Посвятить свою жизнь искусству можно по-разному. Можно создавать его, а можно изучать. Можно быть тончайшим его знатоком, способным играть историко-культурными образами, как интеллектуальным конструктором, увлеченно перебирать их, как песчинки. О такой игре рассказывает роман выдающегося немецкого писателя Германа Гессе «Игра в бисер».
Главный герой - Йозеф Кнехт - мастер игры в бисер. Его коллеги, точнее члены его ордена (а это орден) - интеллектуальная элита, которая отбирается еще со школы. С детства Кнехт выделялся среди прочих учеников своей обычной школы. Гессе живо описывает его горячее увлечение музыкой (мальчик превосходно играет на скрипке), гибкость его ума, живость воображения, добрый и искренний характер. На встречу с приехавшим в школу инспектором от ордена (Йозеф не знает, что инспектор приехал специально для него) Йозеф смотрит как на величайшее событие своей жизни, открывшее перед ним новые грани его таланта. Он оказывается достойным повышенного внимания ордена, и вскоре его переводят в супер-престижную школу, где заботливо пестуется будущая элита.
Школа дает масштабные знания, но, как вскоре выясняется, мастера, выхватывая из школьной среды самых способных, горящим творчеством учеников, тренируют их на совершенно нетворческую деятельность. Будучи блестяще эрудированными, обладая энциклопедическими знаниями в области искусств всех времен и народов, мастера игры принципиально не создают произведений искусства сами. И не потому, что неспособны, а потому, что это считается смешным и неприличным. Они не ищут новых путей и новых форм. Выбрать произведение искусства, например, сонату, разложить ее на элементы, пояснить, откуда взялась та или иная нота, - это обычное упражнение. Но они не станут создавать сонату сами.
Нравственное богословие говорит нам, что искусство - это один из путей человека к Богу. Разделывая произведение искусства, как патологоанатом труп, мастера такой игры идут не к Богу, а от Него. Конечно, подобной задачи они и не ставят, но тем страннее, что игрой в бисер проникается один из заметных персонажей книги - крупный католический мыслитель, имеющий вес в Ватикане.
Античеловеческое, слишком античеловеческое…
Занятие мастеров игры в бисер показывает нам разницу между знанием и пониманием. При том, что их знаний хватило бы на целую Академию Наук, понимание они исключают. Потому что понимание невозможно без эмпатии - сочувствия, сострадания, сопереживания. Посмотрите на человека, которого вы пытаетесь понять: разве вы сможете это сделать, не входя в его положение? А если вы препарируете его душу, бесстрастно разглядывая ее содержимое, о каком сопереживании может идти речь?..
При всем при этом деятельность ордена не вызывает отторжения у окружающего мира. Элитарии направляют в Касталью (педагогическую провинцию, где базируется орден) своих сыновей, чтобы им там хорошенько промыли мозги (к таким относится друг Кнехта, Плинио, готовящийся к политической карьере). Вообще, за пределами Кастальи бурлит активная жизнь, в том числе политическая. Более того, орден и сам не чурается интриг, засылая Кнехта эмиссаром сперва в бенедектинский монастырь (где он и приобщает к своему «искусству» того самого влиятельного католика), планируя дальнейшее проникновение в Ватикан. Но зачем ордену политика, если они не стремятся создавать историю? Более того, они же заняты искусством, и сторонятся внешней жизни. Спору нет, они отлично осознают, что искусство укоренено в человеческой деятельности, в исторических задач соответствующих эпох. Но отдают ли себе отчет, что, планомерно уничтожая искусство, человек уничтожает историю?..
Члены ордена искренне верят, что своей деятельностью несут в мир добро. Верят, что мир спасет интеллектуализм. И это не измышление автора книги, а характерная для 20 века черта: считалось, что для всеобщего блага нужна точная наука, она одна достаточна для прогресса. Это особенность эпохи Модерна - безграничная вера в науку, историческая ставка на технический прогресс. А практика СССР показала, что это ставка не оправдывает себя.
Следуя путем сверхпочитания традиции, в том числе традиционных способов мышления, они по сути паразитируют на ней. Повинуясь потребности чувствовать себя не творцами жизни, а хранителями метода, она приходят к такому типу мышления, для которого творчество вообще преступление. Творчество - например, игра на скрипке, так милая сердцу Кнехта, - возможно только как применение давно указанных методов. Но создание самих методов - это преступление без оправдания, точнее даже - просто безумие, что-то немыслимое и невозможное, абсолютно недопустимое и порицаемое. Мастер идет путем разрушения искусства, а не его создания. Захочет ли Йозеф Кнехт идти до конца и чего стоит свернуть с пути?