Владимир Савенко. Просто жизнь. 20
29 сентября 2021 года - солнце с утра. А то всё дожди были.
Но пока Савенко досматривал детектив, нашли тучи. Всё же солнце проглядывало, и я уговорила его гулять.
Добрались до скамеечек на детской площадке. Оказалось, Савенко надо в магазин - купить себе хлопья к завтраку. Пошли в «Ханой», присаживаясь по дороге на каждой лавочке.
Он идёт - рассуждает - за тихим голосом едва слышен смех-ирония:
- В русском языке столько синонимов!
Ветер дует -
Лес качает,
Бабка пёрнет -
Дед серчает.
Какой слово - серчает! Не сердится, не злится, а мягко - серчает! Сейчас это слово не употребляют. Но ведь как сказано! Дед не разозлился, а лишь слегка осерчал: мол, что ты всё одно и то же…
Наш поход в магазин затянулся на 2 часа. Поднялся ветер, солнце совсем скрылось. Савенко-то надел душегрейку меховую, а я в обычной куртке. Замёрзла.
Сорвала веточку рябины с гроздью - три листа и красные мелковатые ягоды.
Вернулись домой. Я порезала курицу, хлеб, помыла виноград, почистила мандарины, положила рябину на стол. Савенко достал шартрез, который привёз из Парижа 12 лет назад.
- У нас был в Париже один день, в шесть вечера уже пароход. Мы пошли гулять. Две дамы - гид и её подруга - говорят: Володя, вы будете нашим сопровождающим? Нас надо защищать. Пошли. Сначала гуляли по главным улица, потом свернули в какой-то двор. А это оказалось то самое место, где собираются настоящие парижанки. Матёрые такие. Было ещё рано. Они просыпались. Увидели нас, проснулись и все двинулись на нас. Мои спутницы меня взяли с двух сторон под руки - кто кого ещё должен спасать? - и мы быстро назад. Так мы погуляли. Это было сильное впечатление: со всех сторон на тебя надвигаются «парижанки».
Разлил шартрез. Говорит:
- Его надо пить, как спирт. Выдохнул - выпил - выдохнул. Вдыхать нельзя, а то кислородом всё сожжёт. На северах только спирт пьют. Я много его выпил в своё время. И каждый день. Водки там вообще нет.
Сам глотнул сразу много. Я - на язык. Щиплет. Жжёт. Набираю в рот по капельке, как лекарство, и держу. Савенко радостно:
- Гляди-ка! Впилась!
- Вкусно.
Запах - травой душистой, цвет - зелёный, прозрачный.
Чувствую - голос посвежел, напряжение со связок ушло. Говорю:
- Давно не пела. Петь буду.
И завела:
- Отговорила роща золотая…
Савенко на второй строчке вступил второй.
Так и пели, подстраиваясь в темпе друг под друга, вслушиваясь в голоса. Савенко откинул голову назад, голос его звучал свободно.
- Не отгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадёт трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
- Есенин велик. Была эта передача про Серебряный век - и Есенина ни разу упомянули. Эти высоколобые считают, что он - для черни. А он всё понимал.
- За Есенина! - говорю я.
Выпили за Есенина.
- Вы ушли, как говорится, в мир иной…
- Да, и Маяковский - в десятку. Он писал - лучшее - каждая строчка - в десятку.
Читает наизусть «На смерть Есенина» - Маяковского. Запнулся.
- Я стал забывать то, что забывать нельзя.
Вспомнил - продолжил:
- У народа, у языкотворца,
Умер звонкий забулдыга-подмастерье.
Как это точно!
Савенко цитировал Маяковского. Потом:
- «Облако в штанах» - я наизусть знал - гениально.
- Хотите - будут невыносимо нежным… - вспомнилось мне.
Савенко:
- От мяса…
- Бешеным…
И уже тогда Савенко прочитал точно:
- Хотите - будут от мяса бешеный,
И, как небо, меняя тона,
Хотите - буду безукоризненно нежный,
Не мужчина - а облако в штанах!
- За Маяковского! - провозгласила я.
Выпили за Маяковского.
Савенко потянулся, чтобы мне подлить. Я показала: не надо. Говорю:
- Эх, налейте, сволочи, налейте,
А не то поссоритесь со мною!
Савенко:
- А ведь это отличная песня, чтобы с ней войти!
Запел - полуречитативом:
Наш фрегат давно уже на рейде
Палубой качает над волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте,
А не то поссоритесь со мною!
Со мною - выделить интонационно: не с кем-нибудь, а со мною!
Пора было мне бежать.
Савенко закрывал за мной дверь.
По дороге я вспомнила Бориса Иосифовича Коваля: в последнюю нашу встречу (ему было 85 лет) - он пел нам «Мурку» в своём переводе на английский, сам аккомпанирую себе на гитаре.
Мы пели.
Но пока Савенко досматривал детектив, нашли тучи. Всё же солнце проглядывало, и я уговорила его гулять.
Добрались до скамеечек на детской площадке. Оказалось, Савенко надо в магазин - купить себе хлопья к завтраку. Пошли в «Ханой», присаживаясь по дороге на каждой лавочке.
Он идёт - рассуждает - за тихим голосом едва слышен смех-ирония:
- В русском языке столько синонимов!
Ветер дует -
Лес качает,
Бабка пёрнет -
Дед серчает.
Какой слово - серчает! Не сердится, не злится, а мягко - серчает! Сейчас это слово не употребляют. Но ведь как сказано! Дед не разозлился, а лишь слегка осерчал: мол, что ты всё одно и то же…
Наш поход в магазин затянулся на 2 часа. Поднялся ветер, солнце совсем скрылось. Савенко-то надел душегрейку меховую, а я в обычной куртке. Замёрзла.
Сорвала веточку рябины с гроздью - три листа и красные мелковатые ягоды.
Вернулись домой. Я порезала курицу, хлеб, помыла виноград, почистила мандарины, положила рябину на стол. Савенко достал шартрез, который привёз из Парижа 12 лет назад.
- У нас был в Париже один день, в шесть вечера уже пароход. Мы пошли гулять. Две дамы - гид и её подруга - говорят: Володя, вы будете нашим сопровождающим? Нас надо защищать. Пошли. Сначала гуляли по главным улица, потом свернули в какой-то двор. А это оказалось то самое место, где собираются настоящие парижанки. Матёрые такие. Было ещё рано. Они просыпались. Увидели нас, проснулись и все двинулись на нас. Мои спутницы меня взяли с двух сторон под руки - кто кого ещё должен спасать? - и мы быстро назад. Так мы погуляли. Это было сильное впечатление: со всех сторон на тебя надвигаются «парижанки».
Разлил шартрез. Говорит:
- Его надо пить, как спирт. Выдохнул - выпил - выдохнул. Вдыхать нельзя, а то кислородом всё сожжёт. На северах только спирт пьют. Я много его выпил в своё время. И каждый день. Водки там вообще нет.
Сам глотнул сразу много. Я - на язык. Щиплет. Жжёт. Набираю в рот по капельке, как лекарство, и держу. Савенко радостно:
- Гляди-ка! Впилась!
- Вкусно.
Запах - травой душистой, цвет - зелёный, прозрачный.
Чувствую - голос посвежел, напряжение со связок ушло. Говорю:
- Давно не пела. Петь буду.
И завела:
- Отговорила роща золотая…
Савенко на второй строчке вступил второй.
Так и пели, подстраиваясь в темпе друг под друга, вслушиваясь в голоса. Савенко откинул голову назад, голос его звучал свободно.
- Не отгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадёт трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
- Есенин велик. Была эта передача про Серебряный век - и Есенина ни разу упомянули. Эти высоколобые считают, что он - для черни. А он всё понимал.
- За Есенина! - говорю я.
Выпили за Есенина.
- Вы ушли, как говорится, в мир иной…
- Да, и Маяковский - в десятку. Он писал - лучшее - каждая строчка - в десятку.
Читает наизусть «На смерть Есенина» - Маяковского. Запнулся.
- Я стал забывать то, что забывать нельзя.
Вспомнил - продолжил:
- У народа, у языкотворца,
Умер звонкий забулдыга-подмастерье.
Как это точно!
Савенко цитировал Маяковского. Потом:
- «Облако в штанах» - я наизусть знал - гениально.
- Хотите - будут невыносимо нежным… - вспомнилось мне.
Савенко:
- От мяса…
- Бешеным…
И уже тогда Савенко прочитал точно:
- Хотите - будут от мяса бешеный,
И, как небо, меняя тона,
Хотите - буду безукоризненно нежный,
Не мужчина - а облако в штанах!
- За Маяковского! - провозгласила я.
Выпили за Маяковского.
Савенко потянулся, чтобы мне подлить. Я показала: не надо. Говорю:
- Эх, налейте, сволочи, налейте,
А не то поссоритесь со мною!
Савенко:
- А ведь это отличная песня, чтобы с ней войти!
Запел - полуречитативом:
Наш фрегат давно уже на рейде
Палубой качает над волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте,
А не то поссоритесь со мною!
Со мною - выделить интонационно: не с кем-нибудь, а со мною!
Пора было мне бежать.
Савенко закрывал за мной дверь.
По дороге я вспомнила Бориса Иосифовича Коваля: в последнюю нашу встречу (ему было 85 лет) - он пел нам «Мурку» в своём переводе на английский, сам аккомпанирую себе на гитаре.
Мы пели.