Идеология новых музеев
Оригинал взят у kamrad2213 в Идеология новых музеев
Написано для сайта http://eotperm.ru
Рубрика: Историческое достоинство
Демонтаж памятника Ленину на
нынешнем Майдане незалежности. 1991 г.В нашей стране ведётся война с историей. Непримиримая война на уничтожение. И для более точного толкования тех или иных явлений в сфере исторического просвещения необходимо постоянно держать в голове этот факт и представлять себе общую «карту» военных действий.
Первой целью, которую враг пытается уничтожить, является советский период отечественной истории. Основные направления ударов - это десталинизация, деленинизация, разрушение образа Победы в Великой отечественной войне. Эти удары состоят из конкретных операций, таких, как уничтожение памятных дат (7 ноября), переименование улиц (повсеместно, но особенно - в Кирове), снос памятников (и возведение новых, «правильных»), выпуск «правильной» литературы, административное подавление действий защитников истории, некоторые действия в юридической плоскости (например, принятие и исполнение закона о реабилитации жертв политических репрессий, к которому есть немало вопросов).
Естественно, что музеи не могли остаться в стороне от этого процесса. Мы уже показывали на примере «Перми-36», как конкретно действует этот вражеский отряд и его командный состав - в ход идёт всё: от визуальных манипуляций до обыкновенной лжи и от намёков до грубого навязывания своих идей. Но даже такая пропаганда нуждается в каком-то «научном» оформлении и «оправдании».
Как это происходит, становится несколько яснее, если обратиться к обзору мемориальных музеев («музеев совести») Михаила Гнедовского, написанному им по материалам лекции 2010 года для летней школы музеологии, которую регулярно проводит АНО «Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36». Кстати, Михаил Гнедовский - заметная фигура в музейной сфере. Кандидат исторических наук, был сотрудником (а с 1990 года - заведующим) Лаборатории музееведения Центрального музея революции СССР. Потом, в 1998 - 2002 гг., - директором Программы «Культура» Института «Открытое общество» (Фонда Сороса, если по-простому). принимал участие в деятельности Фонда Михаила Прохорова. Ныне Михаил Борисович является членом правления (а с 2009 по 2012 - председателем правления) Европейского музейного форума. И, вдобавок, экспертом Совета Европы.
Гнедовский М. Б.И вот с чего он начинает свой обзор: «Современный музей (даже, если он является не художественным, а историческим) ориентирован на современность. Это результат «тихой музейной революции», произошедшей 20-25 лет назад… В российских музеях, до которых революция пока не докатилась, еще силен традиционный подход к истории». Чем же он плох?
«В таком рассказе о прошлом [какой присущ традиционному подходу] на первом месте стоит государственная история, действующие лица - это правители и полководцы, ключевые события - успехи, победы и достижения, а народные массы оказываются пушечным мясом, черноземом истории». Позвольте, но разве такой рассказ присущ нашим классическим музеям? Разве не рассказывается в них о подвигах именно простого народа? Разве в музее Сталинградской битвы славятся исключительно военачальники? Разве не простые солдаты изображены на полотнах экспозиции? А музей-диарама в Перми? На картине изображено вооружённое восстание 1905 года, в котором участвовали и рабочие заводов Мотовилихи.
Остальная часть выставки посвящена этим самым заводам и рассказывает в том числе о быте обыкновенных рабочих.
Макет клуба рабочих 1905 г.
Интерьер дома заводского чертёжника
А может, дело-то не в «правителях», а в подвигах? Может, это про них не надо рассказывать?
«Однако, возможен взгляд на историю с точки зрения альтернативных государственному источникам - с точки зрения маргинальных групп, различных социальных групп, меньшинств, «обыкновенных» людей, очевидцев». Особенно мне нравится идея смотреть на историю глазами маргинальных групп. Полагаю, недолго осталось ждать появления музея какой-нибудь секты, ЛГБТ-сообщества или, например, Русской освободительной армии генерала Власова, отражающего взгляд соответствующих политических маргиналов на историю - как нам без этого прожить!
Обратите внимание, в первом абзаце Михаил Борисович говорил про некий народ (точнее, «народные массы»). Получается, что «народ» - это меньшинства, маргинальные группы и т.д.? Т.е. речь идёт не о народе как о чём-то целом, имеющем общую историю, которая его и объединяет, а о разорванных социальных средах.
Для подтверждения вернёмся к описанию Гнедовским традиционных музеев: «Исторический нарратив, т.е. то, как представлен рассказ об истории в историческом музее, сложился в XIX веке, в эпоху формирования национальных государств, и отражает представление о нациях как историческом целом». Это, надо полагать, неправильно, и посредством специальных музеев это недоразумение следует устранить, прививая различным социальным группам их особый взгляд на историю: «Такой взгляд влечет за собой другую [в оригинале выделено курсивом] историю, другую правду: история оборачивается историей несправедливости, жестокости, насилия, напрасных жертв (в первом, традиционном историческом нарративе, жертвы считались бы «необходимыми»)». Заметьте, кандидат наук уже заранее постановил, что жертвы были «напрасными» - двух мнений быть не может! Надо ли понимать Михаила Борисовича так, что любые жертвы государственной политики - напрасны и что неизбежных и необходимых жертв не бывает, или его надо понимать так, что необходимые жертвы недостойны увековечивания в «современных музеях»? Ну и, как видно из этой цитаты, ни о какой «объективности» речи не идёт - музей обязан быть однобоким. И почему-то обязательно про несправедливость, жестокость и насилие - это нормально. В отличие от недопустимого перекоса в сторону героизации прошлого.
Дальше речь заходит про термин «преступления против человечества»: «Ряд острых тем XX века показали, что преступления не обязательно напрямую связаны с войной и военными действиями, среди них: геноцид армян (1915), холокост (1945), апартеид (ООН, 1973). Холокост стал главным событием XX века, на нем оттачивалась риторика, связанная с ППЧ». Для советского и российского историка Гнедовского главным событием XX века является Холокост. Не Революция 1917 года и не Великая отечественная война, в которой были побеждены те, кто устроил Холокост, не выход в Космос и не научно-техническая революция вообще. Надо понимать, вот такую историю должны рассказывать «современные музеи» своему посетителю - историю бесконечных преступлений.
Обратимся к более подробной статье того же автора «Страдание как экспонат или Музей строгого режима / как показывать в музеях «негативную» историю»: «Поворотным пунктом в изменении взглядов на природу наследия стали попытки осмысления таких событий ХХ века как Вторая мировая война, Холокост и Гулаг». Когда Холокост ставят в один ряд с Гулагом - это уравнивание фашизма и коммунизма. Следующий шаг всегда - требование Нового Нюрнбергского процесса (над советским коммунизмом). И через несколько абзацев Гнедовский на это намекает: «Масштабы трагедий требуют от общества символических жестов, играющих роль предостережения (от этических и правовых оценок до монументов)», - а что ещё могут означать «правовые оценки» применительно к «советским массовым репрессиям»?
Как и в предыдущем обзоре, Гнедовскому мало просто подчеркнуть весь исторический негатив - нужно подвергнуть пересмотру и всё положительное: «Лишь к концу ХХ столетия музеи стали открывать для себя (и для публики) другие грани войны. Наряду с образцами военной техники, штабными картами, сценами военных действий и многочисленными пропагандистскими материалами, в экспозициях военно-исторических музеев стали появляться свидетельства, отражавшие реальные переживания простых людей». Реальные, понимаете? А не всякие там выдумки государственной пропаганды про патриотизм и энтузиазм!
Дальше - больше: «Тема ВОВ обычно представлена в российских экспозициях до крайности примитивно и однобоко, с убогим пафосом красного уголка в клубе ветеранов. Это связано, конечно, с тем, что Победа 1945 является основной идеологической ценностью российского государства, легитимацией нашего «вхождения в Европу» и чуть ли ни единственной бесспорной заслугой перед миром (хотя и с оговорками, но это уже другая тема)». Кроме Победы (с оговорками, конечно же, что коммунизм и фашизм - одно и то же) мы миру ничего не дали, оказывается. Никаких открытий не совершали и в космос не прорывались.
Впрочем, снисходительно замечает Михаил Борисович, как ни крутись, а никуда от победного пафоса и описаний героизма в военных экспозициях не денешься. То ли дело «травматическое наследие», «когда мы имеем дело с темой насквозь негативной, иррационально страшной»! Иррациональность - это вообще характерная особенность многих современных оценок тёмных страниц нашей истории. Можно сказать, методологическая особенность: никого не интересуют настоящие цели, мотивы и рассуждения, двигавшие руководством страны. Иррациональная злоба советских вождей - это аксиома.
«Закономерно, что именно эти события в наибольшей степени взывают к памяти - индивидуальной и коллективной», - пишет Гнедовский. Вообще-то, насколько нам известно, взывают не события, а люди. Вполне конкретные и не столь многочисленные. И, кстати, это они не в последнюю очередь своей наглой ложью добились того, что сегодня большинство населения, наоборот, с теплотой вспоминает о советском прошлом вообще и о сталинском периоде в частности. Именно разоблачения этой чудовищной лжи приводят в бешенство людей, которые поверили десоветизаторам во времена перестройки, и заставляют многих менять своё отношение к СССР. Если 86% россиян считает, что необходимо признать величие Советского союза (в котором, да, происходили репрессии), то о какой «наибольшей степени» может идти речь? Получается, что в наибольшей степени к памяти взывают как раз достижения и подвиги.
Дальше Михали Борисович пускается в рассуждения о том, почему же в России до сих пор не создан «Мемориал жертвам коммунистического террора с музеем, архивом и библиотекой». По ходу выясняется, что между советскими репрессиями и фашистскими зверствами таки есть различие, которое «состоит в том, что силовые линии противостояния проходили в СССР, грубо говоря, не между государством и группой, по идеологическим причинам предназначенной для уничтожения, а между социальными стратами и внутри них». Уж не потому ли, что в СССР, в отличие от фашистской Германии, не было деления людей на сорта, высший и низший? Впрочем, Гнедовскому важно не это. Его расстраивает, что из-за такой особенности советских репрессий оказывается невозможным создать единый музей и не получается организовать всеобщее покаяние.
Тем не менее, отдельные похвальные начинания есть - «Пермь-36», например. Правда, и тут не обошлось без ложки дёгтя: «Атрибуты лагерной повседневности и орудия принудительного труда нелегко, а честнее сказать, невозможно отличить от атрибутов труда не принудительного и быта «большой зоны», - как изящно выкрутился кандидат наук, дескать, поскольку условия на зоне были не особо ужасными по сравнению с волей, то надо назвать невыносимыми условия на воле. «И конечно же, лагерный музей это никак не музей истории нашего весьма специфического политического режима, античеловеческой идеологии и вытекающих из них политических репрессий», - вот и скатился кандидат наук до убогих оценочных суждений в духе Сванидзе и Шмырова.
Как видно, «научное» доказательство необходимости создания музеев в духе «Перми-36» оказалось основано на банальном перестроечном антисоветизме и презрении к советским достижениям. Критика перекосов в сторону героизации прошлого не мешает хвалить перекосы в сторону его демонизации, когда главными событиями становятся репрессии, голод и прочие муки, иррациональные, конечно же. Но, если героический пафос можно оправдать желанием показать пример, привить идеал, к которому следует стремиться, то для чего нужно выпячивать грязь и смаковать её в отрыве от подвигов? Для создания комплекса исторической неполноценности.
Написано для сайта http://eotperm.ru
Рубрика: Историческое достоинство
Демонтаж памятника Ленину на
нынешнем Майдане незалежности. 1991 г.В нашей стране ведётся война с историей. Непримиримая война на уничтожение. И для более точного толкования тех или иных явлений в сфере исторического просвещения необходимо постоянно держать в голове этот факт и представлять себе общую «карту» военных действий.
Первой целью, которую враг пытается уничтожить, является советский период отечественной истории. Основные направления ударов - это десталинизация, деленинизация, разрушение образа Победы в Великой отечественной войне. Эти удары состоят из конкретных операций, таких, как уничтожение памятных дат (7 ноября), переименование улиц (повсеместно, но особенно - в Кирове), снос памятников (и возведение новых, «правильных»), выпуск «правильной» литературы, административное подавление действий защитников истории, некоторые действия в юридической плоскости (например, принятие и исполнение закона о реабилитации жертв политических репрессий, к которому есть немало вопросов).
Естественно, что музеи не могли остаться в стороне от этого процесса. Мы уже показывали на примере «Перми-36», как конкретно действует этот вражеский отряд и его командный состав - в ход идёт всё: от визуальных манипуляций до обыкновенной лжи и от намёков до грубого навязывания своих идей. Но даже такая пропаганда нуждается в каком-то «научном» оформлении и «оправдании».
Как это происходит, становится несколько яснее, если обратиться к обзору мемориальных музеев («музеев совести») Михаила Гнедовского, написанному им по материалам лекции 2010 года для летней школы музеологии, которую регулярно проводит АНО «Мемориальный центр истории политических репрессий «Пермь-36». Кстати, Михаил Гнедовский - заметная фигура в музейной сфере. Кандидат исторических наук, был сотрудником (а с 1990 года - заведующим) Лаборатории музееведения Центрального музея революции СССР. Потом, в 1998 - 2002 гг., - директором Программы «Культура» Института «Открытое общество» (Фонда Сороса, если по-простому). принимал участие в деятельности Фонда Михаила Прохорова. Ныне Михаил Борисович является членом правления (а с 2009 по 2012 - председателем правления) Европейского музейного форума. И, вдобавок, экспертом Совета Европы.
Гнедовский М. Б.И вот с чего он начинает свой обзор: «Современный музей (даже, если он является не художественным, а историческим) ориентирован на современность. Это результат «тихой музейной революции», произошедшей 20-25 лет назад… В российских музеях, до которых революция пока не докатилась, еще силен традиционный подход к истории». Чем же он плох?
«В таком рассказе о прошлом [какой присущ традиционному подходу] на первом месте стоит государственная история, действующие лица - это правители и полководцы, ключевые события - успехи, победы и достижения, а народные массы оказываются пушечным мясом, черноземом истории». Позвольте, но разве такой рассказ присущ нашим классическим музеям? Разве не рассказывается в них о подвигах именно простого народа? Разве в музее Сталинградской битвы славятся исключительно военачальники? Разве не простые солдаты изображены на полотнах экспозиции? А музей-диарама в Перми? На картине изображено вооружённое восстание 1905 года, в котором участвовали и рабочие заводов Мотовилихи.
Остальная часть выставки посвящена этим самым заводам и рассказывает в том числе о быте обыкновенных рабочих.
Макет клуба рабочих 1905 г.
Интерьер дома заводского чертёжника
А может, дело-то не в «правителях», а в подвигах? Может, это про них не надо рассказывать?
«Однако, возможен взгляд на историю с точки зрения альтернативных государственному источникам - с точки зрения маргинальных групп, различных социальных групп, меньшинств, «обыкновенных» людей, очевидцев». Особенно мне нравится идея смотреть на историю глазами маргинальных групп. Полагаю, недолго осталось ждать появления музея какой-нибудь секты, ЛГБТ-сообщества или, например, Русской освободительной армии генерала Власова, отражающего взгляд соответствующих политических маргиналов на историю - как нам без этого прожить!
Обратите внимание, в первом абзаце Михаил Борисович говорил про некий народ (точнее, «народные массы»). Получается, что «народ» - это меньшинства, маргинальные группы и т.д.? Т.е. речь идёт не о народе как о чём-то целом, имеющем общую историю, которая его и объединяет, а о разорванных социальных средах.
Для подтверждения вернёмся к описанию Гнедовским традиционных музеев: «Исторический нарратив, т.е. то, как представлен рассказ об истории в историческом музее, сложился в XIX веке, в эпоху формирования национальных государств, и отражает представление о нациях как историческом целом». Это, надо полагать, неправильно, и посредством специальных музеев это недоразумение следует устранить, прививая различным социальным группам их особый взгляд на историю: «Такой взгляд влечет за собой другую [в оригинале выделено курсивом] историю, другую правду: история оборачивается историей несправедливости, жестокости, насилия, напрасных жертв (в первом, традиционном историческом нарративе, жертвы считались бы «необходимыми»)». Заметьте, кандидат наук уже заранее постановил, что жертвы были «напрасными» - двух мнений быть не может! Надо ли понимать Михаила Борисовича так, что любые жертвы государственной политики - напрасны и что неизбежных и необходимых жертв не бывает, или его надо понимать так, что необходимые жертвы недостойны увековечивания в «современных музеях»? Ну и, как видно из этой цитаты, ни о какой «объективности» речи не идёт - музей обязан быть однобоким. И почему-то обязательно про несправедливость, жестокость и насилие - это нормально. В отличие от недопустимого перекоса в сторону героизации прошлого.
Дальше речь заходит про термин «преступления против человечества»: «Ряд острых тем XX века показали, что преступления не обязательно напрямую связаны с войной и военными действиями, среди них: геноцид армян (1915), холокост (1945), апартеид (ООН, 1973). Холокост стал главным событием XX века, на нем оттачивалась риторика, связанная с ППЧ». Для советского и российского историка Гнедовского главным событием XX века является Холокост. Не Революция 1917 года и не Великая отечественная война, в которой были побеждены те, кто устроил Холокост, не выход в Космос и не научно-техническая революция вообще. Надо понимать, вот такую историю должны рассказывать «современные музеи» своему посетителю - историю бесконечных преступлений.
Обратимся к более подробной статье того же автора «Страдание как экспонат или Музей строгого режима / как показывать в музеях «негативную» историю»: «Поворотным пунктом в изменении взглядов на природу наследия стали попытки осмысления таких событий ХХ века как Вторая мировая война, Холокост и Гулаг». Когда Холокост ставят в один ряд с Гулагом - это уравнивание фашизма и коммунизма. Следующий шаг всегда - требование Нового Нюрнбергского процесса (над советским коммунизмом). И через несколько абзацев Гнедовский на это намекает: «Масштабы трагедий требуют от общества символических жестов, играющих роль предостережения (от этических и правовых оценок до монументов)», - а что ещё могут означать «правовые оценки» применительно к «советским массовым репрессиям»?
Как и в предыдущем обзоре, Гнедовскому мало просто подчеркнуть весь исторический негатив - нужно подвергнуть пересмотру и всё положительное: «Лишь к концу ХХ столетия музеи стали открывать для себя (и для публики) другие грани войны. Наряду с образцами военной техники, штабными картами, сценами военных действий и многочисленными пропагандистскими материалами, в экспозициях военно-исторических музеев стали появляться свидетельства, отражавшие реальные переживания простых людей». Реальные, понимаете? А не всякие там выдумки государственной пропаганды про патриотизм и энтузиазм!
Дальше - больше: «Тема ВОВ обычно представлена в российских экспозициях до крайности примитивно и однобоко, с убогим пафосом красного уголка в клубе ветеранов. Это связано, конечно, с тем, что Победа 1945 является основной идеологической ценностью российского государства, легитимацией нашего «вхождения в Европу» и чуть ли ни единственной бесспорной заслугой перед миром (хотя и с оговорками, но это уже другая тема)». Кроме Победы (с оговорками, конечно же, что коммунизм и фашизм - одно и то же) мы миру ничего не дали, оказывается. Никаких открытий не совершали и в космос не прорывались.
Впрочем, снисходительно замечает Михаил Борисович, как ни крутись, а никуда от победного пафоса и описаний героизма в военных экспозициях не денешься. То ли дело «травматическое наследие», «когда мы имеем дело с темой насквозь негативной, иррационально страшной»! Иррациональность - это вообще характерная особенность многих современных оценок тёмных страниц нашей истории. Можно сказать, методологическая особенность: никого не интересуют настоящие цели, мотивы и рассуждения, двигавшие руководством страны. Иррациональная злоба советских вождей - это аксиома.
«Закономерно, что именно эти события в наибольшей степени взывают к памяти - индивидуальной и коллективной», - пишет Гнедовский. Вообще-то, насколько нам известно, взывают не события, а люди. Вполне конкретные и не столь многочисленные. И, кстати, это они не в последнюю очередь своей наглой ложью добились того, что сегодня большинство населения, наоборот, с теплотой вспоминает о советском прошлом вообще и о сталинском периоде в частности. Именно разоблачения этой чудовищной лжи приводят в бешенство людей, которые поверили десоветизаторам во времена перестройки, и заставляют многих менять своё отношение к СССР. Если 86% россиян считает, что необходимо признать величие Советского союза (в котором, да, происходили репрессии), то о какой «наибольшей степени» может идти речь? Получается, что в наибольшей степени к памяти взывают как раз достижения и подвиги.
Дальше Михали Борисович пускается в рассуждения о том, почему же в России до сих пор не создан «Мемориал жертвам коммунистического террора с музеем, архивом и библиотекой». По ходу выясняется, что между советскими репрессиями и фашистскими зверствами таки есть различие, которое «состоит в том, что силовые линии противостояния проходили в СССР, грубо говоря, не между государством и группой, по идеологическим причинам предназначенной для уничтожения, а между социальными стратами и внутри них». Уж не потому ли, что в СССР, в отличие от фашистской Германии, не было деления людей на сорта, высший и низший? Впрочем, Гнедовскому важно не это. Его расстраивает, что из-за такой особенности советских репрессий оказывается невозможным создать единый музей и не получается организовать всеобщее покаяние.
Тем не менее, отдельные похвальные начинания есть - «Пермь-36», например. Правда, и тут не обошлось без ложки дёгтя: «Атрибуты лагерной повседневности и орудия принудительного труда нелегко, а честнее сказать, невозможно отличить от атрибутов труда не принудительного и быта «большой зоны», - как изящно выкрутился кандидат наук, дескать, поскольку условия на зоне были не особо ужасными по сравнению с волей, то надо назвать невыносимыми условия на воле. «И конечно же, лагерный музей это никак не музей истории нашего весьма специфического политического режима, античеловеческой идеологии и вытекающих из них политических репрессий», - вот и скатился кандидат наук до убогих оценочных суждений в духе Сванидзе и Шмырова.
Как видно, «научное» доказательство необходимости создания музеев в духе «Перми-36» оказалось основано на банальном перестроечном антисоветизме и презрении к советским достижениям. Критика перекосов в сторону героизации прошлого не мешает хвалить перекосы в сторону его демонизации, когда главными событиями становятся репрессии, голод и прочие муки, иррациональные, конечно же. Но, если героический пафос можно оправдать желанием показать пример, привить идеал, к которому следует стремиться, то для чего нужно выпячивать грязь и смаковать её в отрыве от подвигов? Для создания комплекса исторической неполноценности.