Выдержки из тезисов к следующей лекции (представления о происхождении катаризма и как они менялись)
Очень долго в катарах было принято видеть преемников манихейства. В первую очередь, конечно, в связи с их дуализмом. Это шло начиная со средневековых католических проповедников, которые называли их «манихеями» и использовали в полемике антидуалистические высказывания отцов церкви. Кроме того, в средневековье вообще было достаточно распространено использование слова «манихей» в значении «еретик».
В результате очень долгое время идея о том, что катаризм происходит от манихейства, практически не подвергалась сомнению и в исторической науке. В частности, Осокин, автор одной из лучших обзорных работ на русском языке, придерживался именно такого мнения, и именно поэтому я в лекции «История альбигойцев и их времени» сказал, что он устарел в историко-религиоведческом плане. Справедливости ради, во времена Осокина практически и не из чего было сделать другой вывод - собственные вероучительные тексты катаров тогда ещё не были найдены. Основным источником по катаризму оставались проповеднические материалы католиков - от солидных антиеретических «Сумм» до «чёрной пропаганды» экземплюмов, рассказывавших, что еретики якобы мочатся на Евангелие.
Однако в ХХ веке католическим исследователем, монахом-доминиканцем Антуаном Донденом, были обнаружены в архивах инквизиции вероучительные тексты катаров, которые похоронили как идею их происхождения от манихейства, так и различные легенды о «тайных доктринах» средневековых дуалистов, якобы исповедовавших таинственную эзотерическую религию и хранивших в Монсегюре священный Грааль.
Ещё одним важным этапом стала работа в архивах инквизиции французского исследователя Жана Дювернуа, поднявшего огромный массив инквизиционных протоколов, и его последователей. Это позволило, во-первых, более глубоко исследовать саму религию катаров Лангедока, её вероучительные и обрядовые особенности, а также общие с другими их единоверцами черты; во-вторых, увидеть «социальный облик» катаризма, его место и роль в обществе Окситании. Между делом это, кстати, похоронило распространённый тезис католических и сочувствующих им авторов о том, что катаризм был чуждым окситанскому обществу явлением, либо просто не имевшим серьёзного укоренения в социальной среде, либо даже представлявшим общественную опасность и нуждавшимся в искоренении. Оказалось, что катаризм был порождением весьма распространённого в средневековье типа религиозного сознания, а искоренён был лишь длительными и целенаправленными усилиями королевской власти и инквизиции, вопреки активному и пассивному сопротивлению окситанского общества.
В результате очень долгое время идея о том, что катаризм происходит от манихейства, практически не подвергалась сомнению и в исторической науке. В частности, Осокин, автор одной из лучших обзорных работ на русском языке, придерживался именно такого мнения, и именно поэтому я в лекции «История альбигойцев и их времени» сказал, что он устарел в историко-религиоведческом плане. Справедливости ради, во времена Осокина практически и не из чего было сделать другой вывод - собственные вероучительные тексты катаров тогда ещё не были найдены. Основным источником по катаризму оставались проповеднические материалы католиков - от солидных антиеретических «Сумм» до «чёрной пропаганды» экземплюмов, рассказывавших, что еретики якобы мочатся на Евангелие.
Однако в ХХ веке католическим исследователем, монахом-доминиканцем Антуаном Донденом, были обнаружены в архивах инквизиции вероучительные тексты катаров, которые похоронили как идею их происхождения от манихейства, так и различные легенды о «тайных доктринах» средневековых дуалистов, якобы исповедовавших таинственную эзотерическую религию и хранивших в Монсегюре священный Грааль.
Ещё одним важным этапом стала работа в архивах инквизиции французского исследователя Жана Дювернуа, поднявшего огромный массив инквизиционных протоколов, и его последователей. Это позволило, во-первых, более глубоко исследовать саму религию катаров Лангедока, её вероучительные и обрядовые особенности, а также общие с другими их единоверцами черты; во-вторых, увидеть «социальный облик» катаризма, его место и роль в обществе Окситании. Между делом это, кстати, похоронило распространённый тезис католических и сочувствующих им авторов о том, что катаризм был чуждым окситанскому обществу явлением, либо просто не имевшим серьёзного укоренения в социальной среде, либо даже представлявшим общественную опасность и нуждавшимся в искоренении. Оказалось, что катаризм был порождением весьма распространённого в средневековье типа религиозного сознания, а искоренён был лишь длительными и целенаправленными усилиями королевской власти и инквизиции, вопреки активному и пассивному сопротивлению окситанского общества.