сумасшедшая в оранжевой пашмине
Давайте я расскажу вам что-нибудь. Например, про мать, дочь и сумасшедшую женщину в оранжевой пашмине с пляшущими слонами.
В вагоне метро ехали мать и дочь. Мать была похожа на сову с надутыми щеками и маленькими пухлыми глазками. Поджимая узкие и короткие губы, мать смотрела с неодобрением то на свою тощую рыжую дочь лет пятнадцати, то на стекла вагона (будто хотела их разбить и убежать), то снова на дочь.
Дочь - веснушчатое растерянное создание с невинными светлыми глазами, стрижкой из начала 90-х и пастельным цветом жестких прямых волос - имела покорно-грустный вид. Так выглядят дети, которые никогда не катались на велосипеде, но ярко помнят подзатыльники. Впрочем, глаза забитого детеныша собаки, стоящего в проеме комнаты под названием «Ненавижу себя, а, значит, ненавижу всех людей» бывают и у взрослых, только взрослые уже не на пороге, а внутри. Девочка напоминала птенца в розовых кедах, как в мультфильмах или на карикатурах.
Поезд гудел и мерно раскачивался, делая тех, кому не досталось сидячего места, похожими на балансирующих скейтбордистов.
К совоподобной матери неожиданно подошла дама лет сорока (в оранжевой пашмине с пляшущими слонами) с морщинистыми губами и красивыми волнистыми морщинами на белоснежном, будто никогда не загоравшем, лбу. Судя по выражению лица, брезгуя трогать мамашу за воротник рубахи морковного цвета и слегка брызнув слюной, пашминоносная яростно крикнула:
- Где?!
- Что “где”? - мамаша выпучила маленькие глазки, глазные яблоки чуть не выпали на пол.
- Это случается с вами?
Пассажиры выскребли свои взгляды из планшетов, книг, собственных коленей и воззрились на конфликт.
- Со мной? А что со мной случается? - продолжила таращиться уже немного испуганная женщина-сова.
- Когда будет любовь? - продолжила визжать женщина в пашмине, - Когда она в вас проявится?
- Кака така любовь? - нахмурилась “сова” и схватила дочь за бледную безвольную ладонь. Мало ли что. Сумасшедших развелось.
- Где ваша чертова любовь, которая должна быть очевидной? Почему вы ненавидите ее? - женщина махнула подбородком в сторону рыжей девочки и затопотала ногами.
- Кому должна? Девушка? Вы стукнулись головой? - стала переходить на высокие тона совоподобная.
- Стукнутая, правда что.., - проскрипел седой пьяница в кепке.
- Совсем баба рехнулась, - вякнула желтоволосая дама с сильно накрашенными глазами и в пыльной вуали.
- Вслед за ребенком рожают любовь! - когда женщину в пашмине стало уносить за грань всего сущего и она принялась орать и орать о любви что-то окончательно неподвластное толпе пассажиров (про плаценту из материнского тепла), милиционеры уже держали ее за подмышки.
В отделении милиции пахло солеными огурцами вперемешку с ромашками. И почему-то аэропортом. Женщина в пашмине положила маленькие руки на свои костлявые колени и умиротворенно закрыла глаза.
Рыжая девочка и ее низкорослая мамаша понуро выбрели из средней двери вагона на станции метро “Площадь Александра Невского”.
В вагоне метро ехали мать и дочь. Мать была похожа на сову с надутыми щеками и маленькими пухлыми глазками. Поджимая узкие и короткие губы, мать смотрела с неодобрением то на свою тощую рыжую дочь лет пятнадцати, то на стекла вагона (будто хотела их разбить и убежать), то снова на дочь.
Дочь - веснушчатое растерянное создание с невинными светлыми глазами, стрижкой из начала 90-х и пастельным цветом жестких прямых волос - имела покорно-грустный вид. Так выглядят дети, которые никогда не катались на велосипеде, но ярко помнят подзатыльники. Впрочем, глаза забитого детеныша собаки, стоящего в проеме комнаты под названием «Ненавижу себя, а, значит, ненавижу всех людей» бывают и у взрослых, только взрослые уже не на пороге, а внутри. Девочка напоминала птенца в розовых кедах, как в мультфильмах или на карикатурах.
Поезд гудел и мерно раскачивался, делая тех, кому не досталось сидячего места, похожими на балансирующих скейтбордистов.
К совоподобной матери неожиданно подошла дама лет сорока (в оранжевой пашмине с пляшущими слонами) с морщинистыми губами и красивыми волнистыми морщинами на белоснежном, будто никогда не загоравшем, лбу. Судя по выражению лица, брезгуя трогать мамашу за воротник рубахи морковного цвета и слегка брызнув слюной, пашминоносная яростно крикнула:
- Где?!
- Что “где”? - мамаша выпучила маленькие глазки, глазные яблоки чуть не выпали на пол.
- Это случается с вами?
Пассажиры выскребли свои взгляды из планшетов, книг, собственных коленей и воззрились на конфликт.
- Со мной? А что со мной случается? - продолжила таращиться уже немного испуганная женщина-сова.
- Когда будет любовь? - продолжила визжать женщина в пашмине, - Когда она в вас проявится?
- Кака така любовь? - нахмурилась “сова” и схватила дочь за бледную безвольную ладонь. Мало ли что. Сумасшедших развелось.
- Где ваша чертова любовь, которая должна быть очевидной? Почему вы ненавидите ее? - женщина махнула подбородком в сторону рыжей девочки и затопотала ногами.
- Кому должна? Девушка? Вы стукнулись головой? - стала переходить на высокие тона совоподобная.
- Стукнутая, правда что.., - проскрипел седой пьяница в кепке.
- Совсем баба рехнулась, - вякнула желтоволосая дама с сильно накрашенными глазами и в пыльной вуали.
- Вслед за ребенком рожают любовь! - когда женщину в пашмине стало уносить за грань всего сущего и она принялась орать и орать о любви что-то окончательно неподвластное толпе пассажиров (про плаценту из материнского тепла), милиционеры уже держали ее за подмышки.
В отделении милиции пахло солеными огурцами вперемешку с ромашками. И почему-то аэропортом. Женщина в пашмине положила маленькие руки на свои костлявые колени и умиротворенно закрыла глаза.
Рыжая девочка и ее низкорослая мамаша понуро выбрели из средней двери вагона на станции метро “Площадь Александра Невского”.