(no subject)
Вика доехала до нас около полуночи. С ней была бабушка мужа 87 лет. Сам муж воюет, а его двоюродного брата убили и хоронили накануне во Львове. Приехали они на машине, и Вика пыталась понять, что дальше делать. Они выехали из оккупации из-под Херсона. Как всегда, на меня наводил лёгкий ужас обыденный тон ее рассказа об «орках, которые везде лазят». Заходят куда хотят, берут что хотят. Каждый раз, когда Вика рассказывала, как куда-то вышла из дома, я мучительно боялась, что дальше последует что-нибудь жуткое - тем же тоном. Она показывала в гуглокартах свой дом, дома соседей, ещё какие-то объекты и рассказывала, что с ними случилось. Какую-то фабрику (кажется, что-то про х/б производство) сожгли дотла. Это был нескончаемый поток информации, и я утонула в ней ещё тогда. Больше смотрела на выражение лица Вики и прислушивалась к ноткам в ее голосе. Не сразу выяснилось, что в машине ещё спят двое детей - 3 и 7. У старшего мальчика накануне был день рождения, а у младшего ребёнка в группе детского сада девочка начала заикаться - малыши пугаются взрывов.
*Отступление. Задолго до Вики у нас была очень маленькая девочка, в словаре которой до войны было всего несколько слов. Следующим и наиболее употребительным стало слово «бах».
Вика приехала на машине. Она рассказывала, что то ли не давали зелёного коридора, то ли доверия не было, и кто-то ей сказал, как можно выехать, боюсь соврать, лесом, что ли? Как-то не тривиально, в общем. Она и поехала. Машину ужасно трясло, и Вика думала, что до дороги не доедут. Доехали и продолжали путь по обычной дороге, но с машиной явно что-то было не так. Проваливалась педаль сцепления, что-то не слушалось - я умею водить только автомат, поэтому не поняла 90% того, что она мне рассказывала. Вика «еле доехала до границы, сама не знает как». Дальше ехать боится - считает, что машину должен посмотреть механик. Спрашивает, сколько может стоить, где взять. Ехать им ещё сотни километров. На дворе ночь и дождь. Я предложила - может, отвезти их в Любича в центр? Переночевали бы и отдохнули, а завтра можно будет со свежей головой решать проблемы. Там в центре работают поляки - сориентируют насчёт механика и другие советы дадут. И я могу завтра за ними приехать и привезти обратно. Бабушка на вид системы кремень. Сидела как каменная на стуле со своей палочкой с выражением лица «ещё и не такое видали». Но все-таки ей 87 лет, и дети…
Всплывали и другие варианты - буксир, бросить машину… Кстати, у нас на парковке много-много дней стояла машина с украинскими номерами - советского ещё производства, по-моему. Наверное, ее кто-то просто бросил.
Вика решила звонить-писать мужу. Воткнула телефон в общественную зарядку и углубилась в это занятие.
Между тем в павильоне уже давно сидел хорошо одетый общительный молодой человек в ожидании кого-то с Украины. Какая-то очень логистически запутанная история с передачей чего-то кого-то кому-то - я не смогла вникнуть, хотя слышала ее два раза.
Примерно за час-два до появления Вики в павильоне были напуганные женщины, которые ехали на машине и им вроде как этот молодой человек сказал, что опасно ехать, потому что украинцев арестовывают или что-то в этом роде - какой-то абсурд. Мы заверили этих женщин, что все нормально и можно спокойно ехать, а я пошла уточнить у молодого человека, что происходит. Оказалось, он имел в виду, что «Польша - не Украина, надо ездить по правилам» (с). Более длинной версией было, что полицейские смотрят на скорость и останавливают, с личным опытом. Ну, не поняли женщины и молодой человек друг друга, бывает.
*Отступление. По моему опыту трёхнедельной езды в Польше, не пойман - не вор. Первый раз я села за руль в Варшавском аэропорту и ехала 4 часа до границы. При ограничении 100 км/ч я ехала 125 в потоке и меня очень, очень многие обгоняли. Это было моим первым впечатлением от польских водителей (и оно не изменилось). Но позже я слышала минимум от трёх волонтеров и украинцев, что они получили штрафы.
Ночная жизнь Гребенне шла своим чередом, а Вика все стояла у высокого стола с зарядками и тыкала пальцами в телефон. Я иногда смотрела на неё, такую молоденькую, маленькую и худенькую, и поражалась ее выдержке. Представляла, в какой я была бы истерике, если бы оказалась непонятно где одна среди ночи с маленькими детьми, бабушкой и поломанной машиной.
Я вспомнила тогда свою бабушку - ей тоже было 27 лет, моей маме 8, дяде 6, когда они в июне 1941 года уезжали в эвакуацию из Тернополя, который всего в 200 км отсюда, оставив отца семейства.
Через час я увидела, что Вика роняет слёзы на телефон. Подошла обнять и поговорить.
Забежал в павильон мужчина средних лет - спрашивал, где взять для семьи воды. Семья в машине, жена и дети. Схватил бутылки и собирался бежать, но остановился возле плачущей Вики и прислушался, стал задавать вопросы про машину. Поскольку я все равно ничего не понимала в этом разговоре, то решила, что наибольшей помощью от меня будет перевести денег. Попросила имя-фамилию и номер карты, отошла. Вестерн Юнион меня послал, как обычно (позже оказалось, что банк из-за попытки этой транзакции заблокировал карту). Написала пост в ФБ - просила помощи у американцев, которые умеют переводить на украинские карты, а я вернула бы PayPal’ом. Отозвалась Ира Львовская, мы с ней были с полчаса на связи.
За это время Вика куда-то исчезла, а каменная бабушка сидит. Я вышла на улицу. Там холодно и дождь. Но Викина машина с открытым капотом стоит на импровизированном возвышении (не знаю, как pallet по-русски), вокруг неё вьются спешивший мужчина средних лет, хорошо одетый общительный молодой человек и ещё один, которого я раньше не видела. В этот момент они искали картонную коробку, чтобы развернуть ее под машиной и залезть туда, чтоб не на мокром грязном асфальте лежать.
Дело шло к двум часам ночи. У меня в голове нет стройной последовательности событий, но помню, что вроде мужчины решили, что машина сегодня никуда не поедет, но поломка не очень страшная, можно починить. Что-то про перетертый шланг и ещё что-то вне зоны моего понимания. Помню, как я опять уговаривала Вику поехать ночевать в центр. Помню, как она было согласилась, но бабушка твёрдо сказала, что никуда не поедет. В павильоне за шторкой есть так называемая комната матери и ребёнка - раскладушки с пледами и одеялами, как и везде. Свет общий по всему павильону, так что там всегда светло как днём. Вика перенесла туда детей, ни один не проснулся.
Мне отлуп насчёт перевода пришёл только через полчаса после уведомления об его успешности, так что я не была уверена насчёт на вид успешного Ириного перевода. Когда я увидела, что ожившая и уже улыбающаяся Вика наконец села, я попросила ее посмотреть, получила ли она деньги. Она открыла приложение, посмотрела. Сказала тихо: «Ого» и стала опять плакать. Я послала Ире фотографию - вам не буду, простите, потому что не спрашивала разрешения выставлять ее на всеобщее обозрение. Ира сказала, чтоб я ей ничего не возмещала, но было поздно, она не успела.
Я ушла спать в 2 часа ночи, и на следующий день никто ничего не знал и не мог мне сказать о вчерашней Вике.
*Отступление. Задолго до Вики у нас была очень маленькая девочка, в словаре которой до войны было всего несколько слов. Следующим и наиболее употребительным стало слово «бах».
Вика приехала на машине. Она рассказывала, что то ли не давали зелёного коридора, то ли доверия не было, и кто-то ей сказал, как можно выехать, боюсь соврать, лесом, что ли? Как-то не тривиально, в общем. Она и поехала. Машину ужасно трясло, и Вика думала, что до дороги не доедут. Доехали и продолжали путь по обычной дороге, но с машиной явно что-то было не так. Проваливалась педаль сцепления, что-то не слушалось - я умею водить только автомат, поэтому не поняла 90% того, что она мне рассказывала. Вика «еле доехала до границы, сама не знает как». Дальше ехать боится - считает, что машину должен посмотреть механик. Спрашивает, сколько может стоить, где взять. Ехать им ещё сотни километров. На дворе ночь и дождь. Я предложила - может, отвезти их в Любича в центр? Переночевали бы и отдохнули, а завтра можно будет со свежей головой решать проблемы. Там в центре работают поляки - сориентируют насчёт механика и другие советы дадут. И я могу завтра за ними приехать и привезти обратно. Бабушка на вид системы кремень. Сидела как каменная на стуле со своей палочкой с выражением лица «ещё и не такое видали». Но все-таки ей 87 лет, и дети…
Всплывали и другие варианты - буксир, бросить машину… Кстати, у нас на парковке много-много дней стояла машина с украинскими номерами - советского ещё производства, по-моему. Наверное, ее кто-то просто бросил.
Вика решила звонить-писать мужу. Воткнула телефон в общественную зарядку и углубилась в это занятие.
Между тем в павильоне уже давно сидел хорошо одетый общительный молодой человек в ожидании кого-то с Украины. Какая-то очень логистически запутанная история с передачей чего-то кого-то кому-то - я не смогла вникнуть, хотя слышала ее два раза.
Примерно за час-два до появления Вики в павильоне были напуганные женщины, которые ехали на машине и им вроде как этот молодой человек сказал, что опасно ехать, потому что украинцев арестовывают или что-то в этом роде - какой-то абсурд. Мы заверили этих женщин, что все нормально и можно спокойно ехать, а я пошла уточнить у молодого человека, что происходит. Оказалось, он имел в виду, что «Польша - не Украина, надо ездить по правилам» (с). Более длинной версией было, что полицейские смотрят на скорость и останавливают, с личным опытом. Ну, не поняли женщины и молодой человек друг друга, бывает.
*Отступление. По моему опыту трёхнедельной езды в Польше, не пойман - не вор. Первый раз я села за руль в Варшавском аэропорту и ехала 4 часа до границы. При ограничении 100 км/ч я ехала 125 в потоке и меня очень, очень многие обгоняли. Это было моим первым впечатлением от польских водителей (и оно не изменилось). Но позже я слышала минимум от трёх волонтеров и украинцев, что они получили штрафы.
Ночная жизнь Гребенне шла своим чередом, а Вика все стояла у высокого стола с зарядками и тыкала пальцами в телефон. Я иногда смотрела на неё, такую молоденькую, маленькую и худенькую, и поражалась ее выдержке. Представляла, в какой я была бы истерике, если бы оказалась непонятно где одна среди ночи с маленькими детьми, бабушкой и поломанной машиной.
Я вспомнила тогда свою бабушку - ей тоже было 27 лет, моей маме 8, дяде 6, когда они в июне 1941 года уезжали в эвакуацию из Тернополя, который всего в 200 км отсюда, оставив отца семейства.
Через час я увидела, что Вика роняет слёзы на телефон. Подошла обнять и поговорить.
Забежал в павильон мужчина средних лет - спрашивал, где взять для семьи воды. Семья в машине, жена и дети. Схватил бутылки и собирался бежать, но остановился возле плачущей Вики и прислушался, стал задавать вопросы про машину. Поскольку я все равно ничего не понимала в этом разговоре, то решила, что наибольшей помощью от меня будет перевести денег. Попросила имя-фамилию и номер карты, отошла. Вестерн Юнион меня послал, как обычно (позже оказалось, что банк из-за попытки этой транзакции заблокировал карту). Написала пост в ФБ - просила помощи у американцев, которые умеют переводить на украинские карты, а я вернула бы PayPal’ом. Отозвалась Ира Львовская, мы с ней были с полчаса на связи.
За это время Вика куда-то исчезла, а каменная бабушка сидит. Я вышла на улицу. Там холодно и дождь. Но Викина машина с открытым капотом стоит на импровизированном возвышении (не знаю, как pallet по-русски), вокруг неё вьются спешивший мужчина средних лет, хорошо одетый общительный молодой человек и ещё один, которого я раньше не видела. В этот момент они искали картонную коробку, чтобы развернуть ее под машиной и залезть туда, чтоб не на мокром грязном асфальте лежать.
Дело шло к двум часам ночи. У меня в голове нет стройной последовательности событий, но помню, что вроде мужчины решили, что машина сегодня никуда не поедет, но поломка не очень страшная, можно починить. Что-то про перетертый шланг и ещё что-то вне зоны моего понимания. Помню, как я опять уговаривала Вику поехать ночевать в центр. Помню, как она было согласилась, но бабушка твёрдо сказала, что никуда не поедет. В павильоне за шторкой есть так называемая комната матери и ребёнка - раскладушки с пледами и одеялами, как и везде. Свет общий по всему павильону, так что там всегда светло как днём. Вика перенесла туда детей, ни один не проснулся.
Мне отлуп насчёт перевода пришёл только через полчаса после уведомления об его успешности, так что я не была уверена насчёт на вид успешного Ириного перевода. Когда я увидела, что ожившая и уже улыбающаяся Вика наконец села, я попросила ее посмотреть, получила ли она деньги. Она открыла приложение, посмотрела. Сказала тихо: «Ого» и стала опять плакать. Я послала Ире фотографию - вам не буду, простите, потому что не спрашивала разрешения выставлять ее на всеобщее обозрение. Ира сказала, чтоб я ей ничего не возмещала, но было поздно, она не успела.
Я ушла спать в 2 часа ночи, и на следующий день никто ничего не знал и не мог мне сказать о вчерашней Вике.