Добрые коровы
Нет преград и не с кем драться.
Притупились ножи и сабли,
Ютятся в своих гнездах.
Покойный Эллиотт песню поет:
"Отчего не стыдишься ты себя?
Отчего не сожалеешь о том, что ты - единственное, что у нее есть?"
Он, может, хотел умереть. И воткнул нож в сердце.
А я умирать совсем не хочу. Что ты будешь делать!
Пустое все, кроме надежды.
Сижу и жду волшебства.
Откуда - неизвестно.
Может, и нет его, волшебства этого.
Но в нашей природе - ждать и надеяться.
Нам с Машей было восемь лет, и мы пошли гулять.
Мы переходили улицу Беринга, держась за руки, и не увидели несущуюся на нас машину.
Едва успели увернуться.
Я так испугалась, что мне стало стыдно от того, что я такая безрассудная. Пришла и призналась во всем маме. Мама обрадовалась, что я жива, и ничего плохого не сказала.
А сейчас мне некому признаться в том, что я не уступила место старушке в автобусе. Не звонить же маме каждый день.
Однажды, когда мне было семь лет, мы с Машей пошли отнести моему папе ужин. Он один строил трехэтажный гараж и очень проголодался.
Я отдала ему ужин, а потом мы решили пройтись по берегу реки Авача. Когда мы дошли до коровника, нам приспичило покормить коров.
Коровы высовывали свои большие головы из прорех между деревянными досками. А мы своими ручонками рвали высокую зеленую траву и протягивали коровам эти пучки.
Потом пришла Ирка, которая была младше нас почти на год. Ирка посмотрела и ушла. А мы всё кормили, кормили этих глупых, но добрых коров. Я тянула к ним руки и думала: "Такие тупые, но такие добрые. Таких надо любить".
Ирка, тем временем, явилась к моей маме и заявила, что мы с Машкой в лесу тусуемся с коровами. Мама пошла нас искать.
Мы же как раз переходили дорогу. И наплевать нам было, что автомобили на нас едут. Пару раз нас чуть не сбили какие-то идиотские "жигули".
Мама схватила нас за руки и дала каждой поджопника. А я вопила: "Меня бей, а Машку бить не имеешь права". Хотя битьем это не назовешь.
Потом Машку отправили домой, а меня поставили в угол.
И, скажу я вам, мне в углу было очень хорошо. Я себя ощущала поборницей свободомыслия.
Притупились ножи и сабли,
Ютятся в своих гнездах.
Покойный Эллиотт песню поет:
"Отчего не стыдишься ты себя?
Отчего не сожалеешь о том, что ты - единственное, что у нее есть?"
Он, может, хотел умереть. И воткнул нож в сердце.
А я умирать совсем не хочу. Что ты будешь делать!
Пустое все, кроме надежды.
Сижу и жду волшебства.
Откуда - неизвестно.
Может, и нет его, волшебства этого.
Но в нашей природе - ждать и надеяться.
Нам с Машей было восемь лет, и мы пошли гулять.
Мы переходили улицу Беринга, держась за руки, и не увидели несущуюся на нас машину.
Едва успели увернуться.
Я так испугалась, что мне стало стыдно от того, что я такая безрассудная. Пришла и призналась во всем маме. Мама обрадовалась, что я жива, и ничего плохого не сказала.
А сейчас мне некому признаться в том, что я не уступила место старушке в автобусе. Не звонить же маме каждый день.
Однажды, когда мне было семь лет, мы с Машей пошли отнести моему папе ужин. Он один строил трехэтажный гараж и очень проголодался.
Я отдала ему ужин, а потом мы решили пройтись по берегу реки Авача. Когда мы дошли до коровника, нам приспичило покормить коров.
Коровы высовывали свои большие головы из прорех между деревянными досками. А мы своими ручонками рвали высокую зеленую траву и протягивали коровам эти пучки.
Потом пришла Ирка, которая была младше нас почти на год. Ирка посмотрела и ушла. А мы всё кормили, кормили этих глупых, но добрых коров. Я тянула к ним руки и думала: "Такие тупые, но такие добрые. Таких надо любить".
Ирка, тем временем, явилась к моей маме и заявила, что мы с Машкой в лесу тусуемся с коровами. Мама пошла нас искать.
Мы же как раз переходили дорогу. И наплевать нам было, что автомобили на нас едут. Пару раз нас чуть не сбили какие-то идиотские "жигули".
Мама схватила нас за руки и дала каждой поджопника. А я вопила: "Меня бей, а Машку бить не имеешь права". Хотя битьем это не назовешь.
Потом Машку отправили домой, а меня поставили в угол.
И, скажу я вам, мне в углу было очень хорошо. Я себя ощущала поборницей свободомыслия.