задуманный им террористический акт "не был объяснен", общество не вполне поняло цель этого покушения». В это время общественное мнение было на стороне царя-реформатора, общество пока еще было весьма далеко от сочувствия к революционерам, которое возникнет позже.
Суд шел не только над Каракозовым, в процессе следствия был раскрыт «ишутинский кружок», членом которого он являлся. 32 участника кружка были осуждены Верховным уголовным судом: большинство было сослано, Каракозов повешен, Ишутин сошел с ума в Шлиссельбургской крепости.
Это был первый из подобных процессов.
«Процесс 50-ти», «Процесс 193-х» - все эти многочисленные дела сейчас известны в основном историкам. Среди них и «дело Засулич». Поворотный момент в истории суда, в истории политических процессов. По словам видного юриста Анатолия Федоровича Кони, бывшего в то время председателем Санкт-Петербургского окружного суда, «с этого дела начался ряд процессов, обращавших на себя особое внимание и окрасивших собою несколько лет внутренней жизни общества».
Обстоятельства дела известны. 5 февраля 1878 года Вера Засулич пришла на прием к петербургскому градоначальнику Трепову и выстрелила в него из револьвера, тяжело ранив. Покушение стало протестом против имевшего место за полгода до этого жестокого обращения с одним из политических заключенных. Засулич немедленно арестовали, но на суде она была оправдана: присяжные посчитали, что целью покушения не было убийство. «Вдумываясь в тогдашнее настроение общества в Петербурге, - писал впоследствии Кони, - действительно трудно было сказать утвердительно, что по делу Засулич последует обвинительный приговор».
По мнению Баранова, «покушение В. Засулич на Трепова и особенно интерпретация этого события в ходе суда над ней показали революционному лагерю, как должен выглядеть террористический акт, чтобы он поставил общество в тупик, и каким должен быть образ террориста, чтобы совершенный им акт насилия из действия безусловно осуждаемого превратился в проблему, не поддающуюся однозначному истолкованию. … Ход процесса вовсе не был просчитан террористкой заранее, его результат в значительной степени зависел от целого ряда случайностей».
Революционеры и сочувствующие им воспользовались процессом как моделью: теперь понятно, как должен выглядеть террорист, чтобы вызвать сочувствие у «мыслящей части общества». А попутно можно критиковать суд, его законность, обоснованность обвинения, качество предварительного следствия и т.д. Тем более что вскоре подобные дела изъяли из ведения судов присяжных, и оправдательных приговоров больше не было. Хотя сам процесс Засулич подвергался критике не только с консервативной стороны, но и с революционной, при том что в том деле, по словам Кони, ни присяжные, ни общество не вправе были «упрекнуть суд "в игре в правосудие"».
Так что если сначала эти недовольные реплики, эта критика суда носила стихийный, хаотический характер, то чем дальше, чем ближе к концу века, тем больше видна некая их организованность. Меняется эпоха, меняется суд (в силу времени и необходимости противостоять революционной угрозе Александр III проводит контрреформы, ограничивающие либеральность предыдущего царствования), а обвинения в адрес суда очень похожи, и их все больше. В основном - в несправедливости, в сфабрикованности обвинений, в отсутствии у следствия доказательств и т.д. (очень знакомый перечень, вневременной такой).
Стоит удивляться даже не этому - в лице суда критиковалась и осуждалась вся государственная система, приговоренная революционерами к разрушению, а тому, что общество, в том числе и интеллигенция, богема и т.д., начинало сочувствовать не закону, не жертвам террористических покушений, а их убийцам. Героизация преступников, смещение нравственных границ - сочувствие вызывает убийца, а не его жертва, - за которые потом придется расплатиться.
В качестве примера можно привести, например, убийство министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве террористом Егором Созоновым. Или убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича эсером Иваном Каляевым (и по совместительству поэтом-графоманом, но вряд ли сочувствие к нему в символистских богемных кругах можно объяснить этим фактом, это следствие упомянутых выше общественных настроений). На суде Каляев заявлял: «Я - не подсудимый перед вами, я - ваш пленник. Мы - две воюющие стороны. Вы - представители императорского правительства, наемные слуги капитала и насилия. Я - один из народных мстителей, социалист и революционер. Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез, разлившееся по всей стране потоками ужаса и возмущения… Суд, который меня судит, не может считаться действительным». И эти слова с восторгом цитировались его сторонниками - и обществом.
Затем, когда цель революционеров была достигнута и прежний государственный строй разрушен, сложная и достаточно либеральная для своего времени система правосудия императорской России была заменена революционным трибуналом и отрицанием принципа презумпции невиновности. Фраза «без суда и следствия» уже не резала слух современников и воспринималась как нормальная. Ну а точка зрения на суд в монархические времена как на инструмент подавления и царского произвола стала единственно возможной, и пошли кочевать по историческим исследованиям все эти фразы про «судебный террор царизма», имеющие мало общего с реальным положением вещей и реальными судебными процессами, но отображающие положенную позицию. В соответствии с другой старинной истиной: «Клевещите, что-нибудь да останется».
Впрочем, если дальше пролистнуть страницы истории, то некоторые похожие явления можно обнаружить и во Франции второй половины XVIII века - это десятилетия, предшествовавшие революции. И эта закономерность вполне понятна: это не случайное повторение, а заимствование приемов расшатывания государственных основ.
В подобном историческом контексте совсем иначе начинает выглядеть критика суда со стороны оппозиционных партий, как всегда, обостряющаяся в преддверии выборов: и выпады против введения на уровне районных судов суда присяжных, и резкое противодействие законодательным инициативам Верховного суда (дескать, «не с того начали либерализацию уголовного законодательства»), и высказывания о резонансных судебных процессах (например, над Савченко) как о «судилище», «позорном юридическом инциденте»…
Так что, слыша очередные обвинения в адрес судебной системы, следовало бы задуматься не просто о том, справедливы ли они, а о том, что за ними, за попытками подорвать доверие к одной из ветвей власти, в силу ее природы долженствующей быть наиболее стабильной, обеспечивающей легитимность власти, защищающей устои законности, стоит намерение расшатать общество, о том, кем инспирированы эти обвинения и можно ли слепо доверять им.
История показывает, к чему это порой приводит.
Татьяна Савинченко, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории РЭУ им. Г.В. Плеханова
«Русская планета», 13 августа 2016
«Революционные технологии» против правосудия
Атаки на суд как форма дестабилизации государства / Дискредитация судов приведет к расколу в обществе
Если внимательно вглядеться в прошлое, то окажется, что похожи не только исторические события, которые разделяют десятилетия и века. Сама риторика, кажущаяся нам актуальной и злободневной, словно бы скопирована со страниц из запыленных архивов и пожелтевших старинных газет. ©Ещё «Из истории отечественного суда»: Русь | РИ | СССР и Россия
Зарисовка заседания суда
Конечно, о чем и говорить, если даже сама мысль о том, что история любит повторяться, высказана еще древнегреческим историком Фукидидом. Точнее, он первый, чье высказывание об этом дошло до наших дней, а так, возможно, что другой древний грек или, допустим, египтянин отметил это еще раньше.
Это касается глобальных исторических процессов, но, если приглядеться, можно увидеть, что и многие не вполне чистоплотные политические технологии отнюдь не новы. Например, дискредитация суда как одной из ветвей власти с целью подорвать доверие к нему, расшатать общество...
Обратимся к отечественной истории полуторавековой давности. 1860-е годы - эпоха отмены крепостного права, период общественного подъема и многочисленных реформ, в том числе и в юридической сфере. Реформы императора Александра II решили ряд давно назревших социально-экономических вопросов, проложили дорогу для развития капитализма в России и расширили границы гражданского общества и правового государства.
Именно судебную реформу считают самой логичной и завершенной из «великих реформ» Александра. (Дело в том, что судебная система, сложившаяся в Российской империи конца XVIII - первой половины XIX веков, сложная, многоступенчатая, неспешная, к середине века устарела и уже не успевала за темпом времени эпохи промышленной революции.) Даже если не вдаваться во все детали проведенных тогда изменений, тем не менее их краткий список впечатляет: были созданы мировые суды, суд стал гласным, открытым и устным, стороны получили равные права на предоставление и опровержение доказательств, в уголовный процесс было введено судебное следствие. Также был создан институт присяжных, созывавшихся для суда над обвиняемыми в тяжких уголовных преступлениях.
И уж если нападки на прежний, к примеру николаевской эпохи, суд могли быть обоснованными (впрочем, кто бы тогда стал высказывать их вслух?), то уж критиковать этот-то - реформированный, невероятно для своего времени либеральный? Но нет, мало того что недовольные находились, причем как среди революционно настроенных радикалов, так и среди консерваторов, но именно этот - обновленный, современный, либеральный - суд должен был стать мишенью для тех, кто хотел поставить под сомнение государственный строй императорской России как таковой, весь существующий порядок.
Все это в особенности проявилось во время процессов над революционерами-народниками. Первым таким делом - следствие и процесс в Верховном уголовном суде прошли летом 1866 года - стал суд над революционером-террористом Дмитрием Каракозовым, 4 апреля того же года совершившим неудачное покушение на Александра II. «Двойная неудача покушения Каракозова на Александра II, - пишет современный исследователь и культуролог Александр Баранов, - заключается в том, что, не попав в императора, он не состоялся как убийца, "не попав" в общество - как террорист. Задуманный им террористический акт "не был объяснен", общество не вполне поняло цель этого покушения». В это время общественное мнение было на стороне царя-реформатора, общество пока еще было весьма далеко от сочувствия к революционерам, которое возникнет позже.
Суд шел не только над Каракозовым, в процессе следствия был раскрыт «ишутинский кружок», членом которого он являлся. 32 участника кружка были осуждены Верховным уголовным судом: большинство было сослано, Каракозов повешен, Ишутин сошел с ума в Шлиссельбургской крепости.
Это был первый из подобных процессов.
«Процесс 50-ти», «Процесс 193-х» - все эти многочисленные дела сейчас известны в основном историкам. Среди них и «дело Засулич». Поворотный момент в истории суда, в истории политических процессов. По словам видного юриста Анатолия Федоровича Кони, бывшего в то время председателем Санкт-Петербургского окружного суда, «с этого дела начался ряд процессов, обращавших на себя особое внимание и окрасивших собою несколько лет внутренней жизни общества».
Обстоятельства дела известны. 5 февраля 1878 года Вера Засулич пришла на прием к петербургскому градоначальнику Трепову и выстрелила в него из револьвера, тяжело ранив. Покушение стало протестом против имевшего место за полгода до этого жестокого обращения с одним из политических заключенных. Засулич немедленно арестовали, но на суде она была оправдана: присяжные посчитали, что целью покушения не было убийство. «Вдумываясь в тогдашнее настроение общества в Петербурге, - писал впоследствии Кони, - действительно трудно было сказать утвердительно, что по делу Засулич последует обвинительный приговор».
По мнению Баранова, «покушение В. Засулич на Трепова и особенно интерпретация этого события в ходе суда над ней показали революционному лагерю, как должен выглядеть террористический акт, чтобы он поставил общество в тупик, и каким должен быть образ террориста, чтобы совершенный им акт насилия из действия безусловно осуждаемого превратился в проблему, не поддающуюся однозначному истолкованию. … Ход процесса вовсе не был просчитан террористкой заранее, его результат в значительной степени зависел от целого ряда случайностей».
Революционеры и сочувствующие им воспользовались процессом как моделью: теперь понятно, как должен выглядеть террорист, чтобы вызвать сочувствие у «мыслящей части общества». А попутно можно критиковать суд, его законность, обоснованность обвинения, качество предварительного следствия и т.д. Тем более что вскоре подобные дела изъяли из ведения судов присяжных, и оправдательных приговоров больше не было. Хотя сам процесс Засулич подвергался критике не только с консервативной стороны, но и с революционной, при том что в том деле, по словам Кони, ни присяжные, ни общество не вправе были «упрекнуть суд "в игре в правосудие"».
Так что если сначала эти недовольные реплики, эта критика суда носила стихийный, хаотический характер, то чем дальше, чем ближе к концу века, тем больше видна некая их организованность. Меняется эпоха, меняется суд (в силу времени и необходимости противостоять революционной угрозе Александр III проводит контрреформы, ограничивающие либеральность предыдущего царствования), а обвинения в адрес суда очень похожи, и их все больше. В основном - в несправедливости, в сфабрикованности обвинений, в отсутствии у следствия доказательств и т.д. (очень знакомый перечень, вневременной такой).
Стоит удивляться даже не этому - в лице суда критиковалась и осуждалась вся государственная система, приговоренная революционерами к разрушению, а тому, что общество, в том числе и интеллигенция, богема и т.д., начинало сочувствовать не закону, не жертвам террористических покушений, а их убийцам. Героизация преступников, смещение нравственных границ - сочувствие вызывает убийца, а не его жертва, - за которые потом придется расплатиться.
В качестве примера можно привести, например, убийство министра внутренних дел Вячеслава Константиновича Плеве террористом Егором Созоновым. Или убийство московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича эсером Иваном Каляевым (и по совместительству поэтом-графоманом, но вряд ли сочувствие к нему в символистских богемных кругах можно объяснить этим фактом, это следствие упомянутых выше общественных настроений). На суде Каляев заявлял: «Я - не подсудимый перед вами, я - ваш пленник. Мы - две воюющие стороны. Вы - представители императорского правительства, наемные слуги капитала и насилия. Я - один из народных мстителей, социалист и революционер. Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез, разлившееся по всей стране потоками ужаса и возмущения… Суд, который меня судит, не может считаться действительным». И эти слова с восторгом цитировались его сторонниками - и обществом.
Затем, когда цель революционеров была достигнута и прежний государственный строй разрушен, сложная и достаточно либеральная для своего времени система правосудия императорской России была заменена революционным трибуналом и отрицанием принципа презумпции невиновности. Фраза «без суда и следствия» уже не резала слух современников и воспринималась как нормальная. Ну а точка зрения на суд в монархические времена как на инструмент подавления и царского произвола стала единственно возможной, и пошли кочевать по историческим исследованиям все эти фразы про «судебный террор царизма», имеющие мало общего с реальным положением вещей и реальными судебными процессами, но отображающие положенную позицию. В соответствии с другой старинной истиной: «Клевещите, что-нибудь да останется».
Впрочем, если дальше пролистнуть страницы истории, то некоторые похожие явления можно обнаружить и во Франции второй половины XVIII века - это десятилетия, предшествовавшие революции. И эта закономерность вполне понятна: это не случайное повторение, а заимствование приемов расшатывания государственных основ.
В подобном историческом контексте совсем иначе начинает выглядеть критика суда со стороны оппозиционных партий, как всегда, обостряющаяся в преддверии выборов: и выпады против введения на уровне районных судов суда присяжных, и резкое противодействие законодательным инициативам Верховного суда (дескать, «не с того начали либерализацию уголовного законодательства»), и высказывания о резонансных судебных процессах (например, над Савченко) как о «судилище», «позорном юридическом инциденте»…
Так что, слыша очередные обвинения в адрес судебной системы, следовало бы задуматься не просто о том, справедливы ли они, а о том, что за ними, за попытками подорвать доверие к одной из ветвей власти, в силу ее природы долженствующей быть наиболее стабильной, обеспечивающей легитимность власти, защищающей устои законности, стоит намерение расшатать общество, о том, кем инспирированы эти обвинения и можно ли слепо доверять им.
История показывает, к чему это порой приводит.
Татьяна Савинченко, кандидат исторических наук, доцент кафедры истории РЭУ им. Г.В. Плеханова
«Русская планета», 13 августа 2016