(no subject)
"Мальчики" в СТИ. Не понравилось.
Не получается просто так ставить текст Достоевского.
А в этот театр я бы ещё на что-нибудь сходил.
******
Мысль про огрубление искусства жизнью.
Думая, отчего мне так не понравился спектакль, перечитал первоисточник. "Братья" Достоевского, в главах про брата Алёшу, - откровенный текст. А именно.
Мне видится, то есть, я верю, что может существовать такой параллельный мир, где вся правда высказана, как есть. Где не следует думать о значениях слов и бояться косноязычия. Где все формулировки найдены. Где ничто ничего не означает, а всё просто есть. Такой идеальный мир, в котором правда не только в принципе может, но и не боится быть высказанной. Если верить, что правда есть, то такой мир просто автоматически существует.
"Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно". В моём мире нет этого дьявола.
Так вот, в некоторых местах текст "Братьев" - это такой откровенный мир.
А бывает другое. Когда что-то хочешь сказать, важное. Но говоришь как бы невзначай, как будто случайно, как будто от-говаривая, speaking away. Или вот ещё за собой замечал. Скажешь что-нибудь важное, а потом цыкнешь языком, начнёшь шумно дышать, а потом ещё говорить что-нибудь, что угодно, для того чтобы оттенить эту высказанную правду, умалить её важность, как будто стесняешься её.
В тексте Достоевского очень много такой "неудобной" правды. И актёры "Мальчиков" её заговаривают, оттеняют междометьями, говорят невзначай, стесняются.
И от этого кое-где (не везде, конечно), создаётся ощущение лжи, будто все разговоры про хорошего умирающего мальчика Илюшу, которого всем так жалко, - это только слова, формальная "вечная память мёртвому мальчику". И совсем не ощущается любви к нему. Света, ради которого, вероятно, Достоевский и писал эпизод про гимназистов, мало в этом спектакле. Этот свет в полную силу ощущается, пожалуй, только когда в конце первого действия мальчик Илюша выходит на авансцену и смешно и трогательно улыбается во весь рот - импульс счастья в зал.
"Мне очень грустно и если б только можно было его воскресить, то я бы отдал всё на свете! - Ах, и я бы тоже!"
Чересчур просто написано, поэтому из тысячи способов, какими актёр может это произнести, только один верный.
Ну и апофеоз этой маскировки, "заговаривания" правды - полностью опущенная сцена встречи Коли и больного Илюши. Ее можно полностью привести:
"[Коля] не видал своего прежнего маленького друга уже месяца два и вдруг остановился пред ним совсем пораженный: он и вообразить не мог, что увидит такое похудевшее и пожелтевшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и как будто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки. С горестным удивлением всматривался он, что Илюша так глубоко и часто дышит и что у него так ссохлись губы. Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил:
- Ну что, старик... как поживаешь?
Но голос его пресёкся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова. Коля вдруг поднял руку и провёл для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
- Ни-че-го! - пролепетал он ему тихо, не то ободряя его, не то сам не зная, зачем это сказал. С минутку опять помолчали."
Так что я бы сделал по-другому. А спектакль хороший; прекрасный замысел и некоторые моменты постановки. Штабс-капитан Снегирёв очень понравился.
Не получается просто так ставить текст Достоевского.
А в этот театр я бы ещё на что-нибудь сходил.
******
Мысль про огрубление искусства жизнью.
Думая, отчего мне так не понравился спектакль, перечитал первоисточник. "Братья" Достоевского, в главах про брата Алёшу, - откровенный текст. А именно.
Мне видится, то есть, я верю, что может существовать такой параллельный мир, где вся правда высказана, как есть. Где не следует думать о значениях слов и бояться косноязычия. Где все формулировки найдены. Где ничто ничего не означает, а всё просто есть. Такой идеальный мир, в котором правда не только в принципе может, но и не боится быть высказанной. Если верить, что правда есть, то такой мир просто автоматически существует.
"Дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно". В моём мире нет этого дьявола.
Так вот, в некоторых местах текст "Братьев" - это такой откровенный мир.
А бывает другое. Когда что-то хочешь сказать, важное. Но говоришь как бы невзначай, как будто случайно, как будто от-говаривая, speaking away. Или вот ещё за собой замечал. Скажешь что-нибудь важное, а потом цыкнешь языком, начнёшь шумно дышать, а потом ещё говорить что-нибудь, что угодно, для того чтобы оттенить эту высказанную правду, умалить её важность, как будто стесняешься её.
В тексте Достоевского очень много такой "неудобной" правды. И актёры "Мальчиков" её заговаривают, оттеняют междометьями, говорят невзначай, стесняются.
И от этого кое-где (не везде, конечно), создаётся ощущение лжи, будто все разговоры про хорошего умирающего мальчика Илюшу, которого всем так жалко, - это только слова, формальная "вечная память мёртвому мальчику". И совсем не ощущается любви к нему. Света, ради которого, вероятно, Достоевский и писал эпизод про гимназистов, мало в этом спектакле. Этот свет в полную силу ощущается, пожалуй, только когда в конце первого действия мальчик Илюша выходит на авансцену и смешно и трогательно улыбается во весь рот - импульс счастья в зал.
"Мне очень грустно и если б только можно было его воскресить, то я бы отдал всё на свете! - Ах, и я бы тоже!"
Чересчур просто написано, поэтому из тысячи способов, какими актёр может это произнести, только один верный.
Ну и апофеоз этой маскировки, "заговаривания" правды - полностью опущенная сцена встречи Коли и больного Илюши. Ее можно полностью привести:
"[Коля] не видал своего прежнего маленького друга уже месяца два и вдруг остановился пред ним совсем пораженный: он и вообразить не мог, что увидит такое похудевшее и пожелтевшее личико, такие горящие в лихорадочном жару и как будто ужасно увеличившиеся глаза, такие худенькие ручки. С горестным удивлением всматривался он, что Илюша так глубоко и часто дышит и что у него так ссохлись губы. Он шагнул к нему, подал руку и, почти совсем потерявшись, проговорил:
- Ну что, старик... как поживаешь?
Но голос его пресёкся, развязности не хватило, лицо как-то вдруг передернулось, и что-то задрожало около его губ. Илюша болезненно ему улыбался, все еще не в силах сказать слова. Коля вдруг поднял руку и провёл для чего-то своею ладонью по волосам Илюши.
- Ни-че-го! - пролепетал он ему тихо, не то ободряя его, не то сам не зная, зачем это сказал. С минутку опять помолчали."
Так что я бы сделал по-другому. А спектакль хороший; прекрасный замысел и некоторые моменты постановки. Штабс-капитан Снегирёв очень понравился.