Нашла совершенно улетный очерк 100-летней давности
«Поезд № 21». Журнал «Уральский кооператор», 20 октября 1918 года, С. Залетный.
Я приехал в Тюмень на грязном сибирском пароходе «Тоболяк» и рано утром пошел на вокзал к дежурному по станции узнать о времени прихода поезда № 21 из Омска в Екатеринбург. Даже одного пассажирского поезда сибиряки не могут наладить, как следует. Дежурный из тех штатских железнодорожников, которые прекрасно работали при царизме, работали с большевиками, теперь служат и «сибирскому временному правительству», - облаял меня с сибирской дерзостью, заявив:
- Чего надо?!.. Ходите, выспрашиваете о воинских поездах!.. Надо отвести вас к коменданту…
Я предложил дежурному немедленно отправиться туда вместе, удерживая за рукав. Дежурный сбежал, а благоразумный чех-постовой с усмешкою посоветовал плюнуть на него.
Ждали поезда 12 часов, подавленные мыслью об ужасной езде в теплушках. В зале I класса рядом со мной сидели два спекулянта; ехал с ними и на пароходе.
Еще там проявилось их повышенное и злобное настроение по адресу враждебных и мешающих им сил.
Один из них, моложавый белобрысый коротыш, в косоворотке, жилете с золотой цепью, визитке и в сапогах бутылкой; сытый и самодовольный. Другой - плюгавенький, подыгрывающийся, задает первому вопрос:
- Славно ли работаете?
- Да, что! Теперь ведь всюду и везде союзы и кооператоры! Знаете, - все подонки общества… Один вот из них последним человеком был, а теперь в Тобольске 1400 р. получает, всей рыбой ворочает…
Шушукаются об японских сигаретках, захваченных акцизным надзором. Закусывают плотно и на большую сумму.
Пришел воинский поезд. Спекулянты скрываются. Выйдя на платформу, вижу их уже восседающими на крытой платформе в кузове автомобиля, мирно беседующими.
Встречаю коменданта станции, излагаю ему, кто я, и что возвращаюсь из научной экспедиции и не могу ли рассчитывать уехать с этим воинским поездом. Не разрешает. Спекулянты смеются. Подобные им типы открыто взлезают на поезд. Уезжают…
Ухожу пить чай, караулить вещи и курить тюменские папиросы, по 35 к. штучка. Все зашевелилось, задвигалось. Поезд наш походит. Все кидаются по обыкновению в первые вагоны и именно в те, куда лезет всего больше пассажиров.
Облюбовал теплушку позади, куда ошалелая публика еще не бросилась. Заталкиваю в эту теплушку № 20182 свои вещи.
Грязные нары и лавки, посреди - железная печка. Ни одного интеллигентного человека. Много кошелей. Много не внушающих доверия физиономий! Усиливаем с сестрой бдительность. Публики прибывает. Перед отходом появляются контролеры, осматривают пропуска и вещи, не много ли очень…
Трогается поезд. Уже темно. Свечей нет и не будет. Ночь наступает теплая, осенняя, с ароматом хвои, свежего сена. Но пассажирам всем стало холодно. Наглухо затворили двери и окна-отдушины. Воздух стал спертым. Не раздевались, боясь лишиться верхнего костюма. Темнота. Завязался разговор на том материнском языке, который завоевал права гражданства в поездах революционной России. Особенно энергичным в выражениях был сибирский парень призывного возраста, контроль его пропустил, а он таки оказался дезертиром.
Средних лет бритая голова следовала в … Петроград; недоумевают и спрашивают, как он попадет.
- Попаду…
Рассказывает, как живет его брат там, он 3 месяца как оттуда. Житье сносное. Естественно проникаюсь подозрением, не спекулянт ли?
Грязная чахлая баба с безобразным ребенком возвращается из Сибири в Грязновскую. Нищая, несет ахинею, что ее обобрали. Смеются над ней плоскими шутками. Имеет полуидиотский вид и что-то себе на уме.
- Зачем едешь от хлеба? - спрашивают ее.
Глупо и противно улыбается.
Станция Тугулым. Здесь сибирская таможня. Поезд стоит долго. В теплушке производится «осмотр», называвшийся у большевиков «обыском». Осмотр энергичный. В результате нескольких типов, у которых обнаружены карамель, табак, увели. Моего самоедского пса и обских моксунов оставили в покое.
Трогаемся. Снова укупориваемся. Кому-то все же холодно. Нашлись 3-4 полена и несколько кусков антрациту. Раздули печь. Стало жарко. Дверь отворили. Стало холодно. Дверь затворили. Стало жарко, дверь отворили и так далее… Печь продолжала источать тепло. Ночь была чудная, теплая. А в теплушке - душное испарение. Мы задыхались, но безмолвно подчинялись закону сибирского общежития.
Утром приехали на Богданович. К нам влезли новые лица и очень много. Половина всех теплушек была свободна, некоторые с 1-2 пассажирами, но к нам на артель и на огонек лезло больше. Инстинкт (чутье) общественности гнал их к нам.
Присматриваюсь к прибывшим. Молодой в форме солдата человек, сапоги у него в галошах, в руках свернутый мешок и брезент, по-видимому, для товаров; черно-серые плутоватые глаза, прямой нос, походит на белорусса и по говору. Другой - вида чуйки - узкие бегающие глаза. Ведут громкий разговор, развернувшийся в любопытную картину.
- Стало быть, и почнем работать.
- Главное дело - в вагонах. Получишь разрешение, тогда только и поработаешь.
- Я знаю, как и где это устраивают. У месть есть … шепот.
- Ну, пустое… нужно получить удостоверение от кооператива, стало быть от общества потребителей. Тогда разрешают легко…
Идет сговор. Я узнаю о состоянии рынка в Екатеринбурге, о ценах, о барышах.
В дверях с растерянным видом появляется тюменский спекулянт, уехавший с воинским поездом - в кузове автомобиля. Оказались знакомцами с белоруссом и чуйкой. Жалуется. Комендант не пропускает дальше...
-Помоги!
- Иди еще и уломай. Если бы давеча, то я получил бы … два пропуска, а теперь уже меня приметили, - говорит ему белорусский тип.
Тот уходит. Беседа продолжается.
- Кто он?
- Спекулянт… Но от общества потребителей работает, бумажку имеет…
- Я к латышам хотел попасть, - говорит чуйка.
- А как? Ведь фронт..
Это - наивный вопрос из публики.
- Какой фронт? … Где?
Сообщают, но тот, очевидно, не считает для себя препятствием проникнуть за фронт. Я вслух выражаю негодование и рассказываю, как эсаул Семенов выпорол спекулянтов, «уважаемых» в Сибири купцов.
Постояв на Богдановиче 5 часов, едем. Спекулянт из кузова также едет, зайцем или уломал коменданта. В теплушке грязи и сора на полчетверти. День теплый, тихо, но пассажиры стремятся наглухо себя затворить.
Дорогой спекулянты с горящими взорами узнают от меня о богатствах Севера, прицениваются к мамонтовым клыкам, оленьим рогам. Еще бдительнее охраняю свои вещи.
В Екатеринбурге II теплушка № 20182 быстро пустеет. В Екатеринбурге I - осмотр пустых вагонов и пропусков…
Я приехал в Тюмень на грязном сибирском пароходе «Тоболяк» и рано утром пошел на вокзал к дежурному по станции узнать о времени прихода поезда № 21 из Омска в Екатеринбург. Даже одного пассажирского поезда сибиряки не могут наладить, как следует. Дежурный из тех штатских железнодорожников, которые прекрасно работали при царизме, работали с большевиками, теперь служат и «сибирскому временному правительству», - облаял меня с сибирской дерзостью, заявив:
- Чего надо?!.. Ходите, выспрашиваете о воинских поездах!.. Надо отвести вас к коменданту…
Я предложил дежурному немедленно отправиться туда вместе, удерживая за рукав. Дежурный сбежал, а благоразумный чех-постовой с усмешкою посоветовал плюнуть на него.
Ждали поезда 12 часов, подавленные мыслью об ужасной езде в теплушках. В зале I класса рядом со мной сидели два спекулянта; ехал с ними и на пароходе.
Еще там проявилось их повышенное и злобное настроение по адресу враждебных и мешающих им сил.
Один из них, моложавый белобрысый коротыш, в косоворотке, жилете с золотой цепью, визитке и в сапогах бутылкой; сытый и самодовольный. Другой - плюгавенький, подыгрывающийся, задает первому вопрос:
- Славно ли работаете?
- Да, что! Теперь ведь всюду и везде союзы и кооператоры! Знаете, - все подонки общества… Один вот из них последним человеком был, а теперь в Тобольске 1400 р. получает, всей рыбой ворочает…
Шушукаются об японских сигаретках, захваченных акцизным надзором. Закусывают плотно и на большую сумму.
Пришел воинский поезд. Спекулянты скрываются. Выйдя на платформу, вижу их уже восседающими на крытой платформе в кузове автомобиля, мирно беседующими.
Встречаю коменданта станции, излагаю ему, кто я, и что возвращаюсь из научной экспедиции и не могу ли рассчитывать уехать с этим воинским поездом. Не разрешает. Спекулянты смеются. Подобные им типы открыто взлезают на поезд. Уезжают…
Ухожу пить чай, караулить вещи и курить тюменские папиросы, по 35 к. штучка. Все зашевелилось, задвигалось. Поезд наш походит. Все кидаются по обыкновению в первые вагоны и именно в те, куда лезет всего больше пассажиров.
Облюбовал теплушку позади, куда ошалелая публика еще не бросилась. Заталкиваю в эту теплушку № 20182 свои вещи.
Грязные нары и лавки, посреди - железная печка. Ни одного интеллигентного человека. Много кошелей. Много не внушающих доверия физиономий! Усиливаем с сестрой бдительность. Публики прибывает. Перед отходом появляются контролеры, осматривают пропуска и вещи, не много ли очень…
Трогается поезд. Уже темно. Свечей нет и не будет. Ночь наступает теплая, осенняя, с ароматом хвои, свежего сена. Но пассажирам всем стало холодно. Наглухо затворили двери и окна-отдушины. Воздух стал спертым. Не раздевались, боясь лишиться верхнего костюма. Темнота. Завязался разговор на том материнском языке, который завоевал права гражданства в поездах революционной России. Особенно энергичным в выражениях был сибирский парень призывного возраста, контроль его пропустил, а он таки оказался дезертиром.
Средних лет бритая голова следовала в … Петроград; недоумевают и спрашивают, как он попадет.
- Попаду…
Рассказывает, как живет его брат там, он 3 месяца как оттуда. Житье сносное. Естественно проникаюсь подозрением, не спекулянт ли?
Грязная чахлая баба с безобразным ребенком возвращается из Сибири в Грязновскую. Нищая, несет ахинею, что ее обобрали. Смеются над ней плоскими шутками. Имеет полуидиотский вид и что-то себе на уме.
- Зачем едешь от хлеба? - спрашивают ее.
Глупо и противно улыбается.
Станция Тугулым. Здесь сибирская таможня. Поезд стоит долго. В теплушке производится «осмотр», называвшийся у большевиков «обыском». Осмотр энергичный. В результате нескольких типов, у которых обнаружены карамель, табак, увели. Моего самоедского пса и обских моксунов оставили в покое.
Трогаемся. Снова укупориваемся. Кому-то все же холодно. Нашлись 3-4 полена и несколько кусков антрациту. Раздули печь. Стало жарко. Дверь отворили. Стало холодно. Дверь затворили. Стало жарко, дверь отворили и так далее… Печь продолжала источать тепло. Ночь была чудная, теплая. А в теплушке - душное испарение. Мы задыхались, но безмолвно подчинялись закону сибирского общежития.
Утром приехали на Богданович. К нам влезли новые лица и очень много. Половина всех теплушек была свободна, некоторые с 1-2 пассажирами, но к нам на артель и на огонек лезло больше. Инстинкт (чутье) общественности гнал их к нам.
Присматриваюсь к прибывшим. Молодой в форме солдата человек, сапоги у него в галошах, в руках свернутый мешок и брезент, по-видимому, для товаров; черно-серые плутоватые глаза, прямой нос, походит на белорусса и по говору. Другой - вида чуйки - узкие бегающие глаза. Ведут громкий разговор, развернувшийся в любопытную картину.
- Стало быть, и почнем работать.
- Главное дело - в вагонах. Получишь разрешение, тогда только и поработаешь.
- Я знаю, как и где это устраивают. У месть есть … шепот.
- Ну, пустое… нужно получить удостоверение от кооператива, стало быть от общества потребителей. Тогда разрешают легко…
Идет сговор. Я узнаю о состоянии рынка в Екатеринбурге, о ценах, о барышах.
В дверях с растерянным видом появляется тюменский спекулянт, уехавший с воинским поездом - в кузове автомобиля. Оказались знакомцами с белоруссом и чуйкой. Жалуется. Комендант не пропускает дальше...
-Помоги!
- Иди еще и уломай. Если бы давеча, то я получил бы … два пропуска, а теперь уже меня приметили, - говорит ему белорусский тип.
Тот уходит. Беседа продолжается.
- Кто он?
- Спекулянт… Но от общества потребителей работает, бумажку имеет…
- Я к латышам хотел попасть, - говорит чуйка.
- А как? Ведь фронт..
Это - наивный вопрос из публики.
- Какой фронт? … Где?
Сообщают, но тот, очевидно, не считает для себя препятствием проникнуть за фронт. Я вслух выражаю негодование и рассказываю, как эсаул Семенов выпорол спекулянтов, «уважаемых» в Сибири купцов.
Постояв на Богдановиче 5 часов, едем. Спекулянт из кузова также едет, зайцем или уломал коменданта. В теплушке грязи и сора на полчетверти. День теплый, тихо, но пассажиры стремятся наглухо себя затворить.
Дорогой спекулянты с горящими взорами узнают от меня о богатствах Севера, прицениваются к мамонтовым клыкам, оленьим рогам. Еще бдительнее охраняю свои вещи.
В Екатеринбурге II теплушка № 20182 быстро пустеет. В Екатеринбурге I - осмотр пустых вагонов и пропусков…