Лучшее лекарство
от осуждения и обиды -- благоговение перед тайной другого.
Помню, в одной статье, посвященной телесности (модная нынче тема - потому как декартовское "cogito ergo sum", как и остальные попытки определить тот стержень, на котором держится идентичность, оказались весьма и весьма под вопросом под напором тотального релятивизма и прочих прелестей постмодернистской эпохи), -- было написано, что "и кошка не может сомневаться в своей идентичности, когда ее режут" -- в смысле, что режут-то именно ее, а не кого-то другого. Резонно, в общем, хотя, конечно, могут найтись охотники и поспорить. Главное тут другое - никогда, ни при каких условиях мы не можем поменяться телами с тем, кого режут, будь это кошка или человек - наш друг, наш родственник, наш ребенок, как бы мы к этому ни стремились, - а, думаю, таких ситуций у всех бывало немало. Не можем забрать хотя бы часть этой боли себе. Но и душами, сознаниями ни с кем мы поменяться точно таким же образом не можем. Ни телесно, ни душевно, ни духовно на 100% залезть в чужую шкуру. Так же, как мы не можем ощутить на себе чужой порез, так и во всей полноте почувствовать, какие боли, какие страсти мучают чужую душу, коверкают ее, подхватывают, как стихии...
Я, помню, очень смеялась, когда однокурсница -- а это курсе на 5 уже было, когда проходили литературу Нового времени, --возмущенно говорила: "И почему Пастренак написал роман про этого доктора Живаго? Да кто он такой? Одно слово -- гнилой интеллигент!" Я, честно говоря, не так уж и люблю "Доктора Живаго", но забавным казалось, что она его этак, словно соседа по площадке Иван Иваныча Пупкина... А теперь думается, что Иван Иваныч этот не менее, а то и более сложен, и с ним труднее, и уровня понимания, возможно, он требует еще более глубокого...
Помню, в одной статье, посвященной телесности (модная нынче тема - потому как декартовское "cogito ergo sum", как и остальные попытки определить тот стержень, на котором держится идентичность, оказались весьма и весьма под вопросом под напором тотального релятивизма и прочих прелестей постмодернистской эпохи), -- было написано, что "и кошка не может сомневаться в своей идентичности, когда ее режут" -- в смысле, что режут-то именно ее, а не кого-то другого. Резонно, в общем, хотя, конечно, могут найтись охотники и поспорить. Главное тут другое - никогда, ни при каких условиях мы не можем поменяться телами с тем, кого режут, будь это кошка или человек - наш друг, наш родственник, наш ребенок, как бы мы к этому ни стремились, - а, думаю, таких ситуций у всех бывало немало. Не можем забрать хотя бы часть этой боли себе. Но и душами, сознаниями ни с кем мы поменяться точно таким же образом не можем. Ни телесно, ни душевно, ни духовно на 100% залезть в чужую шкуру. Так же, как мы не можем ощутить на себе чужой порез, так и во всей полноте почувствовать, какие боли, какие страсти мучают чужую душу, коверкают ее, подхватывают, как стихии...
Я, помню, очень смеялась, когда однокурсница -- а это курсе на 5 уже было, когда проходили литературу Нового времени, --возмущенно говорила: "И почему Пастренак написал роман про этого доктора Живаго? Да кто он такой? Одно слово -- гнилой интеллигент!" Я, честно говоря, не так уж и люблю "Доктора Живаго", но забавным казалось, что она его этак, словно соседа по площадке Иван Иваныча Пупкина... А теперь думается, что Иван Иваныч этот не менее, а то и более сложен, и с ним труднее, и уровня понимания, возможно, он требует еще более глубокого...