Отрывок
...Я прозвал её Девочкой. А моё имя она освоить так и не сумела. Звала меня просто: «Ты».
Когда получше вызнал я их язык, поведала она мне такое, чего уж не ожидал я услышать: не первым мужчиной-с-моря был я на острове. Такое случалось, оказывается, и ранее, даже не столь уж и редко. Последний случай Девочка помнила хорошо, хоть и была тогда ещё ребёнком. Тот корабль не утонул, его выбросило волнами на скалы у северной оконечности острова. Все, кто был на нём, остались живы, только ослабели после борьбы с бурей. Женщины, прячась в прибрежных зарослях, подкрались и набросились на них. Те, едва живыми выползшие на сушу, ошеломленные, и не пробовали сопротивляться. На каждого мужчину пришлось по десятку и более женщин, они поволокли бедняг вглубь острова и беспрерывно побуждали их к новым утехам...
Не сдержался я тут, полюбопытствовав, на что же годны-то были измученные полуутопленники. Но не поняла меня Девочка, по всему видать было. Не ведала она, что мужчина - не всегда мужчина. Особливо уразумел я это, как продолжила она рассказ свой: не давая приплывшим отдыха, более сильные женщины отнимали мужчин у слабейших, и мужчины, один за другим, умирали от истощения. Но и мёртвыми не пренебрегали женщины, бросались на трупы, не обращая внимания на зловоние. И... от трупов были зачаты дети, только родились они мёртвыми. Но, может, и не от трупов, а от последнего из мужчин, который пережил прочих и ещё несколько дней был жив, хотя говорить уж не мог...
Тут вдруг засмеялся я, хотя мне ли было смеяться над этим рассказом; засмеялась и Девочка, неведомо чему, засмеялась и продолжила...
Женщины оставили разложившиеся тела лишь тогда, когда в них черви кишеть стали. А кости ещё долго белели на северном берегу и у тропок тайных...
- Было ли оружие у тех пришельцев? - полюбопытствовал я.
- Не было, - уверенно ответила Девочка. - На корабле, может. Но на берег не взяли. Сами едва двигались.
- Стало быть, не викинги то были. Викинг и полумёртвый с оружием не расстался бы...
Тут же и прикусил язык я: а сам-то?..
Мы сидели на обрыве, свесив ноги. Море расстилалось внизу, перед нами, вокруг, гладкое, блескучее. Ни паруса, ни чёрточки. Ничего. Ничего вдали, ничего и вблизи. Хоть бы какой кораблик появился у этих берегов, хоть малый кнорре, и подобрал бы меня. Меня и Девочку...
А за спинами нашими сверкал зеленью и красными скалами остров. Тефра - так называли его женщины. Девушки же никак его не называли. Заметил я уж давно, что изрядно различаются язык девушек и язык женщин - и слов запас у девушек поменее, и говорят отрывистей. Быть может, старух язык был ещё инаковей, но со старухами я не встречался почти что - да и не рвался встретиться.
Что означало слово это, «Тефра»? Кто мог дать мне ответ? Женщины не знали или же не хотели говорить. Да они почти и не говорили со мною.
Лето вокруг нас было жарким, солнечные лучи ласкали кожу. Четверо женщин, нагих вовсе, но не расстающихся с оружием своим смехотворным, прошли мимо нас. Рассмеялись, оглянувшись.
Давно в прошлом был ужас того слепящего дня на берегу, толпы, ног и беспамятства. Не растоптали меня, не окончилась жизнь моя тем несчастным пришельцам подобно потому лишь, что и тут вмешались девушки. Удалось им - Девочке прежде всего - убедить как-то женщин, что меня стоит поберечь и что лучше порядка в этом деле ничего и не придумать.
Теперь дни мои были поделены поровну. С утра приходила ко мне одна из женщин - каждый день другая, только по одной в день, не более. Я не больно-то спешил запоминать их в лицо - но вскорости волей-неволей навострился различать, ибо все вели себя по-своему. «Молчунья» пела что-то, не разжимая губ, пела, прижимаясь ко мне горячим смуглым телом, но всегда отворачивая лицо своё, пела, пока судорогой не встряхивало её, после чего вставала она и уходила, не сказав ни слова и всё так же отворачивая лицо. «Злая» вдруг становилась ласково-плаксивой, причитала невразумительно, гладила меня, норовя иной раз ущипнуть ощутимо. А «бледная» отчаянно, молча накидывалась на меня, её руки, бёдра, губы и ноги быстро двигались, дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы... Были такие, кому вроде бы хотелось поскорее отделаться от меня, всем своим видом показывавшие, что нипочём не пришли бы вовсе, больно надо, но уж ладно, коли уж все... Но были и такие, кто желал утеху в весёло-страшную игру превратить, - придя, становились на четвереньки и требовали знаками, до слов не снисходя, чтобы я догонял их, на четвереньках же, а догнав, овладевал бы с рычанием и стоном, дикому зверю подобно. Были негромко плачущие, шепчущие имена и ласковые слова, не ко мне обращённые; были ненавидящие, были...
А вечером - то же, только с девушками. Но об этом не стану рассказывать. Нет.
Ночью же делил я ложе с Девочкой.
Но делил, к ней не прикасаясь.
Так порешила она. Спокойно засыпала рядом, а я ворочался, приподнимался, пытаясь разглядеть получше побледневшие во сне точёные черты, знакомый шрам, дрогнувшие вдруг, точно в улыбке, губы. Только теперь начал я понимать, каким может быть желание. Как знать, может, это и помогло мне сохранить силу для ежеутренних и ежевечерних моих трудов. Это, а вовсе не корень травы какой-то неведомой, даденный мне Девочкой с указанием жевать его...
- Что значит - «Тефра»? - спросил я.
Недоуменно глянула она:
- Тефра - это Тефра.
Стало быть, забыто было значение слова этого. Забыто, забыто...
Я попробовал вспомнить название места, где я родился. Но не получалось. Точно всегда жил я здесь, на острове с непонятным названием, рядом с девушкой по имени Девочка...
Я положил руку ей на плечо, ладонь скользнула по коже шелковистой. Не отстранилась Девочка, но и ничем не дала понять, что не неприятно ей моё прикосновение. Её маленькие груди были так близко, и я, помедлив чуть, накрыл их ладонями.
Девочка улыбнулась и, взяв мои руки в свои, отвела их.
Рядом с нею показался я себе таким неуклюжим, как тот преогромный дромунд, на который напал драккар наш перед той самой треклятой бурей...
Где-то я уже видел этот жест, эту улыбку... где же, где?!.
Когда получше вызнал я их язык, поведала она мне такое, чего уж не ожидал я услышать: не первым мужчиной-с-моря был я на острове. Такое случалось, оказывается, и ранее, даже не столь уж и редко. Последний случай Девочка помнила хорошо, хоть и была тогда ещё ребёнком. Тот корабль не утонул, его выбросило волнами на скалы у северной оконечности острова. Все, кто был на нём, остались живы, только ослабели после борьбы с бурей. Женщины, прячась в прибрежных зарослях, подкрались и набросились на них. Те, едва живыми выползшие на сушу, ошеломленные, и не пробовали сопротивляться. На каждого мужчину пришлось по десятку и более женщин, они поволокли бедняг вглубь острова и беспрерывно побуждали их к новым утехам...
Не сдержался я тут, полюбопытствовав, на что же годны-то были измученные полуутопленники. Но не поняла меня Девочка, по всему видать было. Не ведала она, что мужчина - не всегда мужчина. Особливо уразумел я это, как продолжила она рассказ свой: не давая приплывшим отдыха, более сильные женщины отнимали мужчин у слабейших, и мужчины, один за другим, умирали от истощения. Но и мёртвыми не пренебрегали женщины, бросались на трупы, не обращая внимания на зловоние. И... от трупов были зачаты дети, только родились они мёртвыми. Но, может, и не от трупов, а от последнего из мужчин, который пережил прочих и ещё несколько дней был жив, хотя говорить уж не мог...
Тут вдруг засмеялся я, хотя мне ли было смеяться над этим рассказом; засмеялась и Девочка, неведомо чему, засмеялась и продолжила...
Женщины оставили разложившиеся тела лишь тогда, когда в них черви кишеть стали. А кости ещё долго белели на северном берегу и у тропок тайных...
- Было ли оружие у тех пришельцев? - полюбопытствовал я.
- Не было, - уверенно ответила Девочка. - На корабле, может. Но на берег не взяли. Сами едва двигались.
- Стало быть, не викинги то были. Викинг и полумёртвый с оружием не расстался бы...
Тут же и прикусил язык я: а сам-то?..
Мы сидели на обрыве, свесив ноги. Море расстилалось внизу, перед нами, вокруг, гладкое, блескучее. Ни паруса, ни чёрточки. Ничего. Ничего вдали, ничего и вблизи. Хоть бы какой кораблик появился у этих берегов, хоть малый кнорре, и подобрал бы меня. Меня и Девочку...
А за спинами нашими сверкал зеленью и красными скалами остров. Тефра - так называли его женщины. Девушки же никак его не называли. Заметил я уж давно, что изрядно различаются язык девушек и язык женщин - и слов запас у девушек поменее, и говорят отрывистей. Быть может, старух язык был ещё инаковей, но со старухами я не встречался почти что - да и не рвался встретиться.
Что означало слово это, «Тефра»? Кто мог дать мне ответ? Женщины не знали или же не хотели говорить. Да они почти и не говорили со мною.
Лето вокруг нас было жарким, солнечные лучи ласкали кожу. Четверо женщин, нагих вовсе, но не расстающихся с оружием своим смехотворным, прошли мимо нас. Рассмеялись, оглянувшись.
Давно в прошлом был ужас того слепящего дня на берегу, толпы, ног и беспамятства. Не растоптали меня, не окончилась жизнь моя тем несчастным пришельцам подобно потому лишь, что и тут вмешались девушки. Удалось им - Девочке прежде всего - убедить как-то женщин, что меня стоит поберечь и что лучше порядка в этом деле ничего и не придумать.
Теперь дни мои были поделены поровну. С утра приходила ко мне одна из женщин - каждый день другая, только по одной в день, не более. Я не больно-то спешил запоминать их в лицо - но вскорости волей-неволей навострился различать, ибо все вели себя по-своему. «Молчунья» пела что-то, не разжимая губ, пела, прижимаясь ко мне горячим смуглым телом, но всегда отворачивая лицо своё, пела, пока судорогой не встряхивало её, после чего вставала она и уходила, не сказав ни слова и всё так же отворачивая лицо. «Злая» вдруг становилась ласково-плаксивой, причитала невразумительно, гладила меня, норовя иной раз ущипнуть ощутимо. А «бледная» отчаянно, молча накидывалась на меня, её руки, бёдра, губы и ноги быстро двигались, дыхание со свистом вырывалось сквозь стиснутые зубы... Были такие, кому вроде бы хотелось поскорее отделаться от меня, всем своим видом показывавшие, что нипочём не пришли бы вовсе, больно надо, но уж ладно, коли уж все... Но были и такие, кто желал утеху в весёло-страшную игру превратить, - придя, становились на четвереньки и требовали знаками, до слов не снисходя, чтобы я догонял их, на четвереньках же, а догнав, овладевал бы с рычанием и стоном, дикому зверю подобно. Были негромко плачущие, шепчущие имена и ласковые слова, не ко мне обращённые; были ненавидящие, были...
А вечером - то же, только с девушками. Но об этом не стану рассказывать. Нет.
Ночью же делил я ложе с Девочкой.
Но делил, к ней не прикасаясь.
Так порешила она. Спокойно засыпала рядом, а я ворочался, приподнимался, пытаясь разглядеть получше побледневшие во сне точёные черты, знакомый шрам, дрогнувшие вдруг, точно в улыбке, губы. Только теперь начал я понимать, каким может быть желание. Как знать, может, это и помогло мне сохранить силу для ежеутренних и ежевечерних моих трудов. Это, а вовсе не корень травы какой-то неведомой, даденный мне Девочкой с указанием жевать его...
- Что значит - «Тефра»? - спросил я.
Недоуменно глянула она:
- Тефра - это Тефра.
Стало быть, забыто было значение слова этого. Забыто, забыто...
Я попробовал вспомнить название места, где я родился. Но не получалось. Точно всегда жил я здесь, на острове с непонятным названием, рядом с девушкой по имени Девочка...
Я положил руку ей на плечо, ладонь скользнула по коже шелковистой. Не отстранилась Девочка, но и ничем не дала понять, что не неприятно ей моё прикосновение. Её маленькие груди были так близко, и я, помедлив чуть, накрыл их ладонями.
Девочка улыбнулась и, взяв мои руки в свои, отвела их.
Рядом с нею показался я себе таким неуклюжим, как тот преогромный дромунд, на который напал драккар наш перед той самой треклятой бурей...
Где-то я уже видел этот жест, эту улыбку... где же, где?!.