В. И. Дмитревский. "Бей, барабан!" Глава 3
Глава третья
Красная разведка действует
Осень окончательно утвердилась и начинала каждый наступающий день дробью холодного дождя в стекла окон. Все меньше желтых, как лимоны, листьев оставалось на ветвях лип, и все толще становился желто-оранжево-багряный шуршащий ковер на аллеях парка.
Поспела духовитая антоновка и зеленая, с темным румянцем скрижапель в нашем фруктовом саду.
Красноармейцы заготовляли для нас дрова и свозили их под навес, что около каретного сарая. Со стороны Старого яра с раннего утра слышался частый стук топоров.
Дороги совсем расклеились, и чтобы наши веревочные туфли не застревали в грязи, приходилось накрепко прихватывать их шпагатом.
В башне буйствовал ветер и дождем плескало в разбитые стекла, словно из носика кипящего чайника.
Филин каким-то способом выбрался из клетки и учинил в башне разбой. Когда мы утром явились на очередное заседание штаба, стены и пол башни были забрызганы кровью и ветер играл пухом и перышками растерзанных голубей и воробьев.
Тут мнения членов главного штаба разделились. Колька Давыдов требовал «свернуть голову проклятой ночной птице» и сделать из нее чучело, а жалостливый Андрюша говорил, что во всем виноваты мы сами, так как не обеспечили филина достаточным количеством питания, и что казнить его, значит, не за что, а следует просто отнести филина в лес.
В конце концов мы так и сделали: поймали здоровенную птицу, запихали ее в мешок и отнесли в Старый яр - туда, где начинаются овраги.
Филин вылез из мешка, долбанул меня по пальцу коротким железным клювом так, что я даже вскрикнул, некоторое время посидел в мокрой траве, выпучив на нас свои огромные глазищи, и вдруг бесшумно взлетел и стал биться о лапчатые ветви высокой ели, стараясь где-нибудь пристроиться, чтобы продолжать прерванный нами сон. Он действительно плохо видел и, наверное, набил много шишек на голове, прежде чем подыскал уютное местечко почти на самой вершине дерева.
Расставшись с филином, которому мы уже ничем не могли помочь, Давыдов, Андрюша и я отправились проверить патруль Витьки Кругликова. Он вел разведку в районе северо-восточной опушки Старого яра.
У нас было двадцать патрулей, по пять - шесть человек в каждом. Все племя делаваров, то есть все старшие обитатели детского дома, безоговорочно вступили в отряд красных разведчиков и теперь ежедневно несл свою нелегкую службу. И каждым красным разведчиком владело одно желание: во что бы то ни стало обнаружить белогвардейцев и своевременно предупредить о них товарища комиссара и командира Прошина.
Мы покрепче затянули пояса на своих уже изрядно промокших ватных полупальто и постарались придать себе бравый вид. На этот раз мы не имели никакого оружия: ни деревянных пистолетов, ни шашек, обитых жестью... Только на левой стороне груди - маленькие красные звездочки с серпом и молотом, искусно выполненные Андрюшей из фанеры.
Иметь ненастоящее оружие, когда мы занимались не игрой, а настоящим делом, было бы просто смешно. Но даже завалящего австрийского штыка не было на складах главного штаба красной разведки. Особенно сокрушался по этому поводу Коля Давыдов. Больше всего на свете хотелось ему иметь настоящий наган, чтобы отомстить белогвардейцам за казнь его отца. И он твердо был убежден, что рано или поздно револьвер у него будет. Для этого он предпринимал розыски во всех уголках бывшего имения. Коля говорил, что у помещиков обязательно должно было быть разное оружие и что они его, конечно, куда-то запрятали. Мы обыскали чердак, все подвалы, сараи, конюшни, даже разрыли в нескольких местах клумбы в палисаднике. Нашли множество нужных и хороших вещей: несколько длинных красивых палок для игры в бильярд, два не совсем испорченных сепаратора, бронзовый разрезной нож, который стал охотничьим ножом Быстроногого Оленя, и много кое-чего еще. А вот нагана так и не нашли!
Теперь появилась слабая надежда, что, быть может, если красная разведка отличится, комиссар найдет необходимым как следует вооружить ее. Во всяком случае, мы-то - члены штаба - должны получить револьверы. Об этом мы и переговаривались, держа путь к месту расположения патруля Кругликова.
У Андрюши оборвался шпагат, прикрепляющий туфлю к ноге, и он, отстав от нас, нагнулся и принялся связывать обрывки шпагата морским узлом.
Воспользовавшись тем, что мы одни, начальник отряда красной разведки схватил меня за руку:
- Угадай, Митька, чего я больше всего хочу в жизни? - жарко прошептал он мне в ухо.
- Подумаешь, трудно как, - самоуверенно возразил я, зная старую мечту моего друга. - Ты хочешь достать настоящий револьвер.
- Ух, ты!..
Колька выпустил мою руку и насмешливо скосил синий, как у комиссара, глаз.
- И ничего-то ты не понимаешь, Митька! Тебе бы только в индейцев играть!
- Ну, ты не очень. А то знаешь... - сказал я угрожающе и быстро оглянулся по сторонам, примеряя место для предстоящей схватки.
- Ты не обижайся, примирительно буркнул Колька. - Наган - вещь ценная и мне очень необходимая, но я сейчас не о том толкую... Я, понимаешь ли, Митька, даже во сне вижу, будто я белогвардейский разъезд заметил и товарищу комиссару доложил. Честное слово! Вижу его во сне - и все тут... И еще я хочу, - быстрым шепотом говорил Колька (начальник главного штаба уже затянул узлы и догонял нас, громко шлепая по грязи), - хочу я, Митя, с ними уйти... Чтобы участвовать в боях за нашу РСФСР против белых генералов.
- Как это уйти?
Я даже остановился и принялся разглядывать своего друга так, будто впервые с ним встретился.
- А кто тебя пустит?
- Куда это его пустят? - спросил сзади Андрюша.
- Молчи, если ты мне друг, - зашипел Колька и обернулся к начальнику штаба: - Да вот насчет ночной разведки с комиссаром советуюсь.
А с ночной разведкой дело обстояло так: дважды за эти три дня Коля Давыдов в сопровождении Вити Кругликова и Вали Федорова пытались обмануть бдительность дежурной воспитательницы Лидии Алексеевны и ночного сторожа - однорукого деда Захара - и оба раза попадались.
Лидия Алексеевна, конечно, донесла обо всем моей матери, а та, ничего не сказав нам, наверное, поговорила с товарищем комиссаром, потому что он вызвал нас к себе и очень твердо заявил:
- Договариваемся раз и навсегда: вы ведете разведку днем, а мы ночью. И чтобы никакой путаницы и недоразумений больше не было. Приказ штаба батареи... В общем, вам ясно, ребятки?
С товарищем комиссаром, сами понимаете, не поспоришь, и Давыдов свои ночные вылазки прекратил. И сейчас он говорил о них нарочно, так как не хотел, чтобы Андрюша узнал самые тайные его мысли.
- И не получится. Раз комиссар не велел, - значит, точка, - рассудительно заметил начальник главного штаба, поравнявшись с нами.
Чем ближе подходили мы к заставе Кругликова, тем явственнее доносились до нас звенящее пение пил, стук топоров и какие-то веселые выкрики.
- Черт знает что! - возмутился начальник красной разведки. - Витьку на целую версту слышно. Мы ему сейчас дадим духу.
На маленькой поляне, похожей на блюдце с отбитым краем, несколько красноармейцев валили и разделывали березы.
Командовал коротконогий дядька в папахе, сбитой на затылок, и в солдатской шинели, забрызганной грязью.
Около него вертелся наш «китаец», другие ребята из его патруля складывали в огромную кучу ветки, которые с непостижимой быстротой обрубал красноармеец в бязевой рубахе с засученными по локоть рукавами. Топор в его руках взлетал вверх, сверкая, как стрекоза на солнце.
- А вот и подкрепление! - приветственно замахал рукой в нашу сторону коротконогий красноармеец.
- Витька! - грозно позвал командир красной разведки.
- Начальник третьего патруля, сюда! - скомандовал я.
Кругликов тотчас же подбежал к нам и вытянулся в струнку.
- Что же это у тебя делается? Застава рассекречена, ребята орут, как оглашенные. Никакой дисциплины! Будешь отвечать перед главным штабом, - сурово выговаривал Давыдов.
Но Кругликов нисколько не испугался. Широко осклабясь, так что его и без того узкие черные глаза превратились в черточки, он спокойно сказал:
- Да вы, ребята, ничего не понимаете. Это все дядя Василий. - Он мотнул головой в сторону коротконогого красноармейца. - Нынче утречком поймал меня и спрашивает: где, мол, хороший сухостой есть. Его, значит, командиром по заготовке дров назначили... А у нас на полянке его во сколько! Я дяде Василию докладываю, а он и говорит: пойдем, значит, вместе на твою заставу... Ну, пошли! Тут он наметил подходящие деревья, дал команду бойцам, чтобы пилили, а потом говорит нам: «Помогайте и вы, ребята, дела всем хватит по горло...»
- А разведку вести? - перебил я.
- Я ему это тоже сказал... А он мне: местность вами уже разведана, а белые, между прочим, сюда не сунутся, потому что их под Орлом наши теперь здорово колотят...» Ну, я и послушался. Он все-таки старший по чину...
- Мог бы, кажется, доложить главному штабу. Там все бы и решили! - недовольно сказал Андрюша.
- О чем заспорили, ребятки? - спросил дядя Василий, подходя к нам.
Я постарался разъяснить ему вину Витьки Кругликова.
- Понятно, - сказал дядя Василий и сильным ударом всадил топор в березовый пенек. - Кругликов, ребята, поступил правильно. Вместо того, чтобы сидеть в кустах да в кулак посвистывать, он со своим отделением нам практическую помощь оказывает. А мы дрова для вас заготовляем, то есть для детского дома. По приказу товарища Мельникова... Выходит, никакого нарушения воинской дисциплины в его поступке усматривать нельзя. А насчет дисциплины я не меньше вашего понятие имею. Уж будьте уверены.
Члены главного штаба переглянулись. Как-никак, но этот самый дядя Василий представлял здесь высшее командование.
Короче говоря, через какую-нибудь минуту, командир красной разведки, комиссар и начальник главного штаба уже бегали по поляне и складывали в кучу ветки: совсем сухие, почерневшие и ломкие, и свежие, гибкие, с проржавевшими листочками.
А потом Коля выпросил у одного из красных бойцов топор и, поплевав на ладошки, принялся обрубать толстые сучья с поваленных деревьев. Щеки у него порозовели, на носу с редкими, уже бледнеющими по осени веснушками выступили капли пота... Коля так аппетитно «кхекал», обрушивая широкое отточенное лезвие на пружинившие ветки, что мне стало завидно, и я попросил дать мне порубить, когда он устанет.
- Уйди, Митька! - сипловатым баском сказал Давыдов, с явным наслаждением отрубая кудрявую березовую ветку. - Тебе с топором несподручно, а я небось привык.
Андрюша прыгал по поляне, как дикий козел. Он очень быстро устал, даже побледнел, но все равно старался захватить в охапку как можно больше обрубленных веток.
- Вот это главный штаб! Знай наших! - довольно покрикивал дядя Василий, и мы принимали его похвалу как должное.
Мы работали до обеда и совершенно забыли проверить остальные заставы нашей разведки. А вечером меня и Давыдова вызвал к себе комиссар Мельников и поблагодарил за «практическую помощь», оказанную бойцам батареи.
На другой день по приказу нашего главного штаба все двадцать патрулей красных разведчиков были мобилизованы для заготовки дров на зиму.
Красная разведка действует
Осень окончательно утвердилась и начинала каждый наступающий день дробью холодного дождя в стекла окон. Все меньше желтых, как лимоны, листьев оставалось на ветвях лип, и все толще становился желто-оранжево-багряный шуршащий ковер на аллеях парка.
Поспела духовитая антоновка и зеленая, с темным румянцем скрижапель в нашем фруктовом саду.
Красноармейцы заготовляли для нас дрова и свозили их под навес, что около каретного сарая. Со стороны Старого яра с раннего утра слышался частый стук топоров.
Дороги совсем расклеились, и чтобы наши веревочные туфли не застревали в грязи, приходилось накрепко прихватывать их шпагатом.
В башне буйствовал ветер и дождем плескало в разбитые стекла, словно из носика кипящего чайника.
Филин каким-то способом выбрался из клетки и учинил в башне разбой. Когда мы утром явились на очередное заседание штаба, стены и пол башни были забрызганы кровью и ветер играл пухом и перышками растерзанных голубей и воробьев.
Тут мнения членов главного штаба разделились. Колька Давыдов требовал «свернуть голову проклятой ночной птице» и сделать из нее чучело, а жалостливый Андрюша говорил, что во всем виноваты мы сами, так как не обеспечили филина достаточным количеством питания, и что казнить его, значит, не за что, а следует просто отнести филина в лес.
В конце концов мы так и сделали: поймали здоровенную птицу, запихали ее в мешок и отнесли в Старый яр - туда, где начинаются овраги.
Филин вылез из мешка, долбанул меня по пальцу коротким железным клювом так, что я даже вскрикнул, некоторое время посидел в мокрой траве, выпучив на нас свои огромные глазищи, и вдруг бесшумно взлетел и стал биться о лапчатые ветви высокой ели, стараясь где-нибудь пристроиться, чтобы продолжать прерванный нами сон. Он действительно плохо видел и, наверное, набил много шишек на голове, прежде чем подыскал уютное местечко почти на самой вершине дерева.
Расставшись с филином, которому мы уже ничем не могли помочь, Давыдов, Андрюша и я отправились проверить патруль Витьки Кругликова. Он вел разведку в районе северо-восточной опушки Старого яра.
У нас было двадцать патрулей, по пять - шесть человек в каждом. Все племя делаваров, то есть все старшие обитатели детского дома, безоговорочно вступили в отряд красных разведчиков и теперь ежедневно несл свою нелегкую службу. И каждым красным разведчиком владело одно желание: во что бы то ни стало обнаружить белогвардейцев и своевременно предупредить о них товарища комиссара и командира Прошина.
Мы покрепче затянули пояса на своих уже изрядно промокших ватных полупальто и постарались придать себе бравый вид. На этот раз мы не имели никакого оружия: ни деревянных пистолетов, ни шашек, обитых жестью... Только на левой стороне груди - маленькие красные звездочки с серпом и молотом, искусно выполненные Андрюшей из фанеры.
Иметь ненастоящее оружие, когда мы занимались не игрой, а настоящим делом, было бы просто смешно. Но даже завалящего австрийского штыка не было на складах главного штаба красной разведки. Особенно сокрушался по этому поводу Коля Давыдов. Больше всего на свете хотелось ему иметь настоящий наган, чтобы отомстить белогвардейцам за казнь его отца. И он твердо был убежден, что рано или поздно револьвер у него будет. Для этого он предпринимал розыски во всех уголках бывшего имения. Коля говорил, что у помещиков обязательно должно было быть разное оружие и что они его, конечно, куда-то запрятали. Мы обыскали чердак, все подвалы, сараи, конюшни, даже разрыли в нескольких местах клумбы в палисаднике. Нашли множество нужных и хороших вещей: несколько длинных красивых палок для игры в бильярд, два не совсем испорченных сепаратора, бронзовый разрезной нож, который стал охотничьим ножом Быстроногого Оленя, и много кое-чего еще. А вот нагана так и не нашли!
Теперь появилась слабая надежда, что, быть может, если красная разведка отличится, комиссар найдет необходимым как следует вооружить ее. Во всяком случае, мы-то - члены штаба - должны получить револьверы. Об этом мы и переговаривались, держа путь к месту расположения патруля Кругликова.
У Андрюши оборвался шпагат, прикрепляющий туфлю к ноге, и он, отстав от нас, нагнулся и принялся связывать обрывки шпагата морским узлом.
Воспользовавшись тем, что мы одни, начальник отряда красной разведки схватил меня за руку:
- Угадай, Митька, чего я больше всего хочу в жизни? - жарко прошептал он мне в ухо.
- Подумаешь, трудно как, - самоуверенно возразил я, зная старую мечту моего друга. - Ты хочешь достать настоящий револьвер.
- Ух, ты!..
Колька выпустил мою руку и насмешливо скосил синий, как у комиссара, глаз.
- И ничего-то ты не понимаешь, Митька! Тебе бы только в индейцев играть!
- Ну, ты не очень. А то знаешь... - сказал я угрожающе и быстро оглянулся по сторонам, примеряя место для предстоящей схватки.
- Ты не обижайся, примирительно буркнул Колька. - Наган - вещь ценная и мне очень необходимая, но я сейчас не о том толкую... Я, понимаешь ли, Митька, даже во сне вижу, будто я белогвардейский разъезд заметил и товарищу комиссару доложил. Честное слово! Вижу его во сне - и все тут... И еще я хочу, - быстрым шепотом говорил Колька (начальник главного штаба уже затянул узлы и догонял нас, громко шлепая по грязи), - хочу я, Митя, с ними уйти... Чтобы участвовать в боях за нашу РСФСР против белых генералов.
- Как это уйти?
Я даже остановился и принялся разглядывать своего друга так, будто впервые с ним встретился.
- А кто тебя пустит?
- Куда это его пустят? - спросил сзади Андрюша.
- Молчи, если ты мне друг, - зашипел Колька и обернулся к начальнику штаба: - Да вот насчет ночной разведки с комиссаром советуюсь.
А с ночной разведкой дело обстояло так: дважды за эти три дня Коля Давыдов в сопровождении Вити Кругликова и Вали Федорова пытались обмануть бдительность дежурной воспитательницы Лидии Алексеевны и ночного сторожа - однорукого деда Захара - и оба раза попадались.
Лидия Алексеевна, конечно, донесла обо всем моей матери, а та, ничего не сказав нам, наверное, поговорила с товарищем комиссаром, потому что он вызвал нас к себе и очень твердо заявил:
- Договариваемся раз и навсегда: вы ведете разведку днем, а мы ночью. И чтобы никакой путаницы и недоразумений больше не было. Приказ штаба батареи... В общем, вам ясно, ребятки?
С товарищем комиссаром, сами понимаете, не поспоришь, и Давыдов свои ночные вылазки прекратил. И сейчас он говорил о них нарочно, так как не хотел, чтобы Андрюша узнал самые тайные его мысли.
- И не получится. Раз комиссар не велел, - значит, точка, - рассудительно заметил начальник главного штаба, поравнявшись с нами.
Чем ближе подходили мы к заставе Кругликова, тем явственнее доносились до нас звенящее пение пил, стук топоров и какие-то веселые выкрики.
- Черт знает что! - возмутился начальник красной разведки. - Витьку на целую версту слышно. Мы ему сейчас дадим духу.
На маленькой поляне, похожей на блюдце с отбитым краем, несколько красноармейцев валили и разделывали березы.
Командовал коротконогий дядька в папахе, сбитой на затылок, и в солдатской шинели, забрызганной грязью.
Около него вертелся наш «китаец», другие ребята из его патруля складывали в огромную кучу ветки, которые с непостижимой быстротой обрубал красноармеец в бязевой рубахе с засученными по локоть рукавами. Топор в его руках взлетал вверх, сверкая, как стрекоза на солнце.
- А вот и подкрепление! - приветственно замахал рукой в нашу сторону коротконогий красноармеец.
- Витька! - грозно позвал командир красной разведки.
- Начальник третьего патруля, сюда! - скомандовал я.
Кругликов тотчас же подбежал к нам и вытянулся в струнку.
- Что же это у тебя делается? Застава рассекречена, ребята орут, как оглашенные. Никакой дисциплины! Будешь отвечать перед главным штабом, - сурово выговаривал Давыдов.
Но Кругликов нисколько не испугался. Широко осклабясь, так что его и без того узкие черные глаза превратились в черточки, он спокойно сказал:
- Да вы, ребята, ничего не понимаете. Это все дядя Василий. - Он мотнул головой в сторону коротконогого красноармейца. - Нынче утречком поймал меня и спрашивает: где, мол, хороший сухостой есть. Его, значит, командиром по заготовке дров назначили... А у нас на полянке его во сколько! Я дяде Василию докладываю, а он и говорит: пойдем, значит, вместе на твою заставу... Ну, пошли! Тут он наметил подходящие деревья, дал команду бойцам, чтобы пилили, а потом говорит нам: «Помогайте и вы, ребята, дела всем хватит по горло...»
- А разведку вести? - перебил я.
- Я ему это тоже сказал... А он мне: местность вами уже разведана, а белые, между прочим, сюда не сунутся, потому что их под Орлом наши теперь здорово колотят...» Ну, я и послушался. Он все-таки старший по чину...
- Мог бы, кажется, доложить главному штабу. Там все бы и решили! - недовольно сказал Андрюша.
- О чем заспорили, ребятки? - спросил дядя Василий, подходя к нам.
Я постарался разъяснить ему вину Витьки Кругликова.
- Понятно, - сказал дядя Василий и сильным ударом всадил топор в березовый пенек. - Кругликов, ребята, поступил правильно. Вместо того, чтобы сидеть в кустах да в кулак посвистывать, он со своим отделением нам практическую помощь оказывает. А мы дрова для вас заготовляем, то есть для детского дома. По приказу товарища Мельникова... Выходит, никакого нарушения воинской дисциплины в его поступке усматривать нельзя. А насчет дисциплины я не меньше вашего понятие имею. Уж будьте уверены.
Члены главного штаба переглянулись. Как-никак, но этот самый дядя Василий представлял здесь высшее командование.
Короче говоря, через какую-нибудь минуту, командир красной разведки, комиссар и начальник главного штаба уже бегали по поляне и складывали в кучу ветки: совсем сухие, почерневшие и ломкие, и свежие, гибкие, с проржавевшими листочками.
А потом Коля выпросил у одного из красных бойцов топор и, поплевав на ладошки, принялся обрубать толстые сучья с поваленных деревьев. Щеки у него порозовели, на носу с редкими, уже бледнеющими по осени веснушками выступили капли пота... Коля так аппетитно «кхекал», обрушивая широкое отточенное лезвие на пружинившие ветки, что мне стало завидно, и я попросил дать мне порубить, когда он устанет.
- Уйди, Митька! - сипловатым баском сказал Давыдов, с явным наслаждением отрубая кудрявую березовую ветку. - Тебе с топором несподручно, а я небось привык.
Андрюша прыгал по поляне, как дикий козел. Он очень быстро устал, даже побледнел, но все равно старался захватить в охапку как можно больше обрубленных веток.
- Вот это главный штаб! Знай наших! - довольно покрикивал дядя Василий, и мы принимали его похвалу как должное.
Мы работали до обеда и совершенно забыли проверить остальные заставы нашей разведки. А вечером меня и Давыдова вызвал к себе комиссар Мельников и поблагодарил за «практическую помощь», оказанную бойцам батареи.
На другой день по приказу нашего главного штаба все двадцать патрулей красных разведчиков были мобилизованы для заготовки дров на зиму.