+ Клер
С каждым уходом понимаешь, как же мелки и мелочны наши споры о том, что кажется здесь "предельным". Потому что "предел" только один -- положен смертью.
Клер ко всем приставала с вопросами: "Ну как ты? А как N?... " Иногда это даже раздражало: ей до всех и всего было дело. Вчера еще на одного человека, которому "было дело до каждого", который каждого помнил по имени, стало меньше.
В середине 1990-х мы познакомились в Косьме. Вскоре, в тот день, когда я тряслась от страха накануне операции, Клер передала через малую сестру Мари Жермен смешную открытку -- пестрые домики, перед ними - большой каток, а на нем -- похожие на медведей, неуклюжие люди в разноцветных шапочках. Открытка эта живет у меня по сей день. Ни о дне, ни об операции Клер не знала.
..Последний раз мы виделись в прошлом июне, на бегу, накануне отъезда Клер во Францию. Как и прежде, обо всех расспрашивала... Смеялась над моим французским. Признавалась, что не хочет уезжать, а на моё "ну, может еще вернешься" - так ясно, как говорят об известном наверняка, причем не из планов или стечения обстоятельств, ответила: "Нет, я уже там буду". Распрощались у метро. На бегу выругала себя за то, что опять не успела расспросить Клер об Асе Дуровой, которую та очень близко знала, потом -- утешилась тем, что следующим летом, как и обещала, приеду к ней под Париж и вот тогда наговоримся... А в Москве, что поделаешь, никогда, ни у кого, нет времени.
"Огромная Клерица", как называли мы ее между собой, была редким человеком, у которого всегда, как бы ни болела нога и сколько бы желающих ни держалось за ее синюю юбку, всегда оставалось время расспросить и расслышать каждого.
Светлая память.
P.S. Последний день Клер прошел в том самом хосписе, в котором уходил кардинал Люстиже, неподалеку от Лурмель, 77, где жила мать Мария. Клер ее очень любила.
Клер ко всем приставала с вопросами: "Ну как ты? А как N?... " Иногда это даже раздражало: ей до всех и всего было дело. Вчера еще на одного человека, которому "было дело до каждого", который каждого помнил по имени, стало меньше.
В середине 1990-х мы познакомились в Косьме. Вскоре, в тот день, когда я тряслась от страха накануне операции, Клер передала через малую сестру Мари Жермен смешную открытку -- пестрые домики, перед ними - большой каток, а на нем -- похожие на медведей, неуклюжие люди в разноцветных шапочках. Открытка эта живет у меня по сей день. Ни о дне, ни об операции Клер не знала.
..Последний раз мы виделись в прошлом июне, на бегу, накануне отъезда Клер во Францию. Как и прежде, обо всех расспрашивала... Смеялась над моим французским. Признавалась, что не хочет уезжать, а на моё "ну, может еще вернешься" - так ясно, как говорят об известном наверняка, причем не из планов или стечения обстоятельств, ответила: "Нет, я уже там буду". Распрощались у метро. На бегу выругала себя за то, что опять не успела расспросить Клер об Асе Дуровой, которую та очень близко знала, потом -- утешилась тем, что следующим летом, как и обещала, приеду к ней под Париж и вот тогда наговоримся... А в Москве, что поделаешь, никогда, ни у кого, нет времени.
"Огромная Клерица", как называли мы ее между собой, была редким человеком, у которого всегда, как бы ни болела нога и сколько бы желающих ни держалось за ее синюю юбку, всегда оставалось время расспросить и расслышать каждого.
Светлая память.
P.S. Последний день Клер прошел в том самом хосписе, в котором уходил кардинал Люстиже, неподалеку от Лурмель, 77, где жила мать Мария. Клер ее очень любила.