Рамс, или о любви (часть 2)
см. начало http://ethnomet.livejournal.com/24511.html
Некоторые вот не верят в любовь. Они, вероятно, думают, что всякие там проявления чувств в виде вздохов и иных изображений душевной порывистости есть чистой воды надувательство и трата времени. А по ту сторону надувательства имеется лишь грубая телесная действительность общения полов, или же, говоря откровенно, просто секс. Безо всякой там черемухи.
Такие людям трудно стать счастливыми, пусть они и преуспели в срывании всех и всяческих масок. Но они пасуют перед диалектикой природы. Ибо природа тоньше и не любит, когда совсем уж без черемухи и ритуальных плясок.
Скептиков, правда, можно понять: уж слишком много вокруг них такого, что выдает себя за одно, а оказывается, на поверку, другим. Не в том смысле, что обнял жену - оказалось, подушка. И не совсем в том, например, что из вежливости часто думаешь одно, а говоришь другое. А в том, что между реальностью (непреложной, как истины здравого смысла: огонь обжигает, в воде можно утонуть, стену лбом не прошибить…) и ее внешней оболочкой есть зазор, в котором и происходит жизнь граждан - личная и особенно общественная.
Любой не с луны свалившийся человек с младых ногтей знает, что если в меню перечислены много видов пирожков, это вовсе не значит, что все они есть в продаже: надо спросить у продавщицы. Меню тут для украшения и общей информации. Знающие люди знают. Или, например, в правилах дорожного движения написано, что нужно пропускать пешеходов; приехавший в Москву водитель даже может попытаться пропустить, но сзади услышит яростные гудки возмущения. Ведь он не знаком с местными обычаями того, как выполняют правила.
А многие правила и законы и в принципе невозможно выполнить, потому что не для того они и делались. Некоторые делались для того, чтобы кого понадобится при случае прищучить. Другие делались потому что так принято и красиво. В одном советском анекдоте декоративная сущность красивых законов изображалась в диалоге с авторитетным толкователем: «Я имею право…?» - «Имеете!» - «Так значит я могу…?» - «Нет, не можете!».
Некоторые пробовали бороться с властью за то, чтобы она выполняла собственные декоративные законы. Такая борьба хороша как риторическая стратегия и даже имеет некоторые шансы на успех, потому что декорации нужны. Но и порядок нужен. Ведь когда и сами законы тоже только риторическая стратегия, в конечном счете всегда выиграет тот, кто может следить за порядком. Использовать переносной знак «остановка запрещена». Менять правила и переопределять реальность.
Вот этот бывший соратник на вид был молодец, а на самом деле вредитель. Он только делал вид честного работника и гражданина, а оказался изменник, которого вывели на чистую воду. И все наши беды от таких, как он, работающих на закулису. Это очень понятное объяснение и бед, и вины злоумышленника, потому что само по себе делание вида знакомо и вездесуще, на кого бы ты ни работал.
Обширный опыт делания нужного вида (в том числе делания вида, что все хорошо, что так все и должно быть) и примиряет и с ломающим водопровод сантехником, и с выборами из одного кандидата. Значит, так надо. Значит, тот, кто определяет, как надо, знает, зачем это надо.
Чувство нормальности зазора между кажимостью и реальностью воспитывают с самого детства, приучая верить не глазам своим, а тому, что скажут те, кто всегда прав и о тебе заботится. К примеру:
- Это с перцем, - говорит ребенок, наклонившись над тарелкой.
- Нет тут никакого перца, - уверяет его мать, озабоченная тем, чтобы он все-таки съел это мясо с подливкой.
- Но пахнет перцем, - говорит ребенок.
И ведь действительно пахнет, потому что перец там есть. Но не острый, а сладкий, неопасный.
- Что ты говоришь! Папа всегда проверяет, чтобы там перца не было.
Либо верить маме, либо своему носу. Не верить маме нельзя; не верить носу проще по жизни. Где тут реальность, в каком смысле «на самом деле»?
Надо отличаться независимостью здравых суждений, чтобы использовать свой нос и свои глаза по назначению, для усмотрения очевидного, не вооружая их теориями про то, что н а д о унюхать и увидеть. Но здравость суждений не всегда достаточна.
Потому что мошенник-манипулятор может подменить очевидное. Играя с шулером в карты, жертва не знает, что реальность игры незаметным для нее образом многослойна: жертва играет в одну игру, а мошенник - в другую, он ее уже подменил. Выяcняется, что ты-то играл в шашки, а он - в поддавки. И ты, разумеется, проиграл: плати!
Мошеннику, который вопреки очевидности пытается навязать нужное ему видение реальности, требуется придумать мотивацию, внутренний стимул, чтобы жертвы (а чем больше их, тем проще замкнуть их друг на друга в едином спектакле) старались не показывать зазора между действительностью и тем, что они хором изображают. В андерсеновской сказке про голого короля участникам спектакля было что терять. Пока истина не заговорила устами младенца, которому терять было нечего.
Мошенник может связывать нас вежливостью, тщеславием, страхом. Если же речь идет о любви, то эти узы крепче и страшней. А когда любовь подкреплена еще и зависимостью от заботы, то уж и вовсе никуда не деться. Ты прижат к стенке, а противоречивые сигналы не дают тебе возможности понять, что же происходит на самом деле. Понять, это в шутку или всерьез? Это о тебе так заботятся - или, как подсказывает очевидное, в которое, тем не менее, нельзя верить, наказывают лишением любви? Тебя вообще любят или нет?
Это та самая «двойная удавка» (double bind) по Бейтсону. Примечательно, что устроенные таким образом отношения могут быть не только в семье. Например, в коллективе, к которому участник испытывает глубокую привязанность и от которого зависит.
Вот и в отношения патерналистского государства и граждан часто вторгаются элементы двойной удавки. Например, все знают, что пожарные движимы самыми благими начинаниями: спасти наши жизни от угрозы гибели в языках пламени. Но бывает и так, что в какой-то момент их вроде бы заботой продиктованные действия начинают настолько противоречить здравому смыслу и обычаю, что за ними нельзя не усматривать умысла. А и усматривать нельзя - ведь тогда что же получается? Забота о спасении жизней начинает выглядеть как декорация. И эта декорация запросто удавит - или попугает удавлением. И все под видом заботы о благе граждан.
Граждан, которые сами якобы не могут позаботиться о своем благе.
Им только и остается что придумывать риторический ход, играющий по правилам удавителя. Вдруг он откликнется, ведь на этот раз милость может сгодиться ему для украшательства чувств - вроде как черемуха или флер д'оранж?
Некоторые вот не верят в любовь. Они, вероятно, думают, что всякие там проявления чувств в виде вздохов и иных изображений душевной порывистости есть чистой воды надувательство и трата времени. А по ту сторону надувательства имеется лишь грубая телесная действительность общения полов, или же, говоря откровенно, просто секс. Безо всякой там черемухи.
Такие людям трудно стать счастливыми, пусть они и преуспели в срывании всех и всяческих масок. Но они пасуют перед диалектикой природы. Ибо природа тоньше и не любит, когда совсем уж без черемухи и ритуальных плясок.
Скептиков, правда, можно понять: уж слишком много вокруг них такого, что выдает себя за одно, а оказывается, на поверку, другим. Не в том смысле, что обнял жену - оказалось, подушка. И не совсем в том, например, что из вежливости часто думаешь одно, а говоришь другое. А в том, что между реальностью (непреложной, как истины здравого смысла: огонь обжигает, в воде можно утонуть, стену лбом не прошибить…) и ее внешней оболочкой есть зазор, в котором и происходит жизнь граждан - личная и особенно общественная.
Любой не с луны свалившийся человек с младых ногтей знает, что если в меню перечислены много видов пирожков, это вовсе не значит, что все они есть в продаже: надо спросить у продавщицы. Меню тут для украшения и общей информации. Знающие люди знают. Или, например, в правилах дорожного движения написано, что нужно пропускать пешеходов; приехавший в Москву водитель даже может попытаться пропустить, но сзади услышит яростные гудки возмущения. Ведь он не знаком с местными обычаями того, как выполняют правила.
А многие правила и законы и в принципе невозможно выполнить, потому что не для того они и делались. Некоторые делались для того, чтобы кого понадобится при случае прищучить. Другие делались потому что так принято и красиво. В одном советском анекдоте декоративная сущность красивых законов изображалась в диалоге с авторитетным толкователем: «Я имею право…?» - «Имеете!» - «Так значит я могу…?» - «Нет, не можете!».
Некоторые пробовали бороться с властью за то, чтобы она выполняла собственные декоративные законы. Такая борьба хороша как риторическая стратегия и даже имеет некоторые шансы на успех, потому что декорации нужны. Но и порядок нужен. Ведь когда и сами законы тоже только риторическая стратегия, в конечном счете всегда выиграет тот, кто может следить за порядком. Использовать переносной знак «остановка запрещена». Менять правила и переопределять реальность.
Вот этот бывший соратник на вид был молодец, а на самом деле вредитель. Он только делал вид честного работника и гражданина, а оказался изменник, которого вывели на чистую воду. И все наши беды от таких, как он, работающих на закулису. Это очень понятное объяснение и бед, и вины злоумышленника, потому что само по себе делание вида знакомо и вездесуще, на кого бы ты ни работал.
Обширный опыт делания нужного вида (в том числе делания вида, что все хорошо, что так все и должно быть) и примиряет и с ломающим водопровод сантехником, и с выборами из одного кандидата. Значит, так надо. Значит, тот, кто определяет, как надо, знает, зачем это надо.
Чувство нормальности зазора между кажимостью и реальностью воспитывают с самого детства, приучая верить не глазам своим, а тому, что скажут те, кто всегда прав и о тебе заботится. К примеру:
- Это с перцем, - говорит ребенок, наклонившись над тарелкой.
- Нет тут никакого перца, - уверяет его мать, озабоченная тем, чтобы он все-таки съел это мясо с подливкой.
- Но пахнет перцем, - говорит ребенок.
И ведь действительно пахнет, потому что перец там есть. Но не острый, а сладкий, неопасный.
- Что ты говоришь! Папа всегда проверяет, чтобы там перца не было.
Либо верить маме, либо своему носу. Не верить маме нельзя; не верить носу проще по жизни. Где тут реальность, в каком смысле «на самом деле»?
Надо отличаться независимостью здравых суждений, чтобы использовать свой нос и свои глаза по назначению, для усмотрения очевидного, не вооружая их теориями про то, что н а д о унюхать и увидеть. Но здравость суждений не всегда достаточна.
Потому что мошенник-манипулятор может подменить очевидное. Играя с шулером в карты, жертва не знает, что реальность игры незаметным для нее образом многослойна: жертва играет в одну игру, а мошенник - в другую, он ее уже подменил. Выяcняется, что ты-то играл в шашки, а он - в поддавки. И ты, разумеется, проиграл: плати!
Мошеннику, который вопреки очевидности пытается навязать нужное ему видение реальности, требуется придумать мотивацию, внутренний стимул, чтобы жертвы (а чем больше их, тем проще замкнуть их друг на друга в едином спектакле) старались не показывать зазора между действительностью и тем, что они хором изображают. В андерсеновской сказке про голого короля участникам спектакля было что терять. Пока истина не заговорила устами младенца, которому терять было нечего.
Мошенник может связывать нас вежливостью, тщеславием, страхом. Если же речь идет о любви, то эти узы крепче и страшней. А когда любовь подкреплена еще и зависимостью от заботы, то уж и вовсе никуда не деться. Ты прижат к стенке, а противоречивые сигналы не дают тебе возможности понять, что же происходит на самом деле. Понять, это в шутку или всерьез? Это о тебе так заботятся - или, как подсказывает очевидное, в которое, тем не менее, нельзя верить, наказывают лишением любви? Тебя вообще любят или нет?
Это та самая «двойная удавка» (double bind) по Бейтсону. Примечательно, что устроенные таким образом отношения могут быть не только в семье. Например, в коллективе, к которому участник испытывает глубокую привязанность и от которого зависит.
Вот и в отношения патерналистского государства и граждан часто вторгаются элементы двойной удавки. Например, все знают, что пожарные движимы самыми благими начинаниями: спасти наши жизни от угрозы гибели в языках пламени. Но бывает и так, что в какой-то момент их вроде бы заботой продиктованные действия начинают настолько противоречить здравому смыслу и обычаю, что за ними нельзя не усматривать умысла. А и усматривать нельзя - ведь тогда что же получается? Забота о спасении жизней начинает выглядеть как декорация. И эта декорация запросто удавит - или попугает удавлением. И все под видом заботы о благе граждан.
Граждан, которые сами якобы не могут позаботиться о своем благе.
Им только и остается что придумывать риторический ход, играющий по правилам удавителя. Вдруг он откликнется, ведь на этот раз милость может сгодиться ему для украшательства чувств - вроде как черемуха или флер д'оранж?