О Сталине с «китайской» Любовью #2/3

[mamlas]

Начало

Никакого «культа личности»:

«И тем более нельзя судить по шаблону о таком человеке, как Сталин! И по какому шаблону? Кем пытаются выставить Сталина некоторые «современники»? (Намеренно беру это слово в кавычки, чтобы подчеркнуть свое отношение к ним.) Откуда-то взялся образ, в котором собраны едва ли не все людские пороки. Придумано выражение «культ личности». Появилось множество клеветников... Обнаглевшая бездарь12 (не помню уже, кто это сказал, но выражение точное). Им бы задуматься об отсутствии таланта, а они все валят на Сталина! Сталин помешал им состояться, реализовать себя! Как бы не так!

Порой не могу сдерживать себя. Знаю, что меня не поймут, что станут перешептываться за моей спиной, но тем не менее не могу не сказать то, что думаю, не могу не осадить клеветника. Вот и сегодня в театре после собрания, услышав, как В.( возможно, .имеется в виду артистка Вера Петровна Марецкая) разглагольствует о «культе личности» и своих «страданиях», я со всем ехидством, которое только смогла выжать из себя, поинтересовалась, что именно она имеет в виду под «страданиями»? Четыре Сталинские премии? Три ордена? Звание народной артистки? В. начала запальчиво говорить о своих родственниках, но я не позволила ей увести разговор в сторону и попросила ответить на мой вопрос. Ответа я так и не получила»
***

Четкость мышления:

«Слово «кустарщина» одно из любимых у нас с Г.В. Оно служит нам для обозначения всего плохого, некачественного, непрофессионального, что есть в кино. Увы, годы становления кинематографа давно миновали, а кустарщина все живет. Проявляется то здесь, то там. К сожалению.

Сталину этот наш «термин» не понравился. Услышав его от меня и получив объяснение, Сталин сказал:

- Не годится подменять одно другим. Не годится называть халтуру «кустарщиной». Кто такой кустарь? Единоличник, надомник. Разве картины у нас снимают единоличники? Нет уж, товарищ Орлова, давайте мы будем называть белое белым, черное черным, а халтурщика халтурщиком. Так будет правильнее.

Я нисколько не обиделась за сделанный мне «выговор», потому что знала Сталина. Четкость формулировок всегда была Сталинским коньком. Благодаря этой четкости речи и труды Сталина понятны всем, благодаря ей слова Сталина находили путь к любому сердцу.

Старые привычки живучи. Слово «кустарщина» иногда срывается с моего языка, но это случается очень редко. Невозможно сосчитать, сколько таких уроков преподал мне Сталин. Долгое общение с Вождем можно приравнять к учебе в университете. Без преувеличения.»
***

Никаких личных поблажек:

«Наши встречи со Сталиным, по причинам, которые вряд ли нуждаются в объяснении, были тайными. Настолько тайными, насколько это возможно. Но слухи все равно пошли. Впрочем, не могу утверждать, имели ли они под собой какое-то основание или были в прямом смысле высосанными из пальца. Не думаю, что кто-то из посвященных в нашу тайну стал бы распускать язык, ведь то был ближний круг, самые доверенные, тщательно отобранные люди. Но почему бы не выдумать? «Ах, Орлову всего за одну картину сделали заслуженной артисткой?! Это неспроста! Не иначе как она...» И так далее. Вариантов может быть сколько угодно, смысл всегда один.

Близкое знакомство с Вождем никогда не использовалось мной для достижения каких-то личных, корыстных целей. Я никогда ни о чем не просила Его, что бы там ни утверждали злые языки. Это не в моих правилах, да и если бы я осмелилась, то скорее всего на том бы наше общение и закончилось. Сразу. Он не любил, когда к нему обращаются с личными просьбами. Все это знали, но тем не менее обращались, писали письма. Его это сильно раздражало. Он неоднократно с досадой говорил о том, как легко люди путают справедливость с личной выгодой»
***

Сталин шутил по-доброму:

«В конце июня 1937-го я надолго уехала из Москвы. Не в одиночестве, а с Г.В. и всей киноэкспедицией картины «Волга-Волга». Календарный план съемок был мне известен, и потому я заранее настроилась на долгую разлуку со Сталиным. Он же сказал, что как только соскучится, то пришлет за мной самолет. Я приняла эти слова всерьез (сказаны они были серьезным тоном) и испугалась. Самолет? Если за мной прилетит самолет куда-нибудь в Казань или в Горький, то можно представить, сколько внимания он к себе привлечет. И нельзя забывать про съемки. У Г.В. (Александрова) все спланировано заранее. Короче говоря, нельзя было посылать за мной самолет на Волгу или еще куда. С какой стороны ни посмотри, нельзя.

То, что Сталин пошутил, я поняла лишь тогда, когда он рассмеялся. Следом стала смеяться и я.»
***

Родиной для Сталина был весь Советский Союз:

«Несколько раз Сталин тоже читал мне стихи - поэму «Витязь в тигровой шкуре». Читал на русском и на грузинском. Прочтет отрывок на одном языке, затем повторит на другом. Когда Сталин читал или пел на грузинском, лицо его приобретало особое выражение. Немного торжественное, немного печальное и немного отрешенное. Он никогда не говорил, что скучает по Грузии, по родным краям, но я это чувствовала. Вспоминал про Грузию Сталин часто. Мог посмотреть в окно и сказать: «А у нас в Гори уже вишни цветут» - или еще что-то подобное. Но о тоске по родным краям впрямую не говорил, и я понимаю почему. Родиной для Сталина был весь Советский Союз. Он, должно быть, считал себя не вправе отдавать предпочтение какой-то части нашей необъятной страны, пусть даже то были и родные места. Так строго Сталин относился к себе. Разве можно было знать Сталина и не восхищаться им?»
***

Сталин и Шаляпин:

«Говорили со Сталиным о Шаляпине. Я рассказала, как он благословил меня маленькую на актерство.

- Сумел разглядеть талант! - одобрительно заметил Сталин.

Сталин хорошо относился к Шаляпину. Слышал его пение, ценил талант. Сталин считал, что в 1927 году поторопились лишить Шаляпина звания Народного артиста и советского гражданства.

- Троцкисты удружили, - с неприязнью сказал Сталин. - Шаляпин тоже наломал дров, но не таких, чтобы закрывать ему дорогу домой. Можно было объяснить, многим же объясняли. В этом и суть троцкизма, чтобы врагов представлять друзьями, а из любого оступившегося делать врага. Они и Горького хотели врагом объявить, но я вмешался и не дал этого сделать. Написал Алексею Максимовичу, пригласил его приехать, посмотреть, как мы живем. А с Шаляпиным нехорошо вышло».
***

Сталина не боялись и ненавидели, а любили:

«Многое из того, что я поняла о Сталине, я поняла благодаря моей наблюдательности. Со временем отдельные штрихи сложились в тот образ, который живет в моей душе по сей день. И будет жить до тех пор, пока жива я.

Я замечала, с какой любовью, с каким уважением, смотрело на Сталина его окружение - охрана, водители, горничные. Их взгляды были преисполнены любовью. Чувствовалось, что все эти люди безмерно благодарны судьбе за то, что она свела их с Вождем.

Часто бывая за границей, я сравниваю те свои впечатления от Сталинского окружения с впечатлениями, которые получаю за рубежом. Мне довелось бывать во многих странах, встречаться со многими людьми, в том числе и с влиятельными политиками, посещать приемы, банкеты. Но нигде я не видела, чтобы на кого-то, будь то крупный руководитель, известный политик или какая-то знаменитость, окружающие смотрели теми же сияющими взглядами, как на Сталина. Говоря «сияющими», я нисколько не преувеличиваю, так оно и было. Как еще можно было смотреть на Сталина?»
***

Подарок Сталина:

«Сталин подарил мне красивую деревянную шкатулку, даже не шкатулку, а целый ларец с хохломской росписью - большие красно-золотые цветы на черном фоне.

- Награды складывать, - пошутил Сталин, вручая мне подарок.

Для наград ларец был слишком велик. Я храню в нем документы и особо дорогие мне письма с фотографиями. Всякий раз, открывая крышку, вспоминаю Сталина, вижу его лицо. В моих воспоминаниях Сталин всегда предстает улыбающимся. Так, наверное, и положено вспоминать добрых людей - улыбающимися.»
***

Трудно передать словами подлинное величие Сталина:

«Сталин никогда не бросал слов на ветер. Как скажет, так и будет. У Него даже молчание было весьма многозначительным. Если промолчит когда-то, ничего не ответит, не скажет, то из этого тоже следовало делать определенные выводы.

Пытаюсь рассказать о Сталине, как умею, и понимаю, что не могу передать даже десятой доли того, чему была свидетелем. Не хватает слов, умения, таланта, всего не хватает. Полноценный, исчерпывающий рассказ о таком великом человеке, как Сталин, под силу только великому писателю, такому, наверное, как Лев Толстой. Не знаю, кто бы из наших современников мог бы справиться с подобной задачей. Знаю одно, что я справляюсь с ней не очень хорошо. Но что поделать? Я очень стараюсь. Пока пишу, мне кажется, что я смогла найти нужные слова, смогла передать все, что хотела передать. А стоит только перечитать написанное, как понимаю, сколько всего я упустила, сколько всего не смогла выразить... Вот написала про многозначительное молчание. Но это же не передать словами. Это надо было слышать, как молчит Сталин, когда он чем-то недоволен. Воздух становился тяжелым, свинцовым, давил на плечи. Пусть Сталин сердился не на меня (на меня Он, кажется, никогда не сердился всерьез), а на кого-то другого, я все равно ощущала некую подспудную вину. Это не передать, это надо было видеть, чувствовать»
***

Сразу распознал антисоветчика М Булгакова:

«Писатель Михаил Афанасьевич Булгаков и его жена Елена Сергеевна были нашими с Г.В. друзьями. Познакомил нас Исаак Осипович Дунаевский. Я очень уважала Булгакова как человека и как писателя. Сочувствовала ему.

Я читала многое из написанного Булгаковым. В том числе и то, что не было опубликовано. Не все мне нравилось, но нравилось многое, а чем-то я просто восхищалась.

Хороший человек, талантливый писатель, друг... Мое побуждение помочь Булгакову было естественным и объяснимым. После неудачи с пьесой «Кабала святош» Булгаков сильно сдал. Он выглядел каким-то потерянным, потерявшим веру в себя, в свои силы.

При первой же встрече со Сталиным завела разговор о Булгакове. Сделала это тонко, словно невзначай, к слову, но сразу же сказала, что знакома с Булгаковыми и придерживаюсь о них хорошего мнения.

При упоминании Булгакова Сталин нахмурился.

- Каждый сам решает, с кем ему дружить, - сказал Он, - но мне не нравятся люди, держащие камень за пазухой.

- Булгаков не такой! - горячо возразила я. - У него нет за пазухой никакого камня. У него просто тяжелый характер. Но он хороший писатель и настоящий советский человек!

- Слов мало. Нужны доказательства, - ответил на это Сталин.

Я поняла эти слова как указание. Собственно, они и были указанием. Рассказала Е.С., что мне удалось (в подробности я, естественно, не вдавалась) поговорить о Булгакове с Вождем и что мне было сказано про то, что нужны доказательства.

- Пьеса! Конечно же, пьеса! - воскликнула Е.С. - Пьесы удаются Мише особенно хорошо, к тому же они меньше объемом, написать пьесу можно гораздо быстрее, чем роман, а еще пьесы имеют больший резонанс... Пьеса, и только пьеса! Тем более что он уже второй год обдумывает один замечательный замысел!

Если бы я в свое время узнала, какую именно пьесу собрался написать Булгаков, то непременно бы посоветовала ему изменить замысел. Пусть это выглядело бы неделикатным, но я бы непременно посоветовала. Если видишь, что друг готовится совершить ошибку, твой долг остановить его.

Но я не знала. Замысел до поры до времени держался в тайне или просто не оглашался. Когда же я узнала про пьесу «Батум» (к тому времени прошло больше года после нашего разговора с Е.С.), то советовать было уже поздно. Пьеса была окончена (какие-то мелкие правки не в счет), и на нее возлагались надежды. Большие надежды, просто огромные. Булгаков был уверен, что эта пьеса изменит отношение к нему на всех уровнях.

Мыслил он в целом правильно, только не учел одного очень важного обстоятельства - личной скромности Сталина. Или не захотел учитывать, или решил, что кашу маслом не испортить, не знаю, не берусь судить. Знаю только, что мое мнение о пьесе полностью совпало с мнением Сталина. Он сам завел речь о «Батуме» и отозвался о пьесе в том смысле, что написана она хорошим стилем, но на этом ее достоинства заканчиваются. В ответ на мой вопрос о недостатках сказал, что не узнал себя в главном герое, что автор переборщил с романтикой в ущерб исторической правде и что у участников тех событий эта пьеса может вызвать смех или недоумение.

Сталин ожидал от Булгакова советского произведения, такого, например, как «Поднятая целина», а не «Батум». Шанс был упущен. Мнение о Булгакове составилось окончательное, не подлежащее изменению»
***

Не разменять жизнь на копейки:

«Узнав от Сталина о том, что в молодости он зачитывался произведениями грузинского писателя Александра Казбеги и даже взял себе кличку по имени одного из героев, я заинтересовалась и захотела почитать что-нибудь. Если хочешь лучше понять человека, то надо прочесть те книги, которые ему нравятся. Прочла и будто бы съездила в Грузию, не в ту, что сейчас, а в старую, дореволюционную. Совсем другая жизнь, не похожая на нашу. Другие обычаи, другие правила. Удивилась тому, что абреки могли скрываться от полиции годами.

- Горы и народная поддержка помогали, - объяснил мне Сталин. - Спрятаться в горах легко, а если еще и люди тебя поддерживают, то можно всю жизнь так прожить. Когда-то, в молодости, я восхищался абреками, а когда поумнел, то начал их жалеть.

- Да, тяжело им приходилось, - согласилась я.

- Не в этом дело, - возразил Сталин. - Трудности идут на пользу, потому что они закаляют характер. Жалел я их, потому что они понапрасну потратили свои жизни. Убьют исправника, купца ограбят - разве это борьба? Разменяли жизнь на копейки.

Я запомнила эти слова на всю жизнь. Как и многое другое из того, что было сказано Сталиным. С тех пор я часто присматриваюсь к себе, к тому, как я живу и что делаю. Уж не размениваю и я свою жизнь на копейки? Каждый раз убеждаюсь, что нет, не размениваю, и радуюсь. Страшно разменять жизнь на копейки. Потом захочется что-то исправить, да поздно будет».
***

Наше искусство - иное:

«Говорили со Сталиным о признании нашего искусства за границей. Зашла речь о главном призе, полученном «Цирком» на прошлогодней выставке в Париже. Сталин усмехнулся и сказал, что если уж говорить начистоту, то его совсем не радует, когда капиталистическое жюри присуждает награды нашим фильмам. Я удивилась (впервые слышала от Сталина такое, раньше Он выказывал радость по этому поводу). Сталин объяснил:

- Хотелось бы, чтобы наше советское искусство не вызывало восхищения у капиталистов, а разило их наповал.

- Ну не все же члены жюри капиталисты, - осторожно возразила я. - Среди них есть и наши друзья, с чьим мнением капиталистам приходится считаться. Иначе бы они никогда не дали бы никаких премий ни одной нашей картине.

- Мы существуем, и с этим им приходится считаться, - улыбнулся Сталин»
***

Голова имеет право кружиться только от любви:

«Беседуя со мной, Сталин не раз упоминал о том, что о каждом человеке следует судить по его делам. Это и есть материалистический подход, свойственный всем коммунистам.

Однажды я услышала от Сталина необычную, неожиданную похвалу.

- Отсутствие головокружения от успехов8 делает честь артистке Орловой, - сказал Сталин. - Молодец!

Головокружение от успехов? Оно мне совершенно не свойственно. Какими бы ни были успехи, зазнаваться не след. Не понимаю некоторых коллег, которые старательно изображают небожителей-олимпийцев. Советскому человеку подобное поведение не к лицу. Пришел к тебе журналист - так лучше удели ему несколько минут. Он же на работе, он хочет написать о тебе для советских людей. Так нет, журналиста отправят прочь, а сами битый час станут рассуждать о том, как им не хватает времени. Если бережно относиться к времени, то его на многое хватит. Но дело не во времени, а в гордыне, зазнайстве, желании продемонстрировать напоказ свою «великую занятость», выделиться, привлечь внимание.

Некрасивое поведение, недостойное советского человека.

Голова, на мой взгляд, имеет право кружиться только от любви».
***

Сталин не любил глупых анекдотов:

«При случае я могу рассказать анекдот или какую-нибудь веселую историю. Рассказывала и Сталину. Иногда Сталин рассказывал анекдот. Но до поры до времени я не знала о том, что Сталин не терпит анекдотов на национальную тему, даже самых невинных по содержанию. Однажды я рассказала Сталину такой анекдот, но в ответ получила совсем не то, чего ожидала. Вместо того чтобы рассмеяться, Сталин нахмурился и сказал:

- Помню первое заседание коллегии Наркомнаца9. Нариманованекдот про армян рассказал, Диманштейн про украинцев, Пестковский про евреев, Товстуха про молдаван... Я послушал-послушал и спросил: что у нас тут, Наркомнац (Народный коммисариат по делам национальностей) или Союз Михаила Архангела? До чего мы дойдем, если станем рассказывать анекдоты друг про друга? Нариманов засмеялся и сказал: «Мы же шутим», а я ему на это заметил, что такие шутки плохо пахнут. Начинается все с шуток, а заканчивается погромами. Товарищи меня поняли и сделали выводы.

Мне стало стыдно. Полученный урок я запомнила на всю жизнь и никогда больше не рассказывала подобных анекдотов».
***

Сталин танцует:

««Волга-Волга» стала любимой картиной Сталина. Он смотрел ее много раз, знал практически наизусть. Смотрели мы ее и вдвоем два или три раза. Особенно веселила Сталина сцена, в которой я танцевала лезгинку с зажатыми под носом колосьями, заменявшими мне усы.

- Похоже, но не совсем, - говорил Сталин.

Однажды Он даже показал мне, как надо танцевать лезгинку. Встал, раскинул руки и с неожиданной легкостью, словно было ему двадцать лет, сделал круг танца.

- Без кинжала на поясе не танцуется, - сказал Он, когда я закончила аплодировать. - И сапоги нужны другие...

Должна сказать, что танец, исполненный Сталиным без кинжала и в обычных сапогах, произвел на меня сильное впечатление. Как актриса, я в первую очередь оценила легкость и грациозность движений, мастерство танцора. Захотелось станцевать вместе с Ним по-настоящему, под музыку, в зале...»
***

Сталин умел пресечь нездоровые страсти:

« … В конце он с пафосом написал, что мое поведение недостойно звания советской артистки.

Недостойно? Зарабатывать деньги честным трудом недостойно? Странная логика. Да и не логика это вовсе, а нападки и клевета. Грязь. Мерзость.

Комитет готовил собрание, посвященное моим «нарушениям». Председательствовать на нем собирался лично Дукельский.

Г.В. сильно переживал, больше, чем я сама, особенно после того, как домработница, вернувшись из «Елисеевского», рассказала, как в очереди обсуждали «трехэтажный дворец», который якобы строит себе Любовь Орлова. «Трехэтажный дворец»! Подумать только! Скромная, скромная даже по нынешним меркам, наша двухэтажная дача, тогда еще недостроенная, в воображении злопыхателей превратилась в «трехэтажный дворец». Слухи слухами, а дыма без огня не бывает. Г.В. порывался пойти к Дукельскому, но я уговаривала его подождать. У меня было такое предчувствие, которое можно назвать интуицией или как-то еще, что надо подождать, что все образуется. Не знаю, откуда оно взялось, просто не хотелось предпринимать никаких действий - оправдываться, опровергать, кому-то что-то доказывать. И я была права. Страсти вокруг меня вдруг улеглись как по мановению волшебной палочки. Собрание так и не состоялось, других статей не последовало, более того, мне позвонил некто Чернов, представившийся корреспондентом «Советского искусства», и попросил о встрече. Сказал, что ему поручено написать обо мне статью.

Я сразу же поняла, кому обязана столь чудесным избавлением от неприятностей, и при первой же встрече поблагодарила Его. Он, не любивший, когда его благодарили, по своему обыкновению попробовал притвориться, будто сам здесь ни при чем, но поняв, что меня провести не удастся, усмехнулся и спросил:

- Правда ли, что во Внукове вы строите трехэтажный дворец?

- Мы строим двухэтажную дачу, - ответила я. - Правда, там будет еще и подвал, так что при известной доле воображения ее можно считать трехэтажной. Но дворцом - никогда! Дворец из шести комнат - это нонсенс! И участок у нас совершенно обычный, не очень большой. Там нет ни парка, ни пруда, ни фонтанов...

- Зачем так горячиться? - перебил меня Сталин, хитро прищурившись. - Разве советская актриса, любимица миллионов, не заслуживает того, чтобы жить во дворце?

- Не заслуживает! - ответила я. - Хватит с нее отдельной квартиры и дачи! Но она заслуживает уважительного отношения. Чтобы ее имя... ее имя не...

К стыду моему, я не выдержала и разрыдалась. Очень уж много обиды накопилось внутри за последние дни. «Дворец» стал последней каплей. И ведь понимала, что Он шутит, что хочет таким образом дать мне понять, что все эти «обвинения» и выеденного яйца не стоят, но не смогла удержаться от слез. Я плакала, ужасно стыдясь своего плача, но тем не менее слезы продолжали литься из глаз.

Тяжелая теплая рука погладила меня по голове.

- Не надо плакать, Люба. Пусть они плачут. Советский народ не даст в обиду свою любимую актрису. Не надо плакать...»
***

Сталин не был деспотом:

«Но я уже знала, уже привыкла, что Он ничего не говорит просто так. Даже шутки у него со смыслом, с намеком. Многие пытаются выставить Сталина каким-то деспотом, но на самом деле это был совсем не деспот, а весьма и весьма деликатный человек. Если можно было не приказывать, а намекнуть, Он предпочитал намекнуть. Он предпочитал подсказать нужное решение, а не диктовать его. Ну а если приходилось приказывать, то приказывал, куда уж деваться? Но не так, как приказывают некоторые руководители - раздуваясь от сознания собственной значимости, преисполняясь самодовольством и т. п. Нет, Он приказывал спокойно, сдержанно, нисколько не рисуясь. Сталин вообще был скромным человеком. Это подчиненные-подхалимы вначале увлеченно творили его культ, а потом не менее увлеченно его развенчивали. «Тьфу на них!» - как иногда, в минуты сильного негодования, высказывалась моя мама.»
***

Красная звезда Сталина:

«Неизменно удивляюсь, когда слышу выражение: «Я верю в свою счастливую звезду». По-моему, это самонадеянность в чистом виде, и ничего кроме самонадеянности. Верить можно в себя, в свои силы, но никак не в «счастливую звезду». И что это такое - счастье? На всякий счастливый случай найдется свой несчастливый, и наоборот. Знакомство с Г.В. было моим счастливым случаем, но задолго до этого была неудачная попытка попасть в кино. Однажды разговорилась про «счастливую звезду» со Сталиным. Он улыбнулся и сказал, что я ошибаюсь, что счастливая звезда есть у каждого советского человека. Красная пятиконечная звезда. В эту звезду я верю».
***

Орден Сталина?:

«. Я без всякой задней мысли вдруг спросила, почему у нас нет ни одной личной Сталинской награды. Советским людям было бы приятно получить награду, носящую имя Вождя.

- Орден Сталина? - нахмурился Сталин, и я поняла, что предложение мое не понравилось. - Зачем? Разве у нас мало наград? По-моему, достаточно.

- Пусть не орден! - сказала я. - Пусть это будет другая награда, например...

- Например, медаль? - поддел меня Сталин с улыбкой.

- Например, премия. - Мысль о премии понравилась мне, и я принялась ее развивать: - Премия имени Сталина или лучше так - Сталинская премия. Разве некого у нас наградить такой премией?

Задавать подобные «коварные» вопросы я научилась у Сталина. Сталин был хорошим учителем. Ответишь: «Почему это некого? Много кого можно наградить», и получится, что согласился. Но в ответ я услышала другое:

- Премия - дело хорошее, нужное. Люди себе что-то купят на нее, обрадуются... Но как это будет выглядеть, Любовь Петровна? Об этом вы подумали?..

«Любовь Петровна» и «вы» свидетельствовали о том, что наша беседа приняла официальный характер, что «скорая», «внезапная» мысль моя принята к обсуждению.

- Советский человек получает премию от Советского государства, но она называется Сталинской? Почему не Советской? Люди удивятся. Скажут, что я беру государственные деньги и раздаю их от своего имени. Еще и с каким-нибудь императором сравнят.

Соображаю я быстро. Он еще и договорить не успел, а я знала, что ответить. Тем более что не так давно Он пошутил по поводу того, что никогда не держал в руках гонораров за свои печатные труды. Только в ведомостях расписывается, получил, передал государству - и все. Сказал без сожаления и без хвастовства, просто к слову пришлось. Смысл высказывания был таким, что очень удобно вот так, только расписываться в ведомостях.

- Ваши труды, Иосиф Виссарионович, широко издаются. Часть гонораров можно предназначить для выплаты Сталинских премий.

- Гонорары? - переспросил он. - Гм... Хорошо, я подумаю.

Больше мы на эту тему не разговаривали. Премии и стипендии имени Сталина были учреждены в декабре, к его 60-летию.»

Окончание