Юкагирский эпос, границы допустимого насилия и проблемы морального выбора
Разом (в посте и комментариях):
http://wyradhe.livejournal.com/191450.html
Корневой пост:
Две самые большие похвалы (помимо похвал воинской доблести), вычитанные мной в юкагирских текстах:
- Сам ни с кем никогда ссоры не затевал.
- Относился ко всему без предвзятых мнений.
(с) wyradhe
И из комментариев:
Ранжировка похвал четко прослеживается по юкагирскому эпосу об Идилвэе. Сюжет там такой: жил вождь юкагиров-алайи по имени Идилвэй. На его землю приходили ватаги чукчей; одни с враждой, другие - просто кочевать мирно. Нарушение границ было законным поводом к вражде, но если нарушитель являлся мирно, просто жить бок о бок с местными, то с ним можно было и миром договариваться и даже дружиться; воевать с такими пришельцами было позволительно, но необязательно. Идилвэй был сначала непрочь не трогать такие группы пришельцев чукчей, а сосуществовать с ними мирно, но его народ говорил: "Ты о ком заботишься, о нас или о них?" Имелось в виду, что кочевий на всех хватит, и если чужаки даже и мирно приходят кочевать на их земли, то они не потерпят, чтобы их вождь мирно относился к этому. Тогда Идилвэй стал бояться, что если он будет вести линию на мир с такими чукчами, его же люди его убьют; и из этого страха, а также из заботы о благе своих людей он решился воевать со всеми, кто приходил на земли алайи, будь то мирно кочевать на этих землях (что, повторю, тоже было нарушением) или с враждой; и отныне он истреблял все ватаги чукчей, приходивших на земли алайи: благодаря своей доблести он их всех побеждал в битвах и не щадил. Его народ был им доволен, но тогда уж стали приходить еще и третьи чукотские ватаги - мстить за всех тех, кто пал от руки Идилвэя. Идилвэй за время этих войн сам ожесточился сердцем и уже готов был из честолюбия идти вызывать на смертный честной бой всякого сравнимого с ним юкагирского же богатыря, потому что он не хотел без боя смириться с тем, чтобы кто-то славился богатырством больше его, и ради этого даже был готов вызывать на поединки других юкагиров.
Был еще более сильный юкагирский богатырь, чем Идилвэй, по прозвищу Старик. Тот Старик гордился тем, что ни разу не осквернил себя убийством (подразумевается: несправедливым и невынужденным убийством). Идилвэй пошел вызывать его на бой; Старик сразился с ним и одолел его (на самом деле он был намного сильнее Идилвэя, хотя выглядел как шуплый ссохшийся старичок, ростом и лицом как ребенок), но пощадил побежденного Идилвэя (хотя тот его в случае победы не пощадил бы), чтобы не пачкать руки убийством того, кого можно было и пощадить (потому что он уже не был опасен).
Идилвэй вернулся домой, но тут на его стойбище напада ватага мстителей-чукоч, истребила все стойбище - уцелел только сам Идилвэй, да еще его жену чукчи угнали с собой, чтобы принести потом в жертву.
Чтобы спасти ее, Идилвэй, не рассчитывая справиться с чукчами в одиночку, пошел просить о помощи того Старика. Услышав его рассказ, Старик разгневался на Идилвэя. "Ты сам виноват, это все произошло из-за того, что ты убивал даже тех, кто просто приходил мирно кочевать на эти земли, кто приходил просто жить!" - сказал он. "Поэтому, если бы чукчи убили всех в твоем стойбище, я ни за что не согласился бы помогать тебе мстить им! Но раз они угнали твою жену и ее еще можно спасти, то мне придется все-таки помочь тебе и истребить ту ватагу чукчей; значит, из-за тебя на старости лет я все-таки оскверню себя таким (этически сомнительным и противоречивым) убийством; раз твою жену еще можно спасти, я возьму это на себя, но раз это все произошло из-за тебя, то после окончания дела я не желаю тебя больше видеть, и что бы ни случилось потом, не смей больше ко мне обращаться! Хватит и того, что из-за тебя я все же оскоромлюсь убийством один раз (сверх необходимости и моральной неуязвимости - подразумевается, что если бы Идилвэй не вел вражду даже с мирными пришельцами, перешедшими границы, и не истреблял бы их при победе над ними, то разгром данной ватаги чукчей, угнавшей его жену и истребившей его стойбище, был бы делом морально неуязвимым; но поскольку они мстили за морально уязвимое кровопролитие, учиняемое Идилвэем над мирными нарушителями границ, то и помогать Идилвэю разгромить их становилось морально уязвимым).
А Старик, как мы помним, принципиально не хотел совершать даже и только уязвимых (а не непременно осужденных) морально убийств, гордился тем, что прожил, их не совершая, и горевал теперь, что все-таки на старости лет замешается в такое убийство.
Вместе они погнались за той ватагой чукчей, разгромили ее, истребили (по некоторым версиям, оставили одного в живых), а жену Идилвэя спасли. Разгневанный на Идилвэя Старик, еще раз высказав Идилвэю все, что о нем думает, и сожаление о том, что из-за Идилвэя пришлось ему брать на себя это дело, уехал к себе.
Конец истории рассказывают по-разному. Одни говорят, что Идилвэй мало-помалу раскаялся в том, что превышал меру необходимого насилия в адрес людей, которые просто приходили жить, а не враждовать, и в том, что вообще пролил слишком много вражеской крови. В результате он помирился с чукчами и установил с ними дружбу и братство; отныне их ватаги могли мирно кочевать бок о бок с юкагирами.
А другие говорят, что прежде чем это все могло бы случиться, Идилвэя убил сам Дух-Хозяин Земли, ибо он был разгневан чрезмерным количеством крови, пролитой Идилвэем - уже и сама земля не могла носить его, так огруз он убийством.
По-моему, из этого эпоса (сравнимого разве что с Нибелунгами и "Антигоной") четко видно, какие доблести юкагиры ставили выше.
Интересно, что коллизия всюду проходит не между убийством, вообще не имеющим законного формального повода, и оправданным. Юкагиры различают убийство, предпринятое по законному поводу, но не требуемое ни честью, ни (правым) возмездием за безвинно понесенный ущерб, ни необходимостю - и убийство, не только формально допустимое, но и оправданное по существу: для них тут есть разница. Заход на чужую территорию для кочевания - законный повод для вражды со стороны хозяев территории; победитель в честном бою за славу сильнейшего богатыря имеет право убить побежденного - это допускают правила таких поединков; но Идилвэй осуждается именно за то, что всегда убивает, когда это по обычаям в принципе можно, а Старик - только тогда, когда это еще и очень сильно нужно. Смысл всего эпоса - в том, что использовать права (допускаемые обычаем) дозволенного в принципе убийства на всю катушку, всюду, когда можно - как раз _нельзя_; это злоупотребление этими самыми правами. (Аналогия: если судья всегда выносит приговоры по высшей планке и стремится не оправдывать никого - он плохой судья, хотя закон именно что дозволяет ему свободную оценку доказательств и именно что разрешает карать по высшей планке - закон и ввел ее, чтобы показать, до какого предела тут можно карать. Тем не менее поступать так, как делает обсуждаемый судья, означает как раз злоупотреблять данными ему правами: не на то ему их давали).
…Это для всех законный _повод_ для вражды. Ведь ресурсы ограничены, и добыча оленя на твоей территории чужаками означает, что она уже не достанется тебе. При нарушении границ кочевания между самими юкагирскими племенами и родами дело считалось конфликтным и должно было разбираться специальным судилищем (в котором участвовали старейшины и народ и конфликтующих, и прочих соседнмх юкагирских родов и племен; такие разбирательства проходили на племенных и межплеменных ежегодных съездах). То есть то, что нарушение границы кочевания, заход на чужую территорию с кочевкой и охотой создает формальный повод для конфликта (причем начинающим его является нарушитель границы, пришлый, а местные лишь отвечают на нарушение в их адрес, "обороняются") - этого и Старик не стал бы отрицать, это один из фундаментальных юкагирских принципов.
Но конфликт разрешать можно по-разному, и применять при этом можно разные степени насилия. Старик считает, что тут лучше договориться и разрещить конфликт миром, а просто в байдефолтном режиме объявлять пришлым смертную вражду по факту нарушения ими границы кочевания и их истреблять, хотя сами они никого убивать и грабить не хотели, а "просто существовать приходили" (хоть именно они этим актом создали ситуацию конфликта и тут полностью есть из-за чего применять к ним какие-то сдерживающие и враждебные меры, и готовность к этому вполне справедлива) - это вопиюшее превышение не то что необходимой, а даже и просто оправданной самообороны, _злоупотребление_ своими правами.
Переселения на новые территории тоже происходили, при этом надо было договариваться с местными племенами, переселенцы понимали, что самим переселением создают конфликтную ситуацию, законный повод для недовольства местных и их готовности к контрмерам - но это не значит, что недовольство и контрмеры непременно должны или могут реализовываться в автоматическом объявлении всех таких пришлых смертными врагами и войне с ними на уничтожение, хотя бы сами они просто пришли, в помине не желая никого убивать, а желая только мирно сосуществовать или вообще временно воспользоваться частью ресурсов данного кочевья. Старик - и сами юкагиры, сложившие этот эпос - считают это недопустимым; не всякое право оправданно реализовывать на всю катушку при любых обстоятельствах. Вот сами народ Идилвэя так хотел охранять свои угодья от любого ущерба, что превысил ради этого меру в применении и реализации своих законных прав.
Аналогия такая: во многих системах законов всякий может, так сказать, обнести свой участок реальной (или подразумеваемой бай дефолт) проволокой с табличками "частная собственность, не пересекай границы, при попытке нарушения и хищения собственности МОГУ и стрелять - помни, что ты на себя берешь, а закон дает мне право применять любую силу при нарушении с твоей стороны, не ограничивая меня в средствах, а предоставляя МНЕ, моему чувству социальной меры определять, стрелять или не стрелять".
Но если на этом фоне некто начнет действительно в автоматическом режиме пользоваться этим правом на всю катушку, стреляя без разбора по любому, кто зашел на его участок и там сорвал ягоду или яблоко - без разговора, без разбора, голодающий это, деревенский мальчишка, просто проезжавший мимо или уголовник, пришедший его специально грабить - то нормальные носители культуры скажут, что это дело недопустимое и вопиющее злоупотребление данными ему правами. Да, закон предоставил ему самому право решать, когда стрелять, а когда нет - и теперь спроса по закону с него нет. Но он безобразно распорядился этим правом - и спрос моральный с него есть.
Старик _не_ считает (и юкагирская культура не считала), что "просто" прийти кочевать на чужие угодья - это значит вообще ничего плохого не сделать против владельцев этих угодий, и что им не из-за чего тут подниматься. Есть из-за чего. Но заранее постановить, что всякий такой прищелец будет третироваться именно как смертный враг, получать войну и истребляться - это тоже к небу вопиет, потому что очевидным образом нарушает иной очевидный принцип: если люди причинили тебе малый ущерб, а на жизнь твою вообще не хотели посягать, то нехорошо их за это убивать, как это подобало бы в адрес смертных врагов. Человек имеет право охранять свою собственность, но если у тебя без спроса сосед взял топор, то, застав его с этим топором, убивать его на месте как похитителя твоего имущества было бы недопустимо; а вот если это грабитель из твоего дома выносит мешок награбленного - стрелять по нему допустимо. Нарушитель государственной границы рискует жизнью, это дело серьезное и подсудное, но это никак не значит, что пограничный офицер, который по любой группе беженцев, бегущих и нарушающих, без дальних слов палит из пулемета, или топит в байдефолтном режиме артогнем лодочки каких-нибудь незаконных беженцев из Ливии в Италию при пересечении ими границы терр. вод в Италии - что этот офицер НЕ злоупотребляет правами на защиту границ от их нарушителей. На выходе остается то, что те люди никого убивать и грабить не собирались, а он их убил.
Во всем этом эпосе останавливает внимание именно то, что эту тонкость не просто учитывают, а еще и придают ей такое капитальное значение. Российская массовая социальная культура стоит на противоположном принципе: "Ограничивает меня закон/формализованное право в применении силы в этом случае? Нет? Предоставляет это на мой суд? Ну и не фиг тогда, что хочу, то и сделаю, а захочу я как раз-таки угробить по максимуму, и ни за что меня при этом упрекнуть будет нельзя!" В массовом сознании России 19-20 веков фактически нет понятия недопустимого или скверного злоупотребления правом; возможности насилия, выданные правом, скорее понимаются многими как приятная возможность оттянуться на всю катушку*. А тут это понятие есть, причем имеет исключительную важность.
*Хорошо знаю это по себе. Когда я служил в обычной армейской части, прошел слух, что собралась большая толпа футбольных фанатов, она идет в пригород выказывать себя и, весьма возможно, учинять там драку, расходиться не хочет (= административное правонарушение, меры по разгону принимаются по усмотрению начальства в зависимости от степени опасности толпы и злостности ее неподчинения) и нас могут бросить на то, чтобы ее остановить и рассеять. Это известие вызвало массовый восторг, потому что, подумали солдаты, им представлялась возможность легитимно, по законной причине стрелять по людям (и не по женщинам, старикам и детям, а по боевитым парням) боевыми патронами. Это и вызвало психологический подъем. Естественно, все это был один слух, никуда нас не послали. Но вот этот психологический подъем я помню, как помню и то, что мне тогда пришлось его _подавлять в себе_ - а стихийно возникал-то он и у меня.
Собственно, из этого и других примеров я лишний раз убедился в том, что:
а) чистая правда, что коллективные эмоции толпы /коллектива существуют и такая эмоция заразительна;
б) полное вранье, что ее трудно отследить и подавить и что она может служить существенно смягчающим обстоятельством.
Да! Одно уточнение / дополнение. Распространена и господствует та теория, что эта способность к автономии от коллективного сознания и эмоций, т.е. выделение самостоятельной личности, было явлением довольно поздним, а до того, в первобытности, человек был растворен в коллективе. Как показывает и этнография, и тот же юкагирский эпос (куда уж первобытнее по стадии технологического развития - охотники-собиратели неолитической технологии; они знали когда-то железо и бронзу, когда жили южнее, но в своих приполярных регионах не могли поддерживать толком металлургию), индивидуальный выбор и в этической области, и в построении картины мира существовал всегда на одном и том же уровне и всегда осознавался как явление. "Коллектив всегда прав" - это идея новейшего политического или средневекового церкового тоталитаризма, впервые та идея, что некое сообщество не может ошибиться, было предложено христ. Церковью, позднее тоталитарными партиями.
При этом одни культуры поощряли индивидуальный выбор (египетские, месопотамские, юкагирские тексты, тексты греческой архаики систематически рисуют столкновение разных индивидуальных точек зрения, в том числе становясь на сторону той точке зрения, что идет против властного авторитета, будь то царя или бога, т.е. высшей коллективной власти - царя и высшего коллективного повелителя - бога), а другие в принципе не одобряли ситуацию, при которой личность идет против ценностей коллектива, считая их неправильными - это культуры, тяготеющие к комплексу:"что, все шагают не в ногу, один прапорщик Иванов в ногу?! Самый умный? Коллектив, МОЖЕТ БЫТЬ, и не всегда прав, но уж точно правее тебя; каждый его член должен ставить его мнение выше своего, и если уж он ошибается - то ошибаться вместе с ним, признавая его мнение правым из лояльности к самому коллективу". Таковы полисная культура классики*, в еще большей степени средневековая культура и т.д.
*В греч. архаику и греч. классику одинаково считали, что боги часто карают ни в чем не провинившихся потомков за вины предков. Только в архаику считали, что со стороны богов это несправедливо и по заслугам умаляет уважение к ним со стороны людей - а в классику стали считать, что это со стороны богов высшая справедливость - потому что богам виднее.
Поэтому и Александр Македонский истребил весь род Бранхидов за провинности их отдаленных предков - он хотел продемонстрировать, что упдобляется богам, а не людям.
К вопросу об индивидуальном выборе: сначала он хотел, чтобы Бранхидам этот приговор вынесла армия и отдал вопрос о них на суд воинам; все знали, что царь желает истребить Бранхидов и хочет именно этого приговора от солдат. Тем не менее столь многие воины категорически воспротивились такой расправе, что армия так и не смогла вынести нужного решения, и Ал-ру пришлось брать его на себя.
Аналогичный случай (правда, выдуманный) описан в Пятикнижии: Моисей отправляет войска на Мидиан с приказом перебить там всех как язычников (кроме девочек до 3-х лет), но войска, победив Мидиан, отказываются это сделать и ограничиваются тем уровнем насилия, который был прописан в тогдашнем обычае честной обычной войны особого накала: истребляют взрослых мужчин, а всех женщин, девочек и мальчиков пригоняют в плен. И Моисею приходится уже здесь, в тылу отдавать дополнительный приказ об истреблении всех пленных, кроме малолетних девочек. Эпизод выдуман, но характерно, что традиция совершенно четко себе представляла выбор, идущий против высшего требований авторитета в силу требований личной совести исполнителей. Просто данная традиция такой выбор осуждает (как осуждает, кстати, и укорительную в адрес Бога древнееврейскую пословицу "кислое ели отцы, а оскомина на губах детей!" - эта пословица упрекала Бога все в том же - что карает потомков за предков; а ветхозаветной традиции, естественно, крайне не нравилось, что Бога УПРЕКАЮТ как несправедливца).
(с) wyradhe
http://wyradhe.livejournal.com/191450.html
Корневой пост:
Две самые большие похвалы (помимо похвал воинской доблести), вычитанные мной в юкагирских текстах:
- Сам ни с кем никогда ссоры не затевал.
- Относился ко всему без предвзятых мнений.
(с) wyradhe
И из комментариев:
Ранжировка похвал четко прослеживается по юкагирскому эпосу об Идилвэе. Сюжет там такой: жил вождь юкагиров-алайи по имени Идилвэй. На его землю приходили ватаги чукчей; одни с враждой, другие - просто кочевать мирно. Нарушение границ было законным поводом к вражде, но если нарушитель являлся мирно, просто жить бок о бок с местными, то с ним можно было и миром договариваться и даже дружиться; воевать с такими пришельцами было позволительно, но необязательно. Идилвэй был сначала непрочь не трогать такие группы пришельцев чукчей, а сосуществовать с ними мирно, но его народ говорил: "Ты о ком заботишься, о нас или о них?" Имелось в виду, что кочевий на всех хватит, и если чужаки даже и мирно приходят кочевать на их земли, то они не потерпят, чтобы их вождь мирно относился к этому. Тогда Идилвэй стал бояться, что если он будет вести линию на мир с такими чукчами, его же люди его убьют; и из этого страха, а также из заботы о благе своих людей он решился воевать со всеми, кто приходил на земли алайи, будь то мирно кочевать на этих землях (что, повторю, тоже было нарушением) или с враждой; и отныне он истреблял все ватаги чукчей, приходивших на земли алайи: благодаря своей доблести он их всех побеждал в битвах и не щадил. Его народ был им доволен, но тогда уж стали приходить еще и третьи чукотские ватаги - мстить за всех тех, кто пал от руки Идилвэя. Идилвэй за время этих войн сам ожесточился сердцем и уже готов был из честолюбия идти вызывать на смертный честной бой всякого сравнимого с ним юкагирского же богатыря, потому что он не хотел без боя смириться с тем, чтобы кто-то славился богатырством больше его, и ради этого даже был готов вызывать на поединки других юкагиров.
Был еще более сильный юкагирский богатырь, чем Идилвэй, по прозвищу Старик. Тот Старик гордился тем, что ни разу не осквернил себя убийством (подразумевается: несправедливым и невынужденным убийством). Идилвэй пошел вызывать его на бой; Старик сразился с ним и одолел его (на самом деле он был намного сильнее Идилвэя, хотя выглядел как шуплый ссохшийся старичок, ростом и лицом как ребенок), но пощадил побежденного Идилвэя (хотя тот его в случае победы не пощадил бы), чтобы не пачкать руки убийством того, кого можно было и пощадить (потому что он уже не был опасен).
Идилвэй вернулся домой, но тут на его стойбище напада ватага мстителей-чукоч, истребила все стойбище - уцелел только сам Идилвэй, да еще его жену чукчи угнали с собой, чтобы принести потом в жертву.
Чтобы спасти ее, Идилвэй, не рассчитывая справиться с чукчами в одиночку, пошел просить о помощи того Старика. Услышав его рассказ, Старик разгневался на Идилвэя. "Ты сам виноват, это все произошло из-за того, что ты убивал даже тех, кто просто приходил мирно кочевать на эти земли, кто приходил просто жить!" - сказал он. "Поэтому, если бы чукчи убили всех в твоем стойбище, я ни за что не согласился бы помогать тебе мстить им! Но раз они угнали твою жену и ее еще можно спасти, то мне придется все-таки помочь тебе и истребить ту ватагу чукчей; значит, из-за тебя на старости лет я все-таки оскверню себя таким (этически сомнительным и противоречивым) убийством; раз твою жену еще можно спасти, я возьму это на себя, но раз это все произошло из-за тебя, то после окончания дела я не желаю тебя больше видеть, и что бы ни случилось потом, не смей больше ко мне обращаться! Хватит и того, что из-за тебя я все же оскоромлюсь убийством один раз (сверх необходимости и моральной неуязвимости - подразумевается, что если бы Идилвэй не вел вражду даже с мирными пришельцами, перешедшими границы, и не истреблял бы их при победе над ними, то разгром данной ватаги чукчей, угнавшей его жену и истребившей его стойбище, был бы делом морально неуязвимым; но поскольку они мстили за морально уязвимое кровопролитие, учиняемое Идилвэем над мирными нарушителями границ, то и помогать Идилвэю разгромить их становилось морально уязвимым).
А Старик, как мы помним, принципиально не хотел совершать даже и только уязвимых (а не непременно осужденных) морально убийств, гордился тем, что прожил, их не совершая, и горевал теперь, что все-таки на старости лет замешается в такое убийство.
Вместе они погнались за той ватагой чукчей, разгромили ее, истребили (по некоторым версиям, оставили одного в живых), а жену Идилвэя спасли. Разгневанный на Идилвэя Старик, еще раз высказав Идилвэю все, что о нем думает, и сожаление о том, что из-за Идилвэя пришлось ему брать на себя это дело, уехал к себе.
Конец истории рассказывают по-разному. Одни говорят, что Идилвэй мало-помалу раскаялся в том, что превышал меру необходимого насилия в адрес людей, которые просто приходили жить, а не враждовать, и в том, что вообще пролил слишком много вражеской крови. В результате он помирился с чукчами и установил с ними дружбу и братство; отныне их ватаги могли мирно кочевать бок о бок с юкагирами.
А другие говорят, что прежде чем это все могло бы случиться, Идилвэя убил сам Дух-Хозяин Земли, ибо он был разгневан чрезмерным количеством крови, пролитой Идилвэем - уже и сама земля не могла носить его, так огруз он убийством.
По-моему, из этого эпоса (сравнимого разве что с Нибелунгами и "Антигоной") четко видно, какие доблести юкагиры ставили выше.
Интересно, что коллизия всюду проходит не между убийством, вообще не имеющим законного формального повода, и оправданным. Юкагиры различают убийство, предпринятое по законному поводу, но не требуемое ни честью, ни (правым) возмездием за безвинно понесенный ущерб, ни необходимостю - и убийство, не только формально допустимое, но и оправданное по существу: для них тут есть разница. Заход на чужую территорию для кочевания - законный повод для вражды со стороны хозяев территории; победитель в честном бою за славу сильнейшего богатыря имеет право убить побежденного - это допускают правила таких поединков; но Идилвэй осуждается именно за то, что всегда убивает, когда это по обычаям в принципе можно, а Старик - только тогда, когда это еще и очень сильно нужно. Смысл всего эпоса - в том, что использовать права (допускаемые обычаем) дозволенного в принципе убийства на всю катушку, всюду, когда можно - как раз _нельзя_; это злоупотребление этими самыми правами. (Аналогия: если судья всегда выносит приговоры по высшей планке и стремится не оправдывать никого - он плохой судья, хотя закон именно что дозволяет ему свободную оценку доказательств и именно что разрешает карать по высшей планке - закон и ввел ее, чтобы показать, до какого предела тут можно карать. Тем не менее поступать так, как делает обсуждаемый судья, означает как раз злоупотреблять данными ему правами: не на то ему их давали).
…Это для всех законный _повод_ для вражды. Ведь ресурсы ограничены, и добыча оленя на твоей территории чужаками означает, что она уже не достанется тебе. При нарушении границ кочевания между самими юкагирскими племенами и родами дело считалось конфликтным и должно было разбираться специальным судилищем (в котором участвовали старейшины и народ и конфликтующих, и прочих соседнмх юкагирских родов и племен; такие разбирательства проходили на племенных и межплеменных ежегодных съездах). То есть то, что нарушение границы кочевания, заход на чужую территорию с кочевкой и охотой создает формальный повод для конфликта (причем начинающим его является нарушитель границы, пришлый, а местные лишь отвечают на нарушение в их адрес, "обороняются") - этого и Старик не стал бы отрицать, это один из фундаментальных юкагирских принципов.
Но конфликт разрешать можно по-разному, и применять при этом можно разные степени насилия. Старик считает, что тут лучше договориться и разрещить конфликт миром, а просто в байдефолтном режиме объявлять пришлым смертную вражду по факту нарушения ими границы кочевания и их истреблять, хотя сами они никого убивать и грабить не хотели, а "просто существовать приходили" (хоть именно они этим актом создали ситуацию конфликта и тут полностью есть из-за чего применять к ним какие-то сдерживающие и враждебные меры, и готовность к этому вполне справедлива) - это вопиюшее превышение не то что необходимой, а даже и просто оправданной самообороны, _злоупотребление_ своими правами.
Переселения на новые территории тоже происходили, при этом надо было договариваться с местными племенами, переселенцы понимали, что самим переселением создают конфликтную ситуацию, законный повод для недовольства местных и их готовности к контрмерам - но это не значит, что недовольство и контрмеры непременно должны или могут реализовываться в автоматическом объявлении всех таких пришлых смертными врагами и войне с ними на уничтожение, хотя бы сами они просто пришли, в помине не желая никого убивать, а желая только мирно сосуществовать или вообще временно воспользоваться частью ресурсов данного кочевья. Старик - и сами юкагиры, сложившие этот эпос - считают это недопустимым; не всякое право оправданно реализовывать на всю катушку при любых обстоятельствах. Вот сами народ Идилвэя так хотел охранять свои угодья от любого ущерба, что превысил ради этого меру в применении и реализации своих законных прав.
Аналогия такая: во многих системах законов всякий может, так сказать, обнести свой участок реальной (или подразумеваемой бай дефолт) проволокой с табличками "частная собственность, не пересекай границы, при попытке нарушения и хищения собственности МОГУ и стрелять - помни, что ты на себя берешь, а закон дает мне право применять любую силу при нарушении с твоей стороны, не ограничивая меня в средствах, а предоставляя МНЕ, моему чувству социальной меры определять, стрелять или не стрелять".
Но если на этом фоне некто начнет действительно в автоматическом режиме пользоваться этим правом на всю катушку, стреляя без разбора по любому, кто зашел на его участок и там сорвал ягоду или яблоко - без разговора, без разбора, голодающий это, деревенский мальчишка, просто проезжавший мимо или уголовник, пришедший его специально грабить - то нормальные носители культуры скажут, что это дело недопустимое и вопиющее злоупотребление данными ему правами. Да, закон предоставил ему самому право решать, когда стрелять, а когда нет - и теперь спроса по закону с него нет. Но он безобразно распорядился этим правом - и спрос моральный с него есть.
Старик _не_ считает (и юкагирская культура не считала), что "просто" прийти кочевать на чужие угодья - это значит вообще ничего плохого не сделать против владельцев этих угодий, и что им не из-за чего тут подниматься. Есть из-за чего. Но заранее постановить, что всякий такой прищелец будет третироваться именно как смертный враг, получать войну и истребляться - это тоже к небу вопиет, потому что очевидным образом нарушает иной очевидный принцип: если люди причинили тебе малый ущерб, а на жизнь твою вообще не хотели посягать, то нехорошо их за это убивать, как это подобало бы в адрес смертных врагов. Человек имеет право охранять свою собственность, но если у тебя без спроса сосед взял топор, то, застав его с этим топором, убивать его на месте как похитителя твоего имущества было бы недопустимо; а вот если это грабитель из твоего дома выносит мешок награбленного - стрелять по нему допустимо. Нарушитель государственной границы рискует жизнью, это дело серьезное и подсудное, но это никак не значит, что пограничный офицер, который по любой группе беженцев, бегущих и нарушающих, без дальних слов палит из пулемета, или топит в байдефолтном режиме артогнем лодочки каких-нибудь незаконных беженцев из Ливии в Италию при пересечении ими границы терр. вод в Италии - что этот офицер НЕ злоупотребляет правами на защиту границ от их нарушителей. На выходе остается то, что те люди никого убивать и грабить не собирались, а он их убил.
Во всем этом эпосе останавливает внимание именно то, что эту тонкость не просто учитывают, а еще и придают ей такое капитальное значение. Российская массовая социальная культура стоит на противоположном принципе: "Ограничивает меня закон/формализованное право в применении силы в этом случае? Нет? Предоставляет это на мой суд? Ну и не фиг тогда, что хочу, то и сделаю, а захочу я как раз-таки угробить по максимуму, и ни за что меня при этом упрекнуть будет нельзя!" В массовом сознании России 19-20 веков фактически нет понятия недопустимого или скверного злоупотребления правом; возможности насилия, выданные правом, скорее понимаются многими как приятная возможность оттянуться на всю катушку*. А тут это понятие есть, причем имеет исключительную важность.
*Хорошо знаю это по себе. Когда я служил в обычной армейской части, прошел слух, что собралась большая толпа футбольных фанатов, она идет в пригород выказывать себя и, весьма возможно, учинять там драку, расходиться не хочет (= административное правонарушение, меры по разгону принимаются по усмотрению начальства в зависимости от степени опасности толпы и злостности ее неподчинения) и нас могут бросить на то, чтобы ее остановить и рассеять. Это известие вызвало массовый восторг, потому что, подумали солдаты, им представлялась возможность легитимно, по законной причине стрелять по людям (и не по женщинам, старикам и детям, а по боевитым парням) боевыми патронами. Это и вызвало психологический подъем. Естественно, все это был один слух, никуда нас не послали. Но вот этот психологический подъем я помню, как помню и то, что мне тогда пришлось его _подавлять в себе_ - а стихийно возникал-то он и у меня.
Собственно, из этого и других примеров я лишний раз убедился в том, что:
а) чистая правда, что коллективные эмоции толпы /коллектива существуют и такая эмоция заразительна;
б) полное вранье, что ее трудно отследить и подавить и что она может служить существенно смягчающим обстоятельством.
Да! Одно уточнение / дополнение. Распространена и господствует та теория, что эта способность к автономии от коллективного сознания и эмоций, т.е. выделение самостоятельной личности, было явлением довольно поздним, а до того, в первобытности, человек был растворен в коллективе. Как показывает и этнография, и тот же юкагирский эпос (куда уж первобытнее по стадии технологического развития - охотники-собиратели неолитической технологии; они знали когда-то железо и бронзу, когда жили южнее, но в своих приполярных регионах не могли поддерживать толком металлургию), индивидуальный выбор и в этической области, и в построении картины мира существовал всегда на одном и том же уровне и всегда осознавался как явление. "Коллектив всегда прав" - это идея новейшего политического или средневекового церкового тоталитаризма, впервые та идея, что некое сообщество не может ошибиться, было предложено христ. Церковью, позднее тоталитарными партиями.
При этом одни культуры поощряли индивидуальный выбор (египетские, месопотамские, юкагирские тексты, тексты греческой архаики систематически рисуют столкновение разных индивидуальных точек зрения, в том числе становясь на сторону той точке зрения, что идет против властного авторитета, будь то царя или бога, т.е. высшей коллективной власти - царя и высшего коллективного повелителя - бога), а другие в принципе не одобряли ситуацию, при которой личность идет против ценностей коллектива, считая их неправильными - это культуры, тяготеющие к комплексу:"что, все шагают не в ногу, один прапорщик Иванов в ногу?! Самый умный? Коллектив, МОЖЕТ БЫТЬ, и не всегда прав, но уж точно правее тебя; каждый его член должен ставить его мнение выше своего, и если уж он ошибается - то ошибаться вместе с ним, признавая его мнение правым из лояльности к самому коллективу". Таковы полисная культура классики*, в еще большей степени средневековая культура и т.д.
*В греч. архаику и греч. классику одинаково считали, что боги часто карают ни в чем не провинившихся потомков за вины предков. Только в архаику считали, что со стороны богов это несправедливо и по заслугам умаляет уважение к ним со стороны людей - а в классику стали считать, что это со стороны богов высшая справедливость - потому что богам виднее.
Поэтому и Александр Македонский истребил весь род Бранхидов за провинности их отдаленных предков - он хотел продемонстрировать, что упдобляется богам, а не людям.
К вопросу об индивидуальном выборе: сначала он хотел, чтобы Бранхидам этот приговор вынесла армия и отдал вопрос о них на суд воинам; все знали, что царь желает истребить Бранхидов и хочет именно этого приговора от солдат. Тем не менее столь многие воины категорически воспротивились такой расправе, что армия так и не смогла вынести нужного решения, и Ал-ру пришлось брать его на себя.
Аналогичный случай (правда, выдуманный) описан в Пятикнижии: Моисей отправляет войска на Мидиан с приказом перебить там всех как язычников (кроме девочек до 3-х лет), но войска, победив Мидиан, отказываются это сделать и ограничиваются тем уровнем насилия, который был прописан в тогдашнем обычае честной обычной войны особого накала: истребляют взрослых мужчин, а всех женщин, девочек и мальчиков пригоняют в плен. И Моисею приходится уже здесь, в тылу отдавать дополнительный приказ об истреблении всех пленных, кроме малолетних девочек. Эпизод выдуман, но характерно, что традиция совершенно четко себе представляла выбор, идущий против высшего требований авторитета в силу требований личной совести исполнителей. Просто данная традиция такой выбор осуждает (как осуждает, кстати, и укорительную в адрес Бога древнееврейскую пословицу "кислое ели отцы, а оскомина на губах детей!" - эта пословица упрекала Бога все в том же - что карает потомков за предков; а ветхозаветной традиции, естественно, крайне не нравилось, что Бога УПРЕКАЮТ как несправедливца).
(с) wyradhe