О переживаниях
Один из вопросов, который мне постоянно задают на протяжении этих двух лет - о том, что я чувствовал в начале мая 14-го года. И у меня было достаточно времени, чтобы хорошенько поразмышлять и отрефлексировать свои эмоции и мотивы того периода.
Я видел в своей жизни достаточно много неприятных зрелищ. Я собирал под Вилково бойцов, порубленных лопастями вертолёта при крушении, и выдалбывал расчленённые трупы из бетонных «вьетнамских консервов»; я видел тело человека, равномерно распределённое по асфальту от зоопарка до Тираспольской площади, и тела, выдавленные из автомобиля, подобно пасте из тюбика; и ещё много всего подобного. Не думаю, что после двадцати лет работы какие-то такие вещи могут вызвать у меня сильные чувства.
Точно так же для меня давно уже стало привычным, что человек, с которым я кофейничаю и обсуждаю планы на будущее, на следующий день может оказаться у меня на столе; так устроен этот мир, и в этом нет ничего пугающего или отвратительного. В конце концов, когда-нибудь и я переберусь на этот же стол, и мой коллега, пожав плечами, скажет лаборантке - «пиши: труп мужского пола, правильного телосложения…»
А вот к водопаду лжи и фальшивок, который обрушился на нас всех с самого начала этой истории, я оказался эмоционально не готов. Явная и очевидная для меня ложь в заявлениях депутатов, активистов и официальных инстанций - при том, что по роду работы я не имею права разглашать никаких фактов и подробностей того, с чем имею дело - приводила то в отчаяние, то в бешенство.
А потом начались звонки и смс-ки. Сотни людей прямо и через общих друзей и знакомых пытались до меня достучаться с вопросом - «Бэр, что там произошло на самом деле?» Эти люди уже слышали депутатов, активистов и авторитетных общественников. Они начинали верить - кто в ройтбурдовских боевиков из Приднестровья, кто в сотни трупов, вывезенных ночью из Дома Профсоюзов, кто в боделановский фосген…
И, что самое ужасное - эти фальшивки, с какой стороны преисподней они бы не приходили, имели очевидную цель представить одну из сторон этого конфликта поголовно в роли безжалостных садистов и убийц, эти вбросы били по эмоциональной сфере людей, воспламеняя одних губительным экстатическим восторгом от множества человеческих смертей, а других - ненавистью и желанием убивать. Не знаю, что из этого опаснее и хуже.
Так сложилось, что я с самого начала оказался в центре этого катаклизма. Так сложилось, что меня в этом городе знает лично множество людей, из самых разных «тусовок» и с самыми разными убеждениями, от фанатов Корчинского до правоверных путинистов. И - так сложилось - в моём городе нет ни одного человека, который может сказать мне в глаза «ты солгал мне».
Всякая репутация - не самоцель, а инструмент; в тот момент я понял, что пришло время этот инструмент использовать. Именно поэтому, начиная с момента доставки к нам первого тела с Греческой, при всякой возможности я дополнял свои отчёты в живом журнале, отвечал, насколько это было возможно, на многие сотни вопросов и комментариев, разбирал вбросы и фальшивки, а затем ещё какое-то время подтверждал - или не подтверждал - очередные «официальные заявления». В конце концов, писал я тогда, я ни от кого не прячусь, у меня нет охраны, а мой рабочий адрес указан в профиле живого журнала; если вдруг окажется, что я солгал, у всякого читателя есть возможность прийти ко мне в кабинет и лично выразить своё «фе» тем или иным способом, вплоть до мер физического воздействия.
Оказывается, бывают такие ситуации, в которых предложить себя на роль заложника - вполне хороший, годный вариант. До сих пор меня отыскивают незнакомые мне люди и благодарят за всю эту мою суету и возню в мае 2014-го года. И мысль о том, что, возможно, тогда я стал одной из песчинок в шестерёнках адского механизма, делает сейчас мою жизнь чуть более сносной.
fb